Вождь и призрак

Через час после того как Вилли Майзель покинул госпитальную палату, полковник позвонил в Волчье Логово Мартину Борману. Разговор шел без обиняков.

— Я собираюсь выйти отсюда через несколько недель и хочу отправиться на поиски подполковника авиации Линдсея, — заявил Ягер.

— Прекрасная мысль, полковник, — елейным голоском проговорил Борман. — Я обещаю вам полную и неограниченную поддержку. Возьмите его живым или мертвым, — мурлыкал рейхслейтер, — я пришлю вам бумагу с моей подписью, она даст вам все полномочия.

— Сейчас мне необходимо узнать номер телефона командующего Люфтваффе в Югославии, а вы должны поддержать меня, чтобы я мог отдать ему соответствующие указания.

— Это несложно.

На другом конце провода возникла заминка. Послышались торопливо переговаривающиеся голоса, затем трубку взял сам фюрер.

— Полковник Ягер! Я желаю, чтобы вы по выздоровлении прибыли сюда, хочу собственноручно наградить вас за выдающиеся подвиги в Курской битве. Если бы у моих генералов была хоть половина вашей храбрости и решимости, мы одержали бы победу, от которой содрогнулся бы весь мир! Что касается Линдсея, то он должен быть доставлен живым и невредимым. Исход всей войны может зависеть от того, удастся ли вам выполнить задание, которое я вам поручаю.

— Я приложу все силы, мой фюрер! — сухо ответил Ягер.

Трубка вернулась к Борману, который уже успел найти нужный телефон и пообещал позвонить командующему авиацией в Югославии.

«Хоть свинья, но действует оперативно», — отметил про себя Ягер.

Закончив разговор, полковник повесил трубку и с циничной усмешкой обернулся к Шмидту, присевшему в ожидании новостей на краешек своей койки.

— Нам больше не о чем волноваться. Борман обещал мне полную и неограниченную поддержку.

— Но как это: взять и сдаться союзникам?

— Та же мысль не дает покоя и мне. В Волчьем Логове творится что-то странное. Перед тем как фюрер взял трубку, я слышал споры. Я уверен, что, кроме Бормана, там были Кейтель и Йодль. Почему они так интересуются Линдсеем?

— Вам приходят на ум мысли о русском шпионе?

— Да. — Ягер, опираясь на трость, прошелся по палате, и в его голосе появились веселые, насмешливые интонации. — Есть еще один нюанс, о котором вам, Шмидт, будет небезынтересно услышать. Гитлер хочет от нас… Я цитирую: «Доставить Линдсея целым и невредимым». Кавычки закрываются.

— С Балкан? О Господи!..

— Да уж… Он может не волноваться. Подполковник авиации Линдсей сейчас, скорее всего, гостит у партизан. А может, уже мертв. Я подозреваю, что слухи, пересказанные Майзелем, не так уж и необоснованны. У меня голова раскалывается… Правда, есть одно обнадеживающее обстоятельство…

— Какое?

— Другой слух — о блондинке, пользующейся таким авторитетом в партизанском отряде и удивительно похожей на экс-баронессу Вертер, с которой я когда-то мечтал оказаться в одной постели… — Он грустно улыбнулся. — Правда, вместо этого я благодаря ей оказался на больничной койке…

— Интересно, а где сейчас обретается Густав Гартман?

— Вот это по делу! Если мы найдем Гартмана, то отыщем и Линдсея. Гартмана не так-то просто убить.

В течение трех месяцев они пытались укрыться от бомбежек, скитаясь от одного пристанища к другому. Теперь немец и англичанин сидели бок о бок на обломке скалы, образовавшей естественное сиденье на вершине остроконечного холма. Полуденное солнце сияло на ярко-голубом небе. В нескольких метрах от них виднелась расщелина, служившая им траншеей, если вдруг — откуда ни возьмись — снова появятся самолеты с крестами на крыльях. Немцу воинственность его земляков осточертела почти так же, как и англичанину.

— Интересно, чем это они сейчас занимаются? — задумчиво произнес Гартман.

Внизу партизаны под руководством Хелича перекатывали железными рычагами огромные валуны и выстраивали их цепочкой на краю отвесного обрыва, под которым проходила дорога.

— Готовят очередную засаду для очередной немецкой колонны. Я полагаю, сегодня будет еще одно кровопролитие.

Гартман вынул кожаный кисет, достал из него щепотку табака, набил трубку, приминая табак пожелтевшим указательным пальцем, и осведомился:

— Вы надеетесь выбраться отсюда живым?

— А вы? Кстати, черт побери, как вы умудряетесь добывать себе табак?

— Покупаю у партизан. А они, в свою очередь, забирают его у убитых немцев.

Увидев выражение лица Линдсея, Гартман прикурил и несколько минут молча попыхивал трубкой; затем продолжил, стараясь говорить как можно небрежней: — Друг мой, это Балканы. По-моему, вы еще не осознали, куда вас занесло. Хорваты столетиями убивали сербов. Болгары ненавидят греков. И, конечно, наоборот. Гитлер не должен был соваться сюда. Здесь или ты убиваешь, или тебя убивают. Что же касается первого вопроса, то я лично надеюсь выжить. Трубка помогает мне сосредоточиться. Кстати, что именно в поведении фюрера показалось вам странным, когда вы были в Волчьем Логове?

— Я виделся с ним в Берлине еще до войны. Он заинтересовался мной из-за моих связей с британской аристократией. Я какое-то время был актером, поэтому обращаю внимание на то, как люди двигаются, какие у них привычки… короче, подмечаю всякие мелочи, которых обычно не замечают другие.

— Понимаю. Продолжайте, пожалуйста.

— Когда я увидел Гитлера в Волчьем Логове в первый раз, он был вроде бы тот же, но я почувствовал какую-то фальшь. Кристе тоже казалось, что, когда он возвращался из поездки в Россию, произошло что-то очень странное. А Борман после возвращения Гитлера стал пристально следить за Кристой…

— На что вы намекаете? — мягко спросил Гартман.

— Я лишь хочу сказать, что произошли какие-то изменения.

— Но из ваших слов следует, что из Смоленска вернулся не тот человек, который туда улетал, а другой.

Карты были раскрыты. Линдсей беспомощно развел руками.

— Да, его, по-моему, подменили…

Гартман замучил англичанина, пытаясь найти слабое место в его рассуждениях. Линдсей был доволен столь жесткой проверкой: она помогала ему избавиться от сомнений. Он рассказал абверовцу о загадочном происшествии, свидетелем которого он стал, когда приехал в Бергхоф.

— В это время настоящий фюрер находился на Восточном фронте, — прокомментировал его рассказ Гартман.

— Да, я же сказал, какого числа это было.

— Но как же Ева Браун? Ее-то обдурить невозможно…

— Я думаю, что и не нужно, — объяснил Линдсей. — Позже, в Бергхофе я мельком видел, как тот же человек обнял Еву за талию, и они направились в ее спальню…

— Значит, у нее был роман с двойником? Это похоже на Еву, — согласился Гартман. — Она красива, но капризна и пустоголова.

— И, видимо, всем обязана фюреру? Если он сойдет со сцены…

— То — прощай, Ева Браун! Многие ее не любят, особенно жены нацистских вождей. — Гартман задумался, а затем сообщил: — Это объясняет и кое-что другое…

— Что же?

Гартман прислонился спиной к скале и, попыхивая трубкой, огляделся: нет ли поблизости партизан.

— Катастрофу под Курском. В начале войны Гитлер продемонстрировал себя гениальным стратегом. Возьмите хотя бы нападение на Польшу… генералы тогда нервничали, но Гитлер их принудил действовать по его плану. Потом последовала блестящая кампания, в ходе которой мы заняли Данию и Норвегию. И снова именно Гитлер принял решение о наступлении и поставил во главе армии Фалькенхорста, а генералы тряслись от ужаса и предсказывали поражение. Или возьмем Францию сорокового года… Гитлер поддержал дерзкий план Манштейна, а Гудериан его выполнил. Генштаб был чуть ли не в обмороке… «Нас ждет катастрофа!» Но в результате — полная победа!

— А его ошибки под Сталинградом? — напомнил Линдсей.

— Миф! Йодль рассказывал мне, что Гитлер был уверен: Сталин будет накапливать войска за Доном. Но наша разведка — отдел Гелена — настаивала, что наступление произойдет под Смоленском, на сотни километров севернее. Все были согласны с Геленом. В конце концов Гитлер уступил. Как вы объясните тот факт, что двойник, который сейчас в Волчьем Логове, может справляться с функциями главнокомандующего? — спросил Гартман.