Гроза на Шпрее

— Обстоятельства не изменились, — сказала она после паузы, — изменилась я.

— Настолько, чтобы оставить мужа? Пренебречь благополучием, к которому ты привыкла? Заново строить свою жизнь? — ребром поставленные вопросы словно повисли в воздухе.

Уже это одно было ответом, тем ответом, которого и ожидал Лютц.

Берта взглянула на часы и поднялась.

— Я могла бы слукавить и ответить: «Да». Но я не хочу обманывать ни тебя, ни себя. Мне нужно время, чтобы взвесить свои силы. Ведь речь идет не только о моей судьбе, но и о судьбе детей, прежде всего — Ганса… Ты проводишь меня? Мы поговорим о нем по дороге.

— Конечно, я не отпущу тебя одну так поздно. Отвернись, пожалуйста, я переоденусь.

Берта присела у письменного столика, внимательным взглядом аккуратной хозяйки окинула беспорядок, царящий на нем. Руки сами потянулись к кипам небрежно брошенных газет и журналов. Ее движения были совершенно автоматическими, взгляд задумчиво блуждал по стенам. И только нащупав пальцами твердый кусочек картона, она опустила глаза, чтобы решить, куда его положить — вместе с заметками или отдельно. Равнодушная рука перевернула открытку, и вдруг сердце Берты бешено заколотилось: «Ты сам подписал себе смертный приговор…»

— Карл, что это такое? — удивленно вскрикнула она, дочитав до конца.

Лютц подошел к ней, на ходу завязывая галстук.

— А-а, это… — недовольно поморщился он. — Глупая шутка какого-то идиота, которому я поставил плохую отметку.

— А ты в этом уверен? — спросила Берта, не отрывая взгляда от написанного. — О каких предупреждениях идет речь?

— О двух таких же бессмысленных анонимках.

— Может, надо все же найти их автора?

— Слишком много чести для него. И прошу тебя, пожалуйста, не думай больше об этой писанине! Анонимки для того и существуют, чтоб портить людям настроение.

Беззаботный тон Лютца успокоил Берту. Но как только они вышли на улицу, тревога снова охватила ее. Сквозь туман проступали лишь контуры ближайших домов, и хотя в большинстве из них уже зажгли свет, он не достигал тротуара, а расплывался вверху мутными пятнами, от которых мрак на земле казался еще гуще, неприступнее. Услышав сзади или спереди шаги кого-либо из прохожих, Берта невольно съеживалась и крепче прижималась к плечу своего спутника, то ли стараясь защитить его, то ли ища защиты у него.

— Я замерзла, — пожаловалась она, стараясь скрыть страх. — Мне кажется, что мы не идем, а плывем в подводном таинственном царстве. И никогда не достигнем берега.

— А он совсем недалеко. Вон у того фонаря поворот, а через полквартала — бар, возле него всегда можно найти машину.

Берта с облегчением вздохнула и ускорила шаг. Только бы поскорее вырваться из этой темноты! Это она рождает такое беспокойство на душе. И, конечно, открытка. Перед глазами снова возник ее зловещий текст. По спине побежали мурашки.

— Ты и впрямь вся дрожишь. Тебе надо согреться. Зайдем сначала в бар, чего-нибудь выпьем.

Вспомнив, как давно она ушла из дома, Берта заколебалась. Но после только что пережитого страха так хотелось очутиться среди людей, под надежной защитой залитых светом стен.

— На несколько минут, не больше, я и так опаздываю.

Лютц открыл дверь, пропустил свою спутницу вперед. В лицо пахнуло теплом, запахом пива, мокрых опилок, плотным слоем покрывающих пол.

Огромный зал, стилизованный под старинную пивную, сегодня был почти полон: плохая погода загнала сюда не только завсегдатаев, а и много случайных посетителей, в большинстве молодежь, которая для вечерних свиданий выбирала самые отдаленные уголки. Смирившись с перспективой провести вечер на людях, они теперь стремились выжать из создавшейся ситуации как можно больше удовольствий и, сдвинув столики, расположились одной веселой компанией. За другими столиками играли в карты. Одни партнеры нехотя — только бы провести время, другие были захвачены азартом. За их спинами толпились «болельщики», у каждого из них был свой фаворит игры в скат. С непроницаемым взглядом, как того требовали неписаные правила, они наблюдали за картами и ходами своих любимцев, время от времени пригубливая большие кружки с пенистым напитком. За остальными столиками тоже пили пиво и разговаривали, где степенно, тихо, где громко и возбужденно, в зависимости от количества картонных кружков, лежавших перед каждым — кружочки означали количество выпитых кружек.

Свободные места нашлись у стены, недалеко от входа. Стена была обшита темным деревом, из которого овалами выступали днища изящных бочек с такими же изящными кранами. Вместо табуреток стояли лакированные бочоночки с выемкой для сиденья.

— Очень мило, — заметила Берта, с любопытством озираясь вокруг. Она впервые попала в восточную зону, о которой читала столько ужасного, и ее теперь удивляло, что тут уютно, что публика здесь совершенно пристойная, гораздо более пристойная, чем в барах американской зоны, где орали, а иногда и разбойничали пьяные солдаты оккупационной армии, где хохотали вульгарные женщины, профессия которых не вызывала никакого сомнения.

— Франц! — позвал Лютц молодого кельнера, хлопотавшего у одного из ближайших столиков, — две кружки.

— Минуточку, герр Лютц, только рассчитаюсь с клиентом.

Услышав произнесенное кельнером имя, высокий плечистый человек, сидевший спиной к проходу, оглянулся.

— А, герр Лютц, — приветливо воскликнул он и, поднявшись, подошел к столику у стены. — Дело у меня короткое, не пугайтесь. Простите, что мешаю вам, фрау…

— Фрау Берта, — познакомил Лютц, — а это председатель нашего школьного совета — герр Винклер. Чем могу служить?

— Вы очень хорошо выступили сегодня, герр Лютц! Поставили принципиально важный вопрос. Не могли бы вы свои соображения по поводу учебника истории изложить на бумаге? В виде короткой докладной записки?

— Если это что-то даст…

— Безусловно. Гарантирую, что дам делу ход.

— Как скоро это надо сделать?

— Примерно к концу недели. Вас устраивает такой срок?

— Вполне.

— Очень рад, что мы договорились. Еще раз простите мою назойливость. До свидания, герр учитель, желаю фрау приятно провести вечер.

Поклонившись, Винклер ушел.

— Ты заметила, какие у этого человека хорошие глаза? Умные, теплые, словно согреты внутренним огнем?

— Да. Но лицо очень измученное. Кажется, оно все состоит из острых углов… как теперь рисуют некоторые современные художники.

— Он прошел через пекло Бухенвальда, — коротко объяснил Лютц. — Один мой приятель-итальянец любил повторять где-то вычитанное изречение: встав перед необходимостью выбрать: кем быть — палачом или жертвой — избери судьбу жертвы. Так вот, когда я гляжу на таких, как Винклер, мне всегда вспоминаются эти слова. Я тоже предпочел бы стать жертвой, а не офицером райха.

— Не говори так громко, на нас смотрят. Обрати внимание на субъекта справа, он так и впился в тебя глазами.

— Ты очень нервна сегодня, Берта. Его наверняка больше интересует красивая женщина, чем ее спутник.

— Нет, нет… Скорее рассчитайся и пошли. Мы и так уже здесь задержались…

Лютц жестом подозвал кельнера. Незнакомец, любопытство которого так обеспокоило Берту, бросил на стол несколько марок и направился к выходу.

Минут через пять из бара вышли и Карл с Бертой.

Машин на стоянке осталось мало, было одно такси, рядом с длинной частной машиной, над раскрытым капотом которой склонилась фигура то ли ее владельца, то ли шофера.

— Приятель, отвезешь в центр? — спросил Лютц водителя такси.

— В один конец? — заколебался таксист.

— В два, — поспешно сказала Берта. — Обещай мне, Карл, что ты сразу же вернешься на этой машине.

— Хорошо, если в два, с удовольствием. — Сразу повеселев, шофер открыл заднюю дверцу.

Как только такси отъехало, человек, который копался в моторе длинной машины, выпрямился.

— В два конца? — пробормотал он вполголоса. — Прикинем, сколько это займет времени.

Включив в машине свет, он поглядел на часы.