Тайный фронт (сборник)

Ночь выдалась безлунная. Мы вывели лодку в море на веслах, поскольку нам казалось, что шум мотора может привлечь внимание немцев. Когда мы уже были в открытом море, я приказал запустить мотор. Один из механиков включил зажигание. Произошел сильный взрыв. Корму лодки разнесло в щепки, двое стоявших у мотора погибли. Судьба пощадила Ван Луна и меня. Мы стояли на носу, и силой взрыва нас просто-напросто швырнуло в море. Лодка затонула, и нам пришлось вплавь добираться до берега.

— Вы подозреваете саботаж? — спросил я, но в моих словах звучало скорее утверждение, чем вопрос.

— А что же еще? — Габриель посмотрел мне в глаза. — Оба парня, монтировавшие мотор, были мастерами своего дела. И даже если в бензиновом моторе имеются неполадки, он не взрывается с такой силой. Кто-то подсоединил запал к зажиганию, в результате чего после включения мотора произошел взрыв.

Мне пришлось согласиться. Другого ответа быть не могло.

— А не могли немцы подстроить все это? — спросил я.

— А к чему им это? — возразил Габриель. — Если бы они напали на лодку случайно, они либо уничтожили бы ее, либо устроили бы засаду. Гестапо предпочитает мертвецу живого пленника. Эти чертовы псы знают, что они могут заставить живого пленника заговорить и предать друзей.

Доводы Габриеля начинали казаться мне убедительными.

— Хорошо, — сказал я. — Давайте исключим гестапо. Это будет означать, что в вашей группе действует предатель. Вы согласны с этим?

Габриель отрицательно покачал головой.

— Я предпочел бы дать этому другое объяснение, но разве это возможно? — с отчаянием в голосе произнес он. — Первые два провала могли быть неудачей. Но последний… Значит, мой старый друг, человек, который боролся и страдал вместе с нами, рисковал жизнью, — иуда! Мне больно, но я должен признать этот факт. Больше того, теперь я почти наверняка знаю, кто предатель!

— Почти? — переспросил я.

— Да. Дело было вот как. Добравшись до берега, Ван Лун и я направились ко мне в хижину, которая находилась неподалеку. Ван Луну нужно было просушить одежду, поскольку появляться на улице в одежде, с которой струилась вода, да еще после наступления комендантского часа, было по меньшей мере неразумно. Кроме того, шум взрыва мог насторожить немецкие патрули. Мы сели у огня и стали обсуждать происшедшее.

Наша группа насчитывала двенадцать человек, а осталось семеро. Предателем должен был быть один из оставшихся в живых, поскольку даже предатель не убивает себя, организуя гибель других. Я был уверен в себе и полагал, что им не мог быть Ван Лун. К такому же выводу должен был прийти Ван Лун. Потом мы решили оставить в стороне наши чувства дружбы и привязанности к остальным пяти членам группы и попытаться определить, кто же из них предатель. Это было тяжело, но необходимо. Мы проговорили всю ночь, но так и не смогли представить себе, кто же иуда. В конце концов, мы решили устроить ловушку.

На следующий вечер после наступления темноты я позвал всех оставшихся в живых к себе домой. Объяснил, что лодка затонула из-за несчастного случая, и сделал вид, что происшедшее не возбудило ни у меня, ни у Ван Луна никаких подозрений. Я заявил, что необходимо срочно заменить лодку, поскольку через несколько дней мы должны отправить новую группу беженцев, и предложил украсть лодку с немецкого морского склада, сказав при этом, что Ван Лун и я сделаем это следующей ночью.

Все остальные сразу же добровольно вызвались пойти вместе с нами, но я отказался под тем предлогом, что для предстоявшего дела требуются только два человека. К этому я добавил, что, возможно, именно наша оплошность привела к потере лодки и именно мы с Ван Луном должны обеспечить замену ее.

Предатель, рассуждал я, не осмелится связаться с немцами днем, и, поскольку операция предстоит следующей ночью, он должен встретиться со своими хозяевами сразу же после встречи членов нашей группы в моем доме.

Оба Лёвена, отец и сын, жили в северной части города, а остальные трое — к югу от гавани. Совещание группы закончилось около десяти часов вечера. Пять его участников выскользнули из дома по одному. Ван Лун и я объявили, что после совещания мы отправимся к складу на разведку, и вышли вместе с другими. Мы, конечно, и не думали приближаться к немецкому складу. Ван Лун стал следить за тремя членами группы, направлявшимися к югу от бухты, а я пошел по следам Лёвенов.

Сначала я было потерял их в темноте, но это меня не беспокоило. Я знал, что гестаповский комендант живет в доме на склоне горы в километре от той улицы, где жили Лёвены. У парадного подъезда и черного хода стояли часовые, и я не осмелился подойти очень близко. Предположив, что предатель воспользуется черным ходом, я спрятался в разрушенном доме на расстоянии около двухсот метров от этого хода. Крыльцо освещалось тускло, но со мной был бинокль, и я рассчитывал разглядеть лицо или хотя бы силуэт человека, выходящего из дома. В момент, когда я занимал свою наблюдательную позицию на верхнем этаже разрушенного дома, часовой у черного хода в дом коменданта окликнул кого-то, и тот проскользнул в дверь, прежде чем я успел навести свой бинокль. Но я знал, что рано или поздно вошедший выйдет. Стал наблюдать. Прошло полчаса. Было холодно, и у меня заныли суставы. Наконец дверь отворилась снова, и я успел уловить промелькнувший силуэт высокого человека с непокрытой головой, одетого в тужурку с бушлатом. Человек снова исчез в темноте. Я видел его в течение какой-то секунды, а может, и того меньше.

— И вы его узнали? — спросил я.

— Более или менее.

— Что значит «более или менее»?

— А вот что, — ответил Габриель. — Комендант-гестаповец обычно подбирал себе в часовые крупных солдат. Они имеют более внушительный вид. И все же человек, быстро прошедший мимо часового, был выше его. Я, как видите, низкого роста. Ван Лун немногим выше меня. Трое других среднего роста. Старший Лёвен ростом почти метр восемьдесят, а его сын еще выше. У отца волосы седые, у сына белокурые. При свете фонаря над крыльцом комендантского дома они выглядели бы как белые. И отец, и сын носят морские тужурки.

— Так вы подозреваете отца или сына, но не уверены, кого именно? — спросил я.

Габриель утвердительно кивнул.

— Не могло ли все это быть совпадением? — предположил я. — Я, конечно, понимаю, что подобное совпадение трудно себе представить, но ведь иногда случаются довольно странные вещи. Мог же, например, другой неизвестный информатор гестапо быть человеком высокого роста, блондином и тоже носить тужурку с бушлатом. В вашем районе наверняка найдется несколько человек с такой внешностью.

— В ту ночь я молил судьбу, чтобы было именно так, — произнес Габриель. — Однако когда мы с Ван Луном пришли на склад следующей ночью, то увидели, что посты удвоены, а у причалов организована засада. Если бы мы не ждали осложнений и не были сверхосторожны, то могли бы попасть в ловушку. Я уже знал от Ван Луна, что три члена нашей группы, за которыми наблюдал он, после заседания пошли прямо к себе домой. Сомнений быть не могло: гестапо предупредил один из Лёвенов.

— Вы что-нибудь предприняли в этой связи? — спросил я.

— Я видел только одно решение — убить их обоих, — сказал Габриель. — Разве в Библии не написано: «Мщение будет мое. Я отплачу, сказал господь»? Правда, один из них, может быть, невиновен, но жизнь одного человека не дороже жизни пяти членов нашей группы и всех тех людей, которых мы могли спасти от гестапо. Ван Лун оказался умнее меня. Он кое-что придумал, и, собственно, поэтому я и явился к вам.

— Что же он придумал?

— Действовать необходимо как можно быстрее, пока делу не нанесен еще больший ущерб. Как только вернусь обратно в Голландию, мы похитим у немцев лодку. Это будет не так трудно сделать. Затем я поручу обоим Лёвенам, отцу и сыну, управлять лодкой при перевозке партии беженцев в Англию. Они будут ждать посадки десяти-двенадцати человек, но в день отъезда никто не явится. Лодка будет подготовлена, и я направлю Лёвенов в Англию одних, если потребуется, силой оружия. Я полагаю, что предатель, получив задание сопровождать лодку, не скажет немцам о готовящейся переправе или договорится с ними не трогать лодку. Если противник все же потопит лодку, тем лучше, — мы будем избавлены от предателя. Ясно?