Повседневная жизнь советского разведчика, или Скандинавия с черного хода

Исландия тогда закупала в Советском Союзе нефть и нефтяные продукты, приглашала к себе советских гидростроителей и расплачивалась за все своей знаменитой треской и селедкой. Большие заголовки в мировой прессе сделала тогдашняя тресковая война Исландии с Великобританией, и симпатии советских людей были однозначно на стороне гордых исландцев, отстаивавших свое право на выживание. Рыбная продукция — основа экономики страны, рыболовство — главное занятие исландцев.

… Самолет «Аэрофлота» приземлился в Каструле где-то во второй половине дня, и на город уже спускались сумерки. В транзитном зале, где нужно было дожидаться самолета на Рейкьявик, была запланирована встреча с представителем нашего отдела в составе копенгагенской резидентуры Олегом Гордиевским. В Центре я «сидел» на скандинавских странах и курировал его работу. Я успел уже познакомиться с ним лично в 1967 году во время его приезда в очередной отпуск. В моем распоряжении было не менее пяти часов, и в голову закрадывалась крамольная мысль о том, как бы было здорово использовать это время на хотя бы мимолетное знакомство с датской столицей. И. Гончаров, проплывая на фрегате «Паллада» через Эресунн мимо Копенгагена, страшно расстроился из-за того, что шторм помешал ему сойти на берег. Не попал в датскую столицу по какой-то случайности и Н. Карамзин. Неужели мне тоже не повезет, как не повезло в свое время моим маститым соотечественникам?

Гордиевский встретил меня у трапа самолета и тут же представил маленькому тщедушному пожилому человечку, напоминавшему нахохлившегося воробья, по чужой воле оказавшегося в клетке. Это был посол СССР в Дании В. Орлов, прибывший в аэропорт, чтобы встретить какого-то важного гостя из Москвы. До назначения в Копенгаген Орлов долго был не у дел в Москве, никуда не выезжая, пока не был востребован кем-то на Старой площади для Дании. А вообще-то он имел довольно громкое прошлое и оставил свой след в советской дипломатии.

Орлов встретил своего гостя и тут же удалился. Гордиевский поспешил вслед за послом, успев однако Предупредить меня о том, что скоро вернется и найдет меня в транзитном зале.

Ждать пришлось недолго. Гордиевский появился в транзитном зале минут через пятнадцать.

— Все, я освободился и нахожусь в твоем распоряжении. Когда отлетает самолет в Рейкьявик?

Я назвал время.

— Ну что ж, у нас есть время прокатиться по вечернему городу и заехать ко мне на Тагенсвай перекусить.

— Как так? — Мне показалось, что я ослышался.

— А очень просто. Я договорился тут с иммиграционным начальником о том, чтобы тебе сделали транзитную визу для выхода в город.

— Здорово. Поехали, не будем терять время.

От Каструпа, расположенного на полуострове Амагер, до центра Копенгагена мы доехали за какие-нибудь двадцать минут. Датская столица по сравнению с Москвой выглядела поистине сказочным городом. До рождественских праздников оставалось чуть ли не три недели, а Копенгаген уже сверкал морем огней, искрился на морозном воздухе гирляндами, венками, елочными украшениями, подсвечивался хитроумными прожекторами и тонул в умопомрачительных витринах, в которых в обязательном порядке были выставлены красный Санта Клаус, венки с еловыми шишками, свечи. Улицы буквально дышали довольством, умиротворенностью и прущим изо всех углов достатком. Создавалось впечатление, что все население города вышло на улицы, чтобы степенно и неторопливо засвидетельствовать свое глубокое удовлетворение царящей повсюду предпраздничной атмосферой.

В моей взрослой и далеко не экзальтированной голове возникали образы и персонажи, навеянные сказками Ханса-Кристьяна Андерсена, которыми я зачитывался в детстве. Казалось, вон из того подъезда сейчас выйдет оловянный солдат и, сделав по всем правилам ружейный артикул, торжественно зашагает к Амалиенборгу. [4]А там на балконе покажется пузатый и важный король, воображающий себя властелином всей земли и одетым в самые богатые наряды, но на самом деле вышедшим на мороз в чем мать родила. Навстречу, держась за руки, идет мальчик с девочкой — это, конечно, Кай с Гердой вышли на улицу, чтобы выбрать себе подарок. А в этом подвале, вероятно, жил когда-то сам сказочник.

Вспомнил советского писателя Геннадия Фиша, создавшего серию книг про скандинавские страны. В очерке «Здравствуй, Дания!» он описывает, как ходил по улицам Копенгагена и от имени вселившегося в его душу тургеневского Хоря неодобрительным тоном комментировал то или иное явление: «Это у нас не шло бы… Это непорядок». (Хорь, в отличие от Калиныча, вообще, как известно, неодобрительно относился к загранице.)

А я ловил себя на мысли, что внутри меня поселился именно антипод Хоря-Фиша, разлюбезный Калиныч, восторженная душа, принимавший все, что ему ни покажут, на веру. Нет, одернул я себя мысленно, так нельзя, нельзя размягчаться, так недолго и до… Крамольную мысль я немедленно прогнал, как только мы с Гордиевским вступили на Stroget — пешеходную улицу длиной около километра, протянувшуюся от Королевской Новой площади до Ратушной.

Во-первых, само понятие пешеходной улицы в центре города сбило тогда меня с толку. Зачем? Для чего? Кому это нужно? А где же проехать автомобилям? Непорядок. (Силен все-таки Хорь в русском человеке!) И потом: откуда у датчан столько ювелирных магазинов? Золото-то у них не добывается, драгкамней не водится. Странно… И Калиныч окончательно-таки покинул меня в этот вечер, уступив место подозрительному скептику Хорю.

Между тем время неумолимо бежало вперед и сокращало мою остановку в Копенгагене. С чувством Гордости истинного хозяина, показавшего свои апартаменты гостю, Гордиевский усадил меня в свой «форд-кортину» и повез к себе домой «откушать». По пути где-то справа мелькнуло наше посольство, потом американское, потом проехали парк и наконец Мы въехали на улицу Тагенсвай. Здесь в старинном, солидном по московским меркам доме, посольство снимало для атташе Гордиевского двухкомнатную квартиру.

Нас встретили милая и добрая хозяйка Лена, жена Гордиевского, и… свирепый сиамский кот Барсик, изодравший своими когтями всю посольскую мебель и обои в квартире. Барсик приветствовал меня недоверчивым злобным шипением, но от прямой атаки воздержался, вычисляя, вероятно, что это за фрукт появился в его владениях. В течение всего обеда я чувствовал на себе его желтый взгляд и был наготове, чтобы отразить любую с его стороны гадость. Из-за Барсика я был лишен возможности вести непринужденную светскую беседу и наслаждаться гастрономическими раритетами вроде поданных в масле копченых мидий и мясного блюда «тартар».

Неравнодушен к вкусной пище, а также к сырам.

Настроение тем не менее было праздничное, пили знаменитый датский аквавит «со слезой», много болтали о Москве, о Копенгагене, о литературных новинках и о театральных премьерах. Как принято при таких встречах, я поведал Гордиевскому об общих знакомых в Центре. Они с женой были в восторге от Дании, от датчан, от Копенгагена, и оба торопились наперебой рассказать мне об этом. В приятном застолье незаметно пролетело время, и надо было собираться в путь. Атмосфера при встрече была, пожалуй, самой непринужденной за все мое знакомство с Гордиевским. Слегка пьяный и сытый я возвращался с ним обратно в Каструп и уже довольно снисходительно, как и полагается сытому Хорю, поглядывал по сторонам.

Через час я сидел в полупустом «боинге-747» и переваривал духовную и материальную пищу, полученную в Копенгагене.

… Интересно, был ли Гордиевский уже тогда завербован? Думается, ответ должен быть положительным.

… Процессу переваривания активно способствовали разнообразные и подаваемые в неограниченном количестве горячительные напитки. «Лофтлейдир» не жалел денег на угощение, пытаясь привлечь больше пассажиров на свой трансатлантический рейс. Свой полет исландцы начали в Люксембурге, продолжили его в Дании и Великобритании, по пути делали посадку у себя дома, а заканчивали свой путь аж в Нью-Йорке. Несмотря на такой длинный маршрут, в салоне самолета собралось не более двадцати человек, и все они летели до Рейкьявика.