Третий

6

Сыщик-любитель свободно распоряжается своим временем, в этом его преимущество перед профессионалом. Ролло Мартинс не ограничивался восемью часами в день и за день проделывал такой путь, какого моему человеку не успеть и за два; к тому же у него имелся тот изначальный перевес над нами, что он был другом Гарри. Можно сказать, Мартинс действовал изнутри, в то время как мы искали лазейку снаружи.

Доктор Винклер был дома. Возможно, для полиции его бы не оказалось. Мартинс снова написал на визитной карточке слова, открывающие все двери: «Друг Гарри Лайма».

Приемная доктора напомнила Мартинсу лавку с церковным антиквариатом. Там были бесчисленные распятия, изготовленные, однако, не позднее семнадцатого века. Статуэтки из дерева и слоновой кости. Несколько ковчегов с мощами: обломки костей с именами святых лежали на фольге в овальных рамках. Мартинс подумал, что если они подлинные, то какая странная судьба у обломка пальца святой Сюзанны — покоиться в приемной доктора Винклера. Даже уродливые стулья с высокими спинками выглядели так, будто на них когда-то восседали кардиналы. Пахло затхлостью, хотя там был бы к месту запах ладана. В маленьком золотом ларчике хранился обломок истинного креста.

Доктор Винклер оказался самым опрятным врачом, какого только видел Мартинс, — низеньким, хрупким, в черном фраке и с высоким накрахмаленным воротничком, черные усики его походили на галстук-бабочку. Он чихнул: возможно, чистоплотность и была причиной его простуды.

— Мистер Мартинс?

И у Ролло Мартинса возникло неудержимое желание как-то замарать этого чистюлю. Он спросил:

— Доктор Винтик?

— Доктор Винклер.

— А у вас тут любопытная коллекция.

— Да.

— Эти кости святых…

— Кости кроликов и цыплят. — Доктор Винклер извлек из рукава большой белый платок, словно фокусник флаг своей страны, и, поочередно зажимая ноздри, тщательно, аккуратно высморкался. Казалось, он выбросит платок после первого же употребления.

— Попрошу вас, мистер Мартинс, назвать цель своего визита. Меня ждет пациент.

— Мы оба были друзьями Гарри Лайма.

— Я был его медицинским консультантом, — поправил доктор Винклер, с непреклонным видом стоя меж двух распятий.

— Гарри пригласил меня сюда для помощи в каком-то деле. В каком — совершенно не представляю. О его смерти я узнал только здесь.

— Весьма прискорбно, — сказал Винклер.

— Само собой, при данных обстоятельствах мне интересны любые подробности. Дознание завершилось до моего приезда.

— То, что я могу сказать, вам уже известно. Его сбила машина. Когда я прибыл на место происшествия, он был уже мертв.

— Оставался ли он в сознании?

— Насколько мне известно, очень непродолжительное время, пока его вносили в дом.

— Он сильно мучился?

— Затрудняюсь ответить.

— Вы твердо уверены, что это несчастный случай? Протянув руку, Винклер поправил одно из распятий.

— Меня там не было. В своем заключении я ограничиваюсь указанием причины смерти. Надеюсь, вы удовлетворены?

У любителя есть еще одно преимущество перед профессионалом: он может быть несдержанным. Может позволить себе излишнюю откровенность и строить нелепые догадки. Мартинс сказал:

— Полиция намекает, что Гарри оказался замешан в крупной махинации. Мне кажется, он мог быть убит или даже покончить с собой.

— Подобные суждения вне моей компетенции, — ответил Винклер.

— Знаете вы человека по фамилии Кулер?

— Кажется, нет.

— Он был на месте происшествия.

— Тогда, разумеется, я его видел. Он носит парик?

— Это Курц.

Винклер оказался не только самым опрятным врачом, какого видел Мартинс, но и самым осторожным. Сдержанность его утверждений не позволяла усомниться в их искренности. Казалось, диагностируя заболевание скарлатиной, Винклер ограничился бы констатацией, что видна сыпь, а температура тела такая-то. На дознании он не мог бы запутаться.

— Долго вы были врачом Гарри? — Лайм предпочитал людей опрометчивых, способных совершать ошибки, и Мартинса удивляло, что свой выбор он остановил на Винк-лере.

— Около года.

— Спасибо, что приняли меня.

Доктор Винклер поклонился. При этом послышался хруст, словно рубашка его была целлулоидной.

— Не смею больше отрывать вас от пациентов. Поворачиваясь, Мартинс оказался лицом еще к одному распятию, руки распятого были над головой, вытянутое в духе Эль Греко лицо выражало страдание.

— Странное распятие, — заметил он.

— Янсенистское, — пояснил Винклер и тут же закрыл рот, словно сболтнул лишнее.

— Никогда не слышал этого слова. Почему руки у него над головой?

Доктор Винклер неохотно ответил:

— Потому что, на взгляд янсенистов, он принял смерть только ради избранных.

7

Как я теперь понимаю, просматривая свои досье, записи разговоров, показания разных людей, Ролло Мартинс тогда еще мог благополучно покинуть Вену. Он проявлял нездоровое любопытство, но эта его «болезнь» контролировалась на всех этапах, и никто ничего не выдал. Пальцы Мартинса пока не коснулись трещины в гладкой стене обмана. Когда Мартинс вышел от доктора Винклера, ему ничего не угрожало. Он мог отправиться в отель Захера и заснуть с чистой совестью. Мог бы даже без всяких осложнений нанести визит Кулеру. Никто не был серьезно встревожен. К своему несчастью, — у него будет время горько сожалеть об этом — Мартинс решил съездить туда, где жил Гарри. Ему вздумалось поговорить с маленьким раздраженным человеком, который сказал или дал понять, что был свидетелем того несчастного случая. На темной холодной улице у Мартинса возникла мысль отправиться прямо к Кулеру, завершить свою картину тех зловещих птиц, что сидели у тела Гарри, однако Ролло, будучи Ролло, решил подбросить монету, и ему выпал другой маршрут, что повлекло за собой смерть двух людей.

Может, тот маленький человек по фамилии Кох выпил лишку, может, хорошо провел день в конторе, но на сей раз, когда Мартинс позвонил в дверь, он оказался дружелюбным и разговорчивым. К тому же он только что пообедал, и на усах его виднелись крошки.

— А, я вас помню. Вы друг герра Лайма.

Кох пригласил Мартинса в квартиру и представил располневшей супруге, которая, видать по всему, боготворила своего мужа.

— Ах, в старое время я угостила бы вас кофе, но теперь…

Мартинс протянул им раскрытый портсигар, и атмосфера стала намного сердечнее.

— Вчера я был несколько резковат, — сказал Кох. — У меня слегка разыгралась мигрень. Жена куда-то ушла, поэтому дверь пришлось открывать самому.

— Вы сказали, что видели, как произошел тот несчастный случай?

Кох переглянулся с женой.

— Дознание окончено, Ильза. Опасаться нечего. Я знаю, что говорю. Этот джентльмен — друг. Да, я видел, а вернее, слышал… Но никто, кроме вас, об этом не знает. Раздался визг тормозов, я подошел к окну и успел только увидеть, как тело вносили в дом.

— А показаний вы не давали?

— В такие дела лучше не вмешиваться. Отлучаться со службы мне нельзя: у нас не хватает сотрудников… И, собственно говоря, я не видел…

— Но вчера вы рассказывали, как все произошло.

— Так описывалось в газетах.

— Мучился он сильно?

— Герр Лайм был мертв. Я смотрел вот из этого окна и видел его лицо. Мне с первого взгляда всегда ясно, мертв человек или нет. Это в определенном смысле моя работа. Я служу управляющим в морге.

— Но другие говорят, что он скончался не сразу.

— Видимо, они не так знакомы со смертью, как я.

— Правда, когда прибыл врач, он был мертв. Я разговаривал с врачом.

— Герр Лайм скончался мгновенно. Можете поверить знающему человеку.

— Я думаю, герр Кох, вам следовало бы дать показания.

— Нужно помнить и о себе, герр Мартинс. Давать показаний не стал еще кое-кто.

— То есть как?

— Вашего друга вносили в дом трое.