Ваше здоровье, Господин генерал!

Муж уехал еще затемно, направляясь в штаб своей бригады, в казарму Аль-Истикляль… Я имею в виду казарму… Независимости. Мой брат Осман вернулся очень поздно. Он должен был оставаться рядом со мной, и его задача, насколько я могла понять, состояла в том, чтобы по успешному завершению операции связаться с вами, господин посол, и наконец официально оформить секретные соглашения, заключенные моим мужем.

— Но я никогда не заключал соглашений с вашим мужем, — оборонялся г-н Делобель.

— Прошу вас, госпожа, продолжайте, — предложил Лемуан, словно не заметив возражения посла.

— Как мне и было сказано, я встала очень рано. С семи часов мы с Османом уже были в гостиной, лихорадочно ожидая новостей. В 7 часов 30 минут позвонил Мурад и сообщил, что все идет хорошо, что первая фаза завершилась и они приступают ко второй.

Осман ликовал. Он расцеловал меня и ушел. Я осталась одна в ожидании новых инструкций, готовясь исполнять роль первой дамы Судана.

Молодая женщина горько усмехнулась.

— Увы… — сказала она. — Все это продолжалось не более часа. В восемь часов мне позвонил Осман. Его голос дрожал. В его распоряжении было всего несколько секунд. Он сказал мне, что все пропало, и приказал немедленно укрыться во французском посольстве.

Я подчинилась. На сборы ушло всего несколько минут. Я поехала на своей машине. Отъезжая от дома, я услышала полицейские сирены. Я полагаю, что меня собирались арестовать или по крайней мере намеревались произвести обыск в квартире.

Во всяком случае, именно об этом я подумала чуть позже, слушая радио, сообщившее, что… мой муж мертв.

Она спрятала лицо в ладонях. Какое-то время четверо мужчин почтительно молчали.

— Так вы говорите, что ваш брат осуществлял связь с… французским агентом. Что он вам рассказывал об этом враче?

— Мне даже кажется, что замысел принадлежал Осману, — сказала Лейла. — Но я никогда не слышала от него ни намека об этом враче, сама же я никогда с ним не встречалась.

— А ваш брат… Вы что-нибудь слышали о нем после того, как он отдал вам приказ укрыться в посольстве?

Вновь Лейла отрицательно мотнула своей темной головкой.

— Ничего, — сказала она. — Мне известно, что за его голову объявлено вознаграждение. Радио вещает об этом весь день. Вероятно, он скрывается.

— Госпожа, — сказал вдруг Фредерик, — боюсь, что ваши супруг и брат с недопустимой легкостью доверились подставному, якобы французскому, агенту. Такое доверие в определенном смысле делает нам честь. Расположены ли вы оказать доверие настоящим представителям Франции?

Женщина посмотрела на него с нескрываемым удивлением.

— О каком доверии идет речь? — спросила она.

— Госпожа, продолжал Лемуан, — я готов выложить перед вами все карты. Высокопоставленные представители моей страны, присутствующие при нашем разговоре, являются гарантами моей искренности. Эти странные и драматические события отняли у вас мужа. Ваш брат скрывается. Но где бы он ни находился, он нуждается в помощи. Мы в свою очередь нуждаемся в нем, чтобы пролить свет на тайные мотивы заговора против Франции, невольными участниками которого — в этом нет никаких сомнений — стали ваш брат и муж.

Итак, если мы внушаем вам доверие, скажите, где прячется ваш брат. Я сумею скрытно установить с ним контакт, чтобы помочь бежать. Поймите, нам жизненно важно с ним побеседовать.

Лейла внимательно выслушала. Тот, кто произнес эти слова, и сам их тон не могли не внушать доверия. К тому же она была совершенно беспомощна перед этими французами, которым она добровольно вверила свою судьбу. И все же она лишь слегка пожала плечами и развела руками.

— Мне очень жаль, — нарушила она непродолжительное молчание. — Осман не посвятил меня в свои планы. Впрочем, я уже объяснила вам, что он едва успел произнести несколько торопливых слов по телефону. У него просто не было времени сказать, куда он направляется.

Разочарование и досада были написаны на лицах Норбера де Сен-Арлеса, посла и Филиппа Бера. Фредерик же привык вести беседы, когда свидетеля надлежит заставить сказать даже то, о знании чего он порой сам не подозревает.

— Другими словами, — сказал он мягко, — ваш брат решил бежать, когда понял, что, по его же собственным словам, все потеряно.

— Да, я так думаю, — сказала Лейла, и на ее лоб набежали морщинки от напряженного размышления. — Я не знаю подробностей плана, разработанного Мурадом и Османом, но убеждена, что он полностью основывался на уверенности в успехе. Во всяком случае, Осман не рассматривал возможную перспективу бегства.

— Хорошо. В таком случае, уважаемая госпожа, попытайтесь поставить себя на его место, вы ведь знаете брата лучше, чем кто угодно другой. Куда бы вы направились при подобных обстоятельствах?

Наступило долгое молчание, во время которого Лемуан, пристально вглядывавшийся в лицо женщины, отчетливо различал этапы ее размышлений. Сначала мысль ощупью продиралась сквозь дебри воспоминаний, лишенная практически всякой надежды. Потом Лейле что-то пришло на ум, и это отразилось в ее глазах. И наконец, она задумалась, следует ли говорить, можно ли поделиться с иностранцами предположением, родившимся в ее сознании.

И снова, обведя молящим взглядом четырех мужчин, она решила довериться Лемуану. «На его месте, — сказала она уставшим голосом, — я отправилась бы к нашей старой кормилице Аббе в Омдурман».

— Благодарю вас, госпожа, — искренне сказал Фредерик, — и даю слово, что вы не раскаетесь в том, что предпочли — на этот раз по-настоящему — помощь Франции. Я попытаюсь связаться с вашим братом. Но… ведь попытка путча произошла позавчера. Вы полагаете, он еще там?

Лейла снова развела руками.

— Не знаю… — прошептала она. — Раз он не предусмотрел заранее возможности побега, очевидно, ему понадобилось время на подготовку… отъезда. Ведь нельзя собраться в мгновение ока. Может быть, вам еще удастся его застать.

Хорошо. Сегодня же вечером я отправляюсь в Омдурман. Ваша помощь, госпожа, была нам чрезвычайно полезна. Я полагаю, что сейчас вы хотели бы отдохнуть.

Когда Филипп Бера вернулся из квартиры для гостей, куда он проводил вдову генерала Салах Эддин Мурада, заместитель директора африканского департамента министерства иностранных дел, посол Франции и Фредерик Лемуан по-прежнему вели переговоры в гостиной.

День угасал. Палящее солнце умерило свой пыл, жара, казалось, начала спадать. Тени вытянулись. Полуденные сверкающие краски приобретали пурпурный оттенок, подобно охлаждающемуся слитку металла.

— Я понимаю, — сказал Сен-Арлес Лемуану, — смысл вашей беседы с молодой женщиной. Но подумайте, не слишком ли опасное предприятие вы затеяли? Ведь наша миссия носит исключительно дипломатический характер и…

«Голубчик, — подумал Фредерик, — ты уже раскрываешь свой зонтик, чтобы укрыться от возможных неприятностей».

Он бесцеремонно прервал посланника министерства иностранных дел.

— Ваша миссия действительно носит чисто дипломатический характер, — подчеркнул он. — Меня же это не касается. Согласно традициям нашей службы, я наделен полной свободой действий в интересах государства. А интересы Франции состоят в том, чтобы я подкрепил неопровержимыми доказательствами теорию, которую вы разовьете перед суданским руководством. А для этого мне надо отыскать капитана Загари. Интересно, что по этому поводу думает господин посол, близко знакомый с генерал-президентом и его хунтой.

— Мне кажется, — отважился господин Делобель, — что полковник прав.

Ему пришлось призвать на помощь всю свою смелость, чтобы встать на сторону контрразведки и отказаться от соломинки, протянутой непосредственным начальником.

— Действительно, — продолжал посол, — в соответствии с информацией, которую нам удалось собрать, Франции будут предъявлены тяжелые обвинения. В первую очередь они сошлются на назначение Загари в министерство иностранных дел, собственноручно подписанное генералом Мурадом, а также на признания многих высокопоставленных мятежников, сделанные перед самой казнью.