Непредвиденная опасность

И вот как-то днем в конце ноября нынешний владелец «Кесслинг унд Пайпер» сидел за письменным столом и задумчиво рассматривал как раз одну из таких коричневых фотографий. На ней красовался токарный станок с полноприводной головкой и литой рамой, изобретенный Шутте и Эберхардом, но Андреас Прокович Залесхофф, конечно, этого не знал.

Этот неофициальный представитель СССР в Швейцарии был широкоплечим мужчиной тридцати восьми лет от роду, с каштановыми вьющимися волосами, пряди которых отходили ото лба под углом в сорок пять градусов. Чисто выбритое лицо красотой не отличалось, но и неприятным его назвать было нельзя. «Шишковатое» — так бы описал его человек недобрый, а «изрезанное суровыми морщинами» — было бы, пожалуй, чересчур романтическим определением. У мужчины были крупный вздернутый нос и ярко-синие глаза. Когда господин Андреас хотел проявить настойчивость, он сильно выпячивал нижнюю челюсть. Сейчас его проницательный взгляд перебегал с изображения токарного станка на листок бумаги, лежащий на столе, а затем — на дверь, ведущую в приемную.

— Тамара, зайди, — крикнул он.

Через несколько секунд в кабинет зашла девушка.

Тамару Проковну Залесхофф вряд ли можно было назвать красавицей в общепринятом смысле этого слова. Ее лицо являло собой исправленный вариант лица брата: правильные пропорции, прекрасная кожа — но чертам не хватало женственности и утонченности. Зато руки у девушки были необычайно изящными.

— Расшифровала письма?

— Да, Андреас. Их было только два.

Напрямую корреспонденция в фирму «Кесслинг унд Пайпер» не поступала. Те, кто желал в ту пору вести с ней переписку, отправляли конверты на имя фрейлейн Розы Ньюман, до востребования. И вот дважды в день Тамара превращалась в Розу Ньюман, шла на почту и забирала их. Затем девушка расшифровывала письма, придавая смысл беспорядочному набору букв и цифр и, перед тем как передать их брату, заносила результаты в книгу, немецкий эквивалент гроссбуха. Большинство сообщений были скучными, и работа над ними навевала на Тамару тоску.

Она сняла пальто, повесила его на крючок за дверью. Потом подняла глаза на брата.

— В чем дело, Андреас?

— Пока ты ходила за письмами, звонил Петров. Из Берлина.

— Петров? И что ему надо было?

— Сказал, что вчера получил сообщение из Москвы. Борованский оказался предателем.

— Борованский?

— Да. В центре стало известно, что он сфотографировал все инструкции по мобилизации Б2 и намерен удрать с ними в Германию. По словам Петрова, Борованский сегодня днем сел на поезд в Ратисбоне, а билет купил до Линца. Похоже, именно там он собирается передать фотографии.

— Они при нем?

— Да, во внутреннем кармане пальто.

— И ничего нельзя сделать, чтобы его остановить?

Залесхофф криво улыбнулся.

— Да, Тамара, много чего можно сделать. Но пока не время. Петров подключил к делу Ортегу.

— Ортегу?

— Ну есть у Петрова такой испанец. Парень с острым ножом. Петров, на мой взгляд, не слишком разборчив в средствах. Признает, что тип этот грязный, от него чего угодно можно ожидать. Но говорит, что в данном случае он полезен.

— Ему можно доверять?

— Да, в глазах Петрова это одно из его достоинств. Ортега объявлен в розыск как убийца — два года тому назад перерезал горло какой-то женщине в Лиссабоне — и Петров в случае необходимости может сдать его полиции.

Тамара призадумалась.

— Мне никогда не нравился этот Борованский.

Залесхофф лишь покачал головой.

— Мне тоже. Я всегда считал: они слишком ему доверяют. Но они говорили, что он полезен, поскольку проработал на немецких заводах несколько лет и хорошо знает немцев. Полная чушь! Борованский мог хоть всю жизнь проработать в стране, но так и не научиться говорить, как истинный немец. И уж тем более — думать, как немец. И потом, лично я предпочитаю работать с дураком, которому можно доверять, чем со специалистом, который может предать в любой момент.

Он раскурил трубку и почти сразу же положил ее на стол.

— Бесполезно, Тамара, — раздраженно заметил он. — Я не могу… никогда не научусь курить трубку. Меня от нее тошнит.

— Все лучше, чем садить одну сигарету за другой. Попробуй!

Залесхофф нетерпеливым жестом поднес трубку ко рту, но просто постучал ее кончиком по крепким белым зубам. Мысли его блуждали где-то далеко. Девушка с минуту наблюдала за ним.

— Насколько все это серьезно, а, Андреас?

Ей показалось, он ее не слышит. Затем брат пожал плечами.

— Никто не знает, во всяком случае, пока. Видишь ли в чем трудность, Тамара, — Борованский лишь сфотографировал всю эту муть, а потому можно предположить, что снимки эти — подделка. И нам практически не с чем работать. Если бы мы знали, кто ему платит, тогда можно было бы предпринять какие-то шаги. Инструкции по Б2 — это не обычная военная информация. Если бы речь шла о вооружениях или деталях фортификационных сооружений, велика вероятность того, что эти данные просочились бы в бюро в Брюсселе, и тогда бы мы знали, на чем стоим. Но это не так. Нутром чую, в этом деле замешана политика, и мне это не нравится. Если бы Борованский хотел что-то продать… есть множество секретов, с которыми можно выйти на рынок, имей он желание и возможность украсть их. Зачем, Тамара, ему понадобилось фотографировать именно эти специфические инструкции? На кой черт? Вот в чем вопрос.

— Возможно, потому, что у него не было времени раздобыть что-то другое. Или же кто-то заказал, заплатил ему.

— Именно! Если он действительно собирался украсть и сфотографировать что-то стоящее, тогда должен был бы понимать, что эти инструкции по Б2 не годятся, поскольку никакой ценности не представляют. К чему рисковать жизнью и удирать, имея при себе то, что заведомо нельзя хорошо продать? Нет, кому-то точно понадобились эти инструкции по Б2, и Борованскому заплатили, чтобы их раздобыть. И самое худшее — никто его не остановит, пока он не доберется до Австрии. Берлину нужен предлог для очередной антисоветской кампании, и мы не хотим его представлять. Остается надеяться, что он не спихнет с рук свой товар до того, как покинет Германию.

— Но почему, скажи на милость, его не остановили до того, как он выехал с территории СССР?

— Они не знали, что произошло. Ведь Борованский обеспечивал связь между Москвой и нашими людьми в Риге. Если бы человек, взявший фотографии, ничего не заподозрил и не рассказал полиции, мы бы до сих пор пребывали в неведении. Да и этот Борованский тоже дурак порядочный. Он мог бы выиграть еще несколько дней, оставаться вне подозрений, если бы у него хватило ума доложить о своем прибытии в Ригу перед тем, как отправиться дальше в Германию.

— Как бы там ни было, нас это не касается.

— Думаю, нет.

Но он все еще выглядел озабоченным. Затем вдруг резко поднялся, подошел к буфету в углу комнаты, достал из него толстую папку и начал рассеянно перелистывать бумаги.

— Сегодня днем пришло сообщение от агента из Базеля, — сказала Тамара. — Пишет, что британский агент начал проявлять активность. Вообще-то этот англичанин всегда работал в офисе на Баденштрассе. В конторе под названием «Центральная швейцарская компания по импорту». А тут вдруг он перебирается на Кёниг-Густавус-плац и начинает работать из квартиры какого-то частного дантиста по фамилии Бучар. Неплохая идея. Трудно уследить за каждым, кто приходит к зубному врачу.

Залесхофф продолжал перелистывать бумаги в папке и пробормотал нечто нечленораздельное.

— Да, и еще — женевский агент сообщил сегодня утром, что это вовсе не «Шкода», а компания «Норденфельт» подкупила итальянских таможенников, и теперь они будут переправлять гаубицы морем из Гамбурга в Геную, — продолжила Тамара. — Он также сообщает, что один из делегатов Южноамериканской лиги посещает женщину, которая называет себя мадам Флери. Говорит, что вообще-то она венгерка по прозвищу Пути и в шестидесятых работала на Болгарию. Правда, он не упомянул, на кого она работает сейчас. И вообще, не понимаю, с чего это он взял, что мы должны следить за всеми этими латиноамериканскими развратниками.