Умирать — в крайнем случае

— Но там, наверное, полиция…

— Полиция уже сделала свое дело и оставила это помещение, собрав не только бумаги, изобличающие старого дурака, но и прихватив его людей. Так что район абсолютно чист, а контора уже арендована нами. Как видите, мы действуем без промедления…

— Я в этом не сомневаюсь.

— Таким образом, вы будете сидеть в конторе вашего бывшего шефа и получать его корреспонденцию. Разумеется, мы могли бы следить за этой корреспонденцией и другим способом, но имеет ли смысл так грубо вмешиваться в деятельность британского почтового ведомства? Тем более что в случае возможного провала этой операции, как предвещают ваши мрачные прогнозы, нам будет нужна эта фирма, а также и Стентон, который может обеспечить новые поставки со Среднего Востока. Итак, ведите себя, будто вы наследник покойного, принимайте почту и поддерживайте связь с нами.

— Чтобы играть роль законного наследника, сэр, нужно иметь чувство собственного достоинства. А откуда взяться этому чувству у человека без паспорта?

— Как «без паспорта»?

— Моя виза давно просрочена.

— Этот вопрос мы как-нибудь уладим, — немного помолчав, отвечает хозяин. — Но не так скоро. Я уже сказал вам, что мы не можем бесцеремонно вмешиваться во все дела. Но все-таки я постараюсь продлить вам визу.

Чудесное обещание. Вроде обещания Дрейка.

Покинув этот гостеприимный дом, я беру такси и еду в Челси, чтобы осведомить Линду о своем внезапном избавлении. Чувствую, что приехал вовремя, потому что между гостьей и хозяйкой уже возникли легкие разногласия, которые всегда возникают между двумя женщинами, если их оставить вместе на продолжительное время. Чтобы не умереть от скуки, они ищут выход в пререканиях.

— О Питер, вы спасли мне жизнь, — произносит мисс Грей своим мелодичным голосом, устраиваясь рядом со мной в такси.

— По правде говоря, это была весьма продолжительная операция, которую я только начал, а закончили ее другие, — замечаю я скромно.

После чего, естественно, полагается изложить подробно обстоятельства гибели старины Дрейка.

— Не кажется ли вам, что в этой квартире есть нечто зловещее? — спрашивает Линда, когда мы наконец оказываемся в холле, устланном белыми шкурами.

— Зловеща не квартира, а ваши воспоминания о ней.

— У меня такое чувство, что в любой момент может появиться Марк.

— Это был бы интересный феномен, еще не известный науке, — бормочу я, — до сих пор я еще не встречал никого, кто, попав на тот свет, вернулся бы обратно.

— Даже Марк?

— К счастью, да.

Она с облегчением опускается в кресло, и, насколько я могу судить по выражению ее лица, квартира ей уже не кажется столь зловещей.

— Питер, я только одно не могу себе объяснить: как этот тип сумел проникнуть в квартиру, когда ключ был в замочной скважине?

— Не принуждайте меня посвящать вас в некоторые технические секреты, они вряд ли вам когда-нибудь пригодятся, — говорю я с легкой досадой.

Но, поскольку вижу, что этот вопрос продолжает ее волновать, я тут же добавляю:

— Надеюсь, вам не приходит в голову, что это я его ввел…

— Конечно, нет, но…

— Существуют очень простые приспособления, при помощи которых можно повернуть ключ снаружи. Ясно?

— Понимаю.

— Марк никогда не ворвался бы к вам, если бы вы заперли дверь на засов.

— Да, но он тогда подкараулил бы меня на лестнице, — замечает не без основания мисс Грей, — и расправился бы со мной в ваше отсутствие… до того, как вы бы успели вмешаться…

— Возможно. Но все это в прошлом. Чем скорее вы о нем забудете, тем лучше.

И, чтобы отклонить ее мысли в другом напрвлении, я замечаю:

— Позаботьтесь как можно скорее о завтрашнем дне, наперекор тому, что говорится в припеве этой вашей песенки. Что вы скажете, например, о своем возвращении в «Еву»?

— Почему бы и нет? Вы же знаете, Питер, я не располагаю богатым выбором.

И мы идем на нухню поискать чего-нибудь к ужину.

Мое появление на Дрейк-стрит утром следующего дня равносильно подлинному триумфу, хотя триумф лишен шумовых эффектов. Не знаю, как и почему, но все здесь вдолбили себе, что это я ликвидировал Дрейка, в результате я окружен ореолом не только победителя, но и освободителя, поскольку все местное население не испытывало к покойному шефу других чувств, кроме страха и скрытой неприязни. Когда я вхожу в кафе на углу выпить кофе и удостовериться, что красавица с афиши на месте, посетители приветствуют меня радостными улыбками. Когда я заглядываю к моему приятелю мистеру Оливеру, он долго и взволнованно трясет мою правую руку, словно я только что вернулся с поля брани, увенчанный лаврами. И когда я иду по улице к главной квартире, мелкие шулеры и контрабандисты с уважением приподнимают шляпы, несмотря на дождик, который медленно моросит с чисто британским упрямством.

Сама Главная квартира не очень изменилась с того памятного дня, если не считать небольшой подробности, что на лестнице уже не дежурят ни Боб, ни Ал и что бутылки, которыми уставлен передвижной бар в кабинете, все до одной пусты. Остальное все на месте, поскольку обстановка, включая и опущенные шторы, принадлежала собственнику квартиры, а мистер Дрейк был не более чем довольно обременительным съемщиком.

Не успел я устроиться за письменным столом, чтобы проверить, как выглядит мир с точки зрения старины Дрейка, как в дверь постучали, и в комнату вошел Стентон. Можно было бы сказать «вечный Стентон» — уж ему во всяком случае не угрожает насильственная смерть.

— Я пришел представиться, сэр, и уведомить вас, что я к вашим услугам, — сообщает торговый директор гангстерской конторы, расплывшись в улыбке.

— Рад, что вы живы-здоровы, Стентон. Особенно если учесть обстоятельство, что наш дорогой шеф так преждевременно нас покинул…

— О, не будем преувеличивать, сэр, — мягко возражает специалист по финансовым операциям. — Смерть шефа вряд ли была для кого-нибудь ударом… кроме него самого… Небось сами знаете, он был представителем суровой школы.

— А какая другая школа могла бы иметь место в такой области, как наша, Стентон?

— Вы ведь знаете, как издавна рекомендуется облекать железные кулаки в бархатные перчатки, — отвечает директор. — А старый Дрейк забывал это делать. И вообще предпочитал приемы грубого насилия.

— Означает ли это, что вы лично против насилия? — спрашиваю я с легким недоумением.

— И да и нет, — уклончиво отвечает Стентон. — В нашем мире, естественно, насилие неизбежно. Однако все зависит от формы. Я же сказал вам: железные кулаки — великолепная вещь, но нельзя пренебрегать перчатками.

Он умолкает и посматривает на меня слегка воспаленными глазами альбиноса, чтобы проверить мою реакцию. Потом, успокоеннный терпеливым вниманием, написанным на моем лице, добавляет:

— Мой принцип, сэр, заключается в следующем: деньги — это великая сила. Самая могущественная. Следовательно, ее вполне достаточно для применения власти. В таком случае нужно ли прибегать к кулакам или пистолетам, содержать таких паразитов, как Ал и Марк, и иметь неприятности с полицией? Когда человек знает, что в твоей власти заплатить ему или оставить голодным, он готов уважать тебя и без помощи Ала и Марка.

— Мне очень приятно констатировать, что ваши взгляды по данному вопросу весьма созвучны моим, — говорю я.

Эта декларация воспринимается Стентоном с восторгом, поскольку он стремился именно к этому: выразить такие взгляды, которые бы соответствовали моим.

Я решаю сменить тему.

— А тот факт, что полиция рылась в бумагах Дрейка… не создаст ли это известных затруднений?

— Финансовая документация, сэр, к счастью, находилась не здесь, а в кассе «Евы».

— А разве касса «Евы» не подвергалась проверке?

— В силу какого закона? — спрашивает Стентон. — Владелец «Евы», хотя и формально, я, а не Дрейк.

— Ага, значит, вы теперь владелец и по существу.

— Вашими бы устами, сэр, да мед пить.

— И поскольку зашел разговор об «Еве», мне хотелось бы спросить: не считаете ли вы, что отсутствие мисс Грей в какой-то степени снижает уровень программы?