Банк страха

Лишь через несколько часов за ней пришел Камаль. На нем были те же самые синие джинсы и «плетенки» с кисточками, что и вчера. Но сегодня вместо кожаной куртки он был одет в двубортный синий блейзер. Он курил сигару «Кохиба» и был, видимо, очень доволен собой, как денди, направляющийся на вечернюю прогулку в город. Он церемонно пожал ей руку, словно приветствовал ее в клубе, членом которого она только что стала.

— Как вы себя чувствуете? — спросил он. — Болячки заживают?

— Да, — ответила она.

— Вчера была ваша очередь пройти допрос, а сегодня мы решили дать вам посмотреть, как мы допрашиваем другую заключенную. Это ведь гораздо приятнее, не правда ли?

Она не ответила, а лишь молча смотрела на него. Что еще он задумал?

— Но может быть, вам не понравится смотреть. Может быть, вы решите, что вам лучше занять место этой женщины и самой отвечать на наши вопросы. Да, мы и это сможем сделать. Но только если вы будете говорить правду. Иначе достанется вам обеим.

Она все еще ничего не понимала, но задавать ему вопросы не посмела. Камаль завязал ей глаза и повел по коридору. Они сделали несколько поворотов, прошли по одному коридору, по другому и наконец подошли к комнате, откуда доносились голоса. Войдя в комнату, она услышала громкий мужской голос:

— Хейаха. А вот и она. Вот наш информатор. Вот кто рассказал нам все о твоих преступлениях.

Камаль снял с нее повязку. Лина открыла глаза и издала короткий крик: «Йумма!» («Мамочка!») У стены была подвешена на веревке та добрая иракская женщина, которая приласкала ее ночью. С нее сорвали жалкие лохмотья. Тело ее состояло, кажется, из одних костей; старая кожа просвечивала, груди висели, как пустые мешочки. Перед ней стоял толстый мужчина с огромной головой; его тело напоминало спрессованную массу железного лома. В руке у него был «кайбул» — металлический хлыст. Он снова заговорил с седоволосой женщиной.

— Эта леди из Лондона все рассказала о тебе, старуха. Про все, что ты говорила ей сегодня ночью. Про твои высказывания против партии. Про твой заговор против иракского народа. И про твой сговор с евреями против арабской нации. Она все нам рассказала. Она предала тебя.

Лина не смогла вымолвить ни слова. Старая женщина посмотрела прямо ей в глаза. Лина отвела взгляд.

— Йа гахба! — крикнул большеголовый и занес металлический хлыст над головой. — Ты шлюха. Мы должны наказать тебя за эти страшные преступления против нации и партии. — Он сильно ударил старую женщину хлыстом, отчего ее слабые кости хрустнули, как сухие прутья.

Лина закричала так громко, что заглушила крик старухи.

— Йа кальба! (Ты, сука!) — выругался большеголовый, снова поднимая хлыст и опуская его. Женщина издала сдавленный стон. Последовал новый удар, и еще один.

Лина снова закричала. На этот раз она выкрикнула: «Кафи!» («Прекратите!») Старая женщина уже безмолвно корчилась на веревках, болтаясь, как марионетка на ниточках. Она снова смотрела на Лину. В ее глазах не было злобы — только прощение.

— Прекратите! — еще раз крикнула Лина. Но было уже поздно. На женщину обрушился очередной удар. Вместо крика из нее вырвался короткий, оборванный звук, и ее избитое лицо стало синеть. Лина вдруг представила себе лицо своей тети Сохи — примерно ровесницы этой несчастной, — которая, наверно, погибла таким же трагическим образом. — Возьмите меня! — закричала Лина. — Я пойду на ее место. Прекратите! Возьмите меня вместо нее.

Своим криком Лина задержала очередной удар, но было уже поздно. Лицо старой женщины стало багрово-синего цвета, голова безвольно свесилась. Они оставили ее висеть так некоторое время, а потом выплеснули на нее ведро воды; но она не ожила. Уже потом они обнаружили, что, когда началось избиение, она откусила себе кусок языка и подавилась собственной кровью и рвотой. Теперь она освободилась для вечной жизни.

— Ты хочешь, чтобы начали допрос сейчас или попозже? — спросил Камаль.

— Сейчас, — ответила Лина. Она была готова умереть.

— Тогда мы начнем попозже. — Камаль засмеялся, ему было весело. Они увели Лину обратно по коридору. Все устали, и допрос был перенесен на завтра.

Глава 33

Это произошло, когда Сэм Хофман шел по Гановер-сквер в библиотеку Британского музея, где хотел взять полный комплект документов по правовому регулированию банковского дела в Швейцарии; он надеялся, что это поможет перестроиться для новой атаки на Назира Хаммуда. Вдруг он почувствовал легкий толчок сзади. Сначала он не обратил на это внимания, но потом его толкнули в локоть еще раз, уже сильнее, и кто-то проговорил рядом с его ухом:

— Не оборачивайтесь. У меня есть новости о вашей знакомой, Лине.

Хофман моментально оглянулся налево и увидел в шаге позади себя загорелое лицо Мартина Хилтона.

— Вы идиот, — прошипел Хилтон. — Я же сказал, не оборачивайтесь. Вы что, не знаете, что за вами следят?

— Плевать, — сказал Хофман. — Кто за мной следит?

— Все. Закройте рот и делайте то, что я говорю; тогда я расскажу вам о Лине. Через час будьте в Кью-Гарденз, перед Палм-Хауз. Если за вами не будет хвоста, я подойду к вам и попрошу сигарету. Тогда мы сможем поговорить. Ровно через час.

Они дошли до угла. Хилтон повернул на девяносто градусов, чтобы перейти на другую сторону. «Она жива?» — прошептал Хофман, но Хилтон не ответил. Он уже переходил улицу.

Через час Хофман стоял около стеклянного павильона, известного под названием «Пальмовый домик», рассматривал посаженные вокруг него розы и гадал, где может быть Хилтон. Кью — это длинная аллея на западной окраине Лондона, но трудно было представить, что Хилтон куда-то может опоздать. Хофман подождал пять минут, десять, пятнадцать и уже почти отчаялся, как вдруг какой-то мужчина в соломенной шляпе с остроконечной ван-дейковской бородкой попросил у него сигарету. Сначала он подумал, что это гомосексуалист, который хочет познакомиться, но потом узнал тщательно замаскированное лицо Мартина Хилтона.

— Давайте пройдемся, — сказал Хилтон. Он вывел Хофмана на тропинку, ведущую в дальний конец Кью-Гарденз к японской пагоде.

— Где Лина? — сразу же спросил Хофман. Он и ждал ответа на этот вопрос, и боялся его.

— Она в Багдаде. Они схватили ее вчера в Женеве и посадили в самолет. Мы достали в аэропорту полетный план этого самолета и знаем, что он приземлился в Багдаде.

— Она жива?

— Этого мы не знаем. Вероятно, ее повезли в главную тюрьму. Что с ней стало потом, нам неизвестно.

— Кто это «мы»? Вы все время говорите «мы».

— Государство Израиль.

— Черт! Вас ей только не хватало.

Глаза Хилтона вспыхнули, но он сдержался.

— Кроме нас, у нее сейчас никого нет. Но, к сожалению, мы ничего не можем для нее сделать. В Багдаде у нас сейчас очень мало людей.

— Черт, — снова сказал Хофман.

Они проходили мимо еще одной стеклянной оранжереи. Под высокой арочной крышей из стекла и железа были устроены миниатюрные джунгли — с драконовыми деревьями, водяными лилиями и цветущими камелиями. Это была маленькая тюрьма, в которой джунгли содержались посреди Лондона против их воли. Хофман обернулся к израильскому агенту.

— Что я могу сделать, чтобы вытащить ее оттуда?

— Это зависит от того, есть ли у вас связи в Багдаде.

— Нет, — ответил Хофман после короткого раздумья.

— Может, вы знаете кого-нибудь, кто может повлиять на нужных людей в Багдаде — политически или, например, с помощью денег.

Хофман снова задумался. Он понял, что такой человек есть, хотя мысль эта была ему отвратительна. Это был его давний друг, в последнее время обернувшийся недругом, — принц.

— Может быть, — сказал Хофман.

— Думаю, вам следовало бы использовать любое такое влияние как можно быстрее. Боюсь, что у вас мало времени.

Они приближались к веретенообразной японской пагоде. Хофман снова обернулся к своему спутнику. В своей соломенной шляпе и с остроконечной бородкой израильтянин выглядел смешно и нелепо.