Идеальный шпион

— Что было на экране?

— Ливан. Бомбардировка. Триполи или что-то в этом роде. Я выключила звук, как только поняла, что это он, и бомбы разрывались бесшумно, как в немом кино. «Мне надо было услышать твой голос, Кейт. Прости меня за все. Я позвонил, чтобы извиниться. Я не такой уж дурной человек, Кейт. Я не обманывал тебя».

— В прошедшем времени?

— Да. В прошедшем. Он вспоминал прошлое. Не обманывал. Я сказала, что это смерть отца так на него подействовала. Что все наладится, не плачь. Не говори таким тоном. Приезжай ко мне. Где ты? Или я к тебе приеду. Он сказал, что это невозможно. Теперь больше невозможно. Потом заговорил о досье. Я смогу кому угодно рассказать о том, что сделала, не заботясь больше о его безопасности. Но дав ему одну неделю. «Неделя, Кейт. Это ведь не много после всех этих лет». Потом спросил, сохранила ли еще я эту бумагу, которую выкрала по его просьбе. Уничтожила ли я ее и есть ли копия.

— Что ты ответила?

Она прошла в ванную и вернулась с расшитым губчатым мешочком, в котором держала туалетные принадлежности. Вынув оттуда свернутые листы пожелтевшей бумаги, она передала их Бразерхуду.

— Ты дала ему копию?

— Нет.

— А он просил?

— Нет. Я бы этого не сделала. Наверное, он это знал. Я выкрала бумагу и сказала ему, что выкрала, и он должен был верить, что так и есть. Я думала, что когда-нибудь потом опять верну ее в досье. Без нее оно стало неполным.

— Откуда он звонил тебе в понедельник?

— Из автомата.

— На какую сумму?

— Расстояние среднее. Я насчитала четыре пятидесятипенсовых монеты. Имей в виду, что это мог быть и Лондон. Мы разговаривали около двадцати минут, но много времени уходило на паузы — он не мог говорить.

— Опиши это. Давай рассказывай, милая. В первый и последний раз, я обещаю. И поподробнее.

— Я спросила: «Почему ты не в Вене?»

— Что он на это ответил?

— Ответил, что у него кончилась мелочь. Это было последнее, что он мне сказал: «У меня кончилась мелочь».

— У него было место, куда он тебя приглашал? Укромное убежище?

— Мы виделись у меня на квартире или в отелях.

— В каких отелях?

— «Гровенор», что возле вокзала Виктории. «Большой Восточный» на Ливерпуль-стрит. У него были любимые номера с видом на железнодорожные пути.

— Дай мне эти номера.

Не разжимая объятий, он провел ее к письменному столу и под ее диктовку нацарапал два номера, потом накинул старый халат, завязал его на поясе и улыбнулся.

— Я тоже любил его, Кейт, я еще больший дурак, чем ты.

Но она не ответила ему.

— Заговаривал он о том, что хочет куда-нибудь уехать, скрыться? Была у него такая сокровенная мечта? — Он подлил ей еще водки, и она взяла у него рюмку.

— Он мечтал о Норвегии, — сказала она. — Хотел увидеть, как кочуют стада оленей. Собирался и меня туда взять.

— А еще куда?

— В Испанию. На север страны. Говорил, что купит там для нас виллу.

— А о том, что пишет, он говорил?

— Не часто.

— Не говорил, где собирается работать над главной своей книгой?

— В Канаде. Что мы перезимуем там среди снегов, питаясь консервами.

— А о море говорил, о каком-нибудь приморском месте?

— Нет.

— В разговорах с тобой он упоминал Поппи? Кто-то по имени Поппи, персонаж его книги?

— Он никогда не говорил ни об одной из своих женщин. Я же сказала. Это были разные планеты.

— Ну а что ты знаешь о неком Уэнтворте?

Она помотала головой.

— «Уэнтворт был Немезидой Рика, — процитировал Бразерхуд. — Поппи — моей Немезидой. Оба мы всю жизнь пытались искупить зло, которое мы им причинили». Ты слышала записи, видела расшифровки… Уэнтворт…

— Он бредит, — сказала она.

— Лежи где лежишь, — сказал он. — Оставайся так сколько угодно.

Возвратившись к письменному столу, он одним движением руки смахнул пыль с книг, зажег настольную лампу, сел и разложил на столе пожелтевшие листы бумаги, а рядом скомканное письмо со штемпелем Рединга, адресованное Тому. Лондонские телефонные справочники на полу у него под рукой. Первым он выбрал «Гровенор-отель», что возле вокзала Виктории, где попросил ночного портье соединить его с номером, названном Кейт. Ответил сонный мужской голос.

— Говорит гостиничный детектив, — сказал Бразерхуд. — У нас есть основания полагать, что в вашем номере находится дама.

— Конечно, находится, черт возьми! Я оплачиваю двойной номер люкс, и это моя жена!

С голосом Пима ничего общего. Посмеявшись, главным образом, чтобы развеселить Кейт, он позвонил в «Большой Восточный», где результат был примерно тот же. Он позвонил в «Независимые телевизионные новости» и спросил редактора вечернего выпуска. Представившись инспектором Маркли из Скотлэнд-Ярда, он сказал, что дело у него срочное: ему надо знать, в котором часу передавали в понедельник в десятичасовых новостях материал о бомбардировке Триполи. Не кладя трубку, он терпеливо выждал, сколько потребовалось, одновременно листая странички письма Тому. Штемпель Рединга. Отправлено в понедельник вечером или во вторник утром.

— 10 часов 17 минут 10 секунд — вот когда он звонил тебе, — сказал он и оглянулся, чтобы удостовериться, что она в порядке. Она полулежала, прислонившись к подушке, откинув голову, как боксер в перерывах между раундами.

Он позвонил на справочную почтамта и соединился с ночной дежурной. Он назвал код Фирмы, и она ответила «Я вас слушаю» голосом, таким обреченным, словно близился конец света.

— Я прошу о невозможном, — сказал он.

— Попытаемся вам помочь, — ответила дежурная.

— Мне нужны все счета разговоров с Лондоном, сделанных из автоматов в Рединге между 10.18 и 10.21 вечера в понедельник. Продолжительность — около 20 минут.

— Но это невозможно! — немедленно ответили ему.

— Она прелесть! — бросил он через плечо, обращаясь к Кейт. Та теперь перевернулась и лежала на животе, уткнувшись лицом в сомкнутые руки.

Он положил трубку и всерьез углубился в материалы из досье Пима, выкраденные Кейт. Они представляли собой три выдержки армейского рапорта, характеризующие лейтенанта Магнуса Пима, армейский номер прилагается, проходившего службу в разведывательных частях и прикомандированного к Шестому разведывательному соединению полевой разведывательной службы в Граце, так называемому Ударному воинскому соединению с исключительным правом выхода на местных агентов. Написан рапорт был 18 июля 1951 года, составитель неизвестен, все относящееся к Пиму очеркнуто сбоку при регистрации. Дата включения в личное досье Пима — 12 мая 1952 года. Основание — формальное рассмотрение кандидатуры Пима для зачисления в ряды сотрудников Фирмы. Выдержка первая была из дежурного рапорта офицера, старшего по званию, написанного по истечении службы Пима в Граце, Австрия: «…отличный молодой офицер, общителен, предупредителен с товарищами, хорошо себя зарекомендовал, умело сотрудничая с Зелеными Рукавами, который в течение одиннадцати месяцев поставлял данные о военной деятельности русских в Чехословакии».

— У тебя все в порядке? — окликнул он Кейт. — Слушай, ты не сделала ничего дурного. Никому эта ерунда не нужна. Ничего она не проясняет, никто даже не пытался ее прочесть.

Он перевернул страницу. «…Между информантом и вышеозначенным офицером установились тесные дружеские отношения… Спокойное и решительное поведение Пима в сложных обстоятельствах. Настойчивые просьбы информанта о том, чтобы сотрудничать исключительно с Пимом…» Он быстро прочел до конца и начал опять сначала, читая уже медленнее.

— Его командир тоже влюбился в него, — сказал он Кейт.

«…Прекрасная память, содержательные четкие рапорты относительно подробностей, нередко написанные поздно ночью, после изнурительных заданий… веселый собеседник…»

— Сабина даже не упоминается, — сокрушенно посетовал он Кейт. — Не пойму, какого черта он так разволновался. Зачем рисковать быть подслушанным по телефону ради какого-то клочка из давнего прошлого, в котором к тому же не содержится ничего, кроме похвал? Что-то было на уме у мерзавца, а что — нам не понять. И это тоже не удивительно.