Пятая Стража

Они вышли. Какое-то время, достаточно долго, Андрюха отчаянно катался по полу, колотясь в дверь и стены, в кровь разбивая ноги, плечи, голову. Рыбак, похохатывая, вернулся, волосяной веревкой привязал его поперек туловища к столбу посреди коптильни, полапал холодными скользкими руками. От него уже разило водярой.

— И-хи-хи, милок!.. — сказал он. — Погоди еще часок! Делу время, потехе — час…

Прошедшие минуты были самыми страшными в жизни маленького разведчика. О них он никому не рассказывал. Ему хотелось потерять сознание — и не получалось. А еще сильнее хотелось ему, чтобы его спасли. Поэтому, когда вдруг тихонько, не скрипнув, приоткрылась дверь и в коптильню втиснулась знакомая невысокая коренастая фигура, в родном сером свитере, без куртки, Лехельт замычал не от радости, а от ярости, боли и ненависти. «Где вас черти носили столько времени!» — хотелось заорать ему. «Гады! Вас бы так всех!»

Как сильно он их в тот момент ненавидел!

Тыбинь проворно перерезал веревки на ногах разведчика, осторожно отклеил уголок пластыря — и тотчас прижал его к прежнему месту твердой ладошкой, навалился животом, заглушая истерический вопль, рвущийся из Андрюхиной груди.

— Тихо, тихо, тихо… — забормотал он и добавил в ССН: — Порядок, я его беру!

Михаил глянул на босые ступни маленького разведчика, качнул головой, поспешно разулся сам. Взвалил легкое тело напарника на широкое плечо и, будто оно ничего не весило, косолапо ступая, побежал с ним прочь от коптильни, в сторону, противоположную освещенной избе, прихватив ботинки и носки с собой. Рослые собаки сгрудились стаей в углу обширного двора, не обращали на него внимания. Он всегда умел ладить с собаками. Старый ступал все больше по снегу, оставляя где только можно отпечатки босых ног, зябко передергивался от холода. Отбежав достаточно, достигнув твердой поверхности дороги, он бесцеремонно опустил мычащего Лехельта прямо на снег, поспешно сунул задубевшие синие ступни в ботинки и тщательно рассыпал вокруг самопальный порошок для того, чтобы отбить нюх у собак.

— Я на дороге! — сказал он по связи. — Давай мне навстречу, только помни, что я сказал! Не газовать, света не включать!

Потом Тыбинь наклонился и довольно ощутимо отхлестал Лехельта по щекам.

— Андрюха! — прошипел он. — Все уже хоккей! Мне нужно снять с тебя примочку. Орать не будешь?! Снимаю…

Андрюха уже опомнился, не кричал; только охнул от боли, когда Тыбинь содрал с его губ пластырь вместе с куском кожи. Старый освободил ему руки, бросил пластырь и обрывки веревки на снег, туда, где еще можно было разглядеть следы босых ног, снова взвалил легкого жилистого Лехельта и поспешно потрусил с ним на горбу вдоль по темной пустынной дороге.

Вскоре послышался приглушенный шум мотора. Темная патрульная машина осторожно катила к ним навстречу.

— Людка, молодец! Тормози, дура! Дай сюда скорее куртку… да не мне, Андрюхе! Не пялься, он голый… Давай, укладывай его на заднее сиденье… Пальто свое тоже давай! Все, остальное потом! Погнали!

Потеснив охающую и причитающую Пушка, Тыбинь тяжело плюхнулся на сиденье, ухватился за рычаг. Машина крутнулась на развороте и понеслась прочь. На первом съезде Старый притормозил и осторожно спустился направо, к берегу.

— Куда?! Куда?! — панически забеспокоился, забился Лехельт, чувствуя, как непреодолимый ужас захлестывает его при запахе сырости и рыбы.

— Пока постоим тут, Андрюха, ты уж извини… База, я троечка!

— База слушает! — тотчас отозвался динамик напряженным голосом Шубина.

— Он у нас, Сан Саныч! Порядок! Ребятам Кречетова от нашей группы — ящик коньяку!

— Сочтемся! — живенько отвечал Шубин. По голосу было слышно, какой груз свалился у него с души. — Как он там?

— Да так… ничего… — с сомнением отвечал Тыбинь, оглянувшись на безумное Андрюхино лицо, испачканное засохшей кровью. — Сейчас подлечим…

— Врача пока не можем к вам подослать! Вы уж сами! Поздравляю! Продолжаем операцию!

— У нас пеший пост ведет наблюдение. Я страхую со стороны. Как только будет движение — сразу доложим.

— Принял! Опера вас тоже поздравляют! Дмитриев тут, москвичи! Это была их идея!

— Ладно… — непримиримо проворчал Тыбинь. — Конец связи! Людка, готовь аптечку! Колоть умеешь?

— А куда? — испуганно и радостно спросила Людочка, вытаскивая из-под сиденья специальную аптечку разведки.

— А куда ты умеешь?

— Никуда…

— Чего же тогда спрашиваешь?! Смотри, показываю один раз! В ягодицу, в верхнюю часть! Не вниз — там седалищный нерв проходит! Перебьешь его — оставишь человека калекой! Видишь?!

— Вижу…

Лехельт взвыл уже нормальным образом, сказал своим обычным голосом:

— С вами и так калекой станешь!.. А за что Кречетову коньяк?

Переговоры по связи и привычная атмосфера работы помогли ему преодолеть приступ паники, но в груди еще все тряслось по-прежнему.

— Что — уже жмешься? — улыбался в темноте Тыбинь. — Не жмись! Они тебя нашли! Мы тянули этих гадов, потом грохнули их совсем. Шубин нас обматерил по-черному, я никогда от него такого не слышал. Обещал выгнать всех к черту и подальше… обзывался как хотел, даже Людки не стеснялся. И тут на него вышли ребята из ССБ. Они пару часов назад накрутили аварию водиле фургона, в котором тебя увезли. Ролик номер-то сбросил нам… В общем, развели его на дороге по полной — и на материальный ущерб, и на человеческие жертвы, и, между нами, на пакет героина в полкило! Когда его стали дожимать, он уже и не петрил, что с него спрашивают, на все был согласен! Он им и слил адресок этой харчевни… «Три пескаря»…

Тыбинь умолк, утомленный непривычно длинной для него тирадой, полез под сиденье.

— На вот, выпей… Водка во фляге, чай в термосе. Людка, налей ему… да и мне, пожалуй! Ноги застыли — хоть в печку их суй!

Андрюха, стуча зубами по краю стакана, выпил. Он не вполне осознавал ситуацию.

— Как это… штаб пошел на мое освобождение? Спугнут ведь…

— А не очень-то он и пошел, — подтверил Тыбинь. — Шубин уломал Сидорова, тот уговорил Ястребова. Да ты ведь не знаешь ничего! Все уже готово, активная фаза пошла. Имитация твоего побега — первый эпизод активной фазы! Теперь у «коржиков» есть несколько часов на раздумья — или подаваться в бега, или начинать теракт. Сан Саныч думает, что они начнут. Мы их ждем тут второй день всем управлением… осточертело уже всем! Что ты говоришь?! Не слышно, печка гудит!

— Он спрашивает, что мы ему вкололи? — осторожно придерживая голову Андрея в полном сгибе локтя, сказала Людочка.

— А черт его знает… транквилизатор какой-то. Написано в инструкции — для снятия стресса. Спит? Пусть спит…

Лехельт снова зашептал что-то.

— Он говорит — к нему приезжал Дабир Рустиани!

— На какой машине? Не видел? Все равно молодец!

Старый поспешно связался с базой.

— Он спрашивает — кто на посту? — продолжала Людочка. — Что за пеший пост?

— А! Это я оперка молодого послал, который с нами ехал. Пусть хлебнет нашего… хомячок кабинетный. Наблюдает с дерева за твоими хозяевами. Как только они обнаружат, что ты сбежал, — даст знать. Чего, Людка?

— Саша, между прочим, сам вызвался!

— Саша… — хмыкнул Тыбинь. — Подумаешь… вот я Морзику все расскажу. Пошел — и молодец. А что — тебя надо было посылать? Андрюха! Эй! Ты не побит нигде, не ранен? Может, перевязать?

— Он спит уже… Вы ему правильную дозу вкололи?

— Кто его знает… Что было в тюбике, то и вколол! Надо было бы осмотреть его… ну да ладно. Пусть спит. Скоро уже начнется представление…

Тыбинь как в воду глядел.

Закончив хлопоты по хозяйству затемно, рослый рыбак, покачиваясь под хмельком, похохатывая, вошел в коптильню. В руках он нес холщовый мешок, почти пустой. Едва коснувшись двери, почувствовав, что она не заперта, хозяин бросил мешок, на дне которого брякнуло что—то металлическое, вбежал в хибару, тотчас выскочил наружу, взволнованно оглядываясь.

Нестерович затаил дыхание, охватив ногами кривую развилку сосны.