Вождь и призрак

Гитлер прислушался к дробному стуку каблуков Бормана, сбегавшего вниз по винтовой лестнице, а потом расслабленно развалился в кресле и расплылся в улыбке.

Он проговорил тихо-тихо (ему хотелось проверить ее слух):

— Ева!.. Ладно, можешь зайти, маленькая шалунья! Они все отсюда убрались! Ты ведь опять подслушивала, да?

Было два часа ночи, когда транспортный самолет «Кондор», на борту которого летели Ягер, Шмидт и Гартман, приземлился неподалеку от Вены. На аэродроме их поджидала машина, чтобы отвезти за город. Борман был своеобразным человеком, но даже его враги — а к таковым относились почти все, за исключением фюрера — признавали его выдающиеся организаторские способности.

Шмидт сидел на переднем сиденье рядом с водителем, а Ягер и офицер абвера расположились на заднем. Всю долгую дорогу Гартман был погружен в раздумья. Его молчание раздражало полковника СС, который был общительным человеком.

— Как вы собираетесь справиться с этим невыполнимым заданием? — спросил Ягер.

— А куда вы сперва направитесь? — ответил вопросом на вопрос Гартман.

— В штаб СС, чтобы проконсультироваться с Каром. Можете присоединиться ко мне.

— А будет очень бестактно, если я попрошу вас подбросить меня до Западного вокзала? — спросил Гартман. — Наверно, чемоданы, которые они там оставили, до сих лежат в камере хранения?

— Наверно. Но что это вам даст?

— Я не знаю… пока не увижу их своими глазами, не могу сказать, — ответил Гартман.

— Да, не очень-то вы разговорчивы, — дружелюбно ухмыльнулся Ягер.

— Однако, разрешите заметить, — повернувшись к ним, добавил Шмидт, — майор видит всех насквозь…

Шмидт чувствовал симпатию к бывшему адвокату. Тактика Гартмана во многом напоминала его собственную: подобные действия Шмидт предпринимал, служа начальником дюссельдорфской полиции. С тех пор прошла, казалось, вечность…

Когда шофер подъехал к вокзалу, Гартман вышел из машины. Было ровно полтретьего. Явившись в камеру хранения, он достал бумагу, которую ему некогда выдал Борман. Она позволяла Гартману допрашивать кого угодно, независимо от занимаемой должности. «Таков приказ фюрера»…

— Я только что сдал дежурство, — сердито буркнул служащий.

— Это не важно: вот мои полномочия, — жестко возразил Гартман. — Это вы приняли багаж, на который потом СС наложило арест?

Да, это был он. И он заявил, что может описать пассажира, сдававшего чемоданы в камеру хранения. Попыхивая трубкой, Гартман молча слушал, как служащий описывает внешность шофера. Описание оказалось не очень вразумительным, но Гартман не сомневался, что человек в ливрее — Линдсей. Абверовец попросил разрешения взглянуть на чемоданы.

Он довольно долго перебирал вещи и аккуратно клал их на место: Гартман был от природы большим аккуратистом. В обоих чемоданах хранились женские дорожные туалеты. Вещи были изысканными и очень дорогими. Когда проворные пальцы абверовца добрались до каракулевой шубы и меховой шапки, он замер.

Каракулевая шуба и шапка… В подробном отчете о печальных событиях, разыгравшихся перед собором Божьей Матери, упоминался МУЖЧИНА, одетый таким образом. Именно «мужчина», ехавший на заднем сиденье «мерседеса», и затащил Линдсея в салон автомобиля. Все верно, кроме того, что это был не мужчина, а… женщина!..

— Вы что-нибудь обнаружили, майор?

Гартман поглядел через плечо и увидел за своей спиной Шмидта. Эсэсовец улыбнулся и, дружелюбно кивнув Гартману, продолжал:

— Ягер послал меня выяснить, чем вы занимаетесь. Но я на него не в обиде: мне самому интересно узнать…

— Баронесса Вертер, вернее, самозванка, выдавшая себя за баронессу, присутствовала при трагедии, разыгравшейся у собора Божьей Матери. Вот ее шуба и шапка… шапку она наверняка нахлобучила на лоб, поэтому никто и не разобрался, что это женщина! Теперь она бросила свою бутафорию. О чем это свидетельствует, Шмидт?

— О том, что она ей больше не понадобится.

— А если логически завершить данную мысль? — продолжал допытываться Гартман.

— Я в недоумении…

— Мы найдем Линдсея, если не будем концентрировать свое внимание на нем, а постараемся предугадать действия баронессы, я по-прежнему буду ее так величать. Похоже, баронесса — достойный противник, Шмидт! Она мастерски меняет внешность, умеет изображать людей из разной социальной сферы. Пока что она путешествовала под видом аристократки. А раз так, то теперь она ударится в другую крайность: выдаст себя за крестьянку.

— Чтобы сбить нас со следа? Чтобы мы искали совсем не там, где нужно?..

— Отчасти — да, — согласился Гартман.

Его темные глаза блестели, а сам он напоминал Шмидту овчарку, взявшую след.

— Однако ее новый облик может подсказать нам, и каков ее дальнейший маршрут. Вероятно, ей ПРИДЕТСЯ прикинуться крестьянкой, потому что она попадет в крестьянскую среду. Понимаете мой намек?

— Боже! Нет, конечно!

— Прикажите своим людям, следящим за автовокзалами и капитанам кораблей, плавающих по Дунаю, внимательно наблюдать, не появится ли группа крестьян: трое мужчин и девушка. В Вене, по-моему, есть еще один железнодорожный вокзал…

— Да, Южный. Оттуда идут поезда на Грац и дальше, на Югославию…

— Установите наблюдение за этим вокзалом.

Шмидт посмотрел на массивные часы, свисавшие сверху. Они показывали без пятнадцати три.

Район возле Южного вокзала был страшно захудалым, каким-то беспризорным. В лучшем случае домишки выглядели убого — это если в них хоть кто-то жил. А вообще в сыром тумане, который был сущим бичом этих мест, не видно было ни зги. Призрачные остовы зданий вырастали в грязноватой дымке, словно громадные, изъеденные кариесом зубы. Линдсей подумал, что это как бы ничейная земля, давным-давно покинутая обеими воюющими сторонами.

Пако и Линдсей ехали в такси, которое постоянно кренилось набок: на этом боку «красовался» чудовищно безобразный бензобак, из-за чего машина казалась каким-то монстром. На середине пустыря Пако расплатилась с шофером и подождала, пока машина скроется в сером тумане.

— Дальше пойдем пешком, — отрывисто бросила она. — Если водителя задержат и будут допрашивать, он не сможет навести на наш след…

— А куда мы идем? — Линдсей поражался, как Пако удается ориентироваться в этой глуши. — Знаешь, я совсем иначе представлял себе Вену Штрауса…

— Это бедный район, — сказала Пако, идя вперед. — Вполне вероятно, что в юности его прекрасно знал Гитлер. Когда побываешь здесь, становится понятно, что человек на все может пойти, лишь бы выбиться в люди…

Они шли по булыжникам, и вдруг из тумана выплыло двое юнцов. В убогой одежонке, без шапок, они выглядели довольно мерзко. Один из парней держал длинную железную трубу. В следующее мгновение он занес ее над головой Линдсея, намереваясь нанести сокрушительный удар.

Англичанин остановил Пако левой рукой, поднял правую ногу и изо всех сил ударил негодяя в пах. Юнец взвизгнул, уронил трубу и скрючился, издавая истошные вопли. Его приятеля как ветром сдуло. Линдсей еще раз поднял ногу, поставил ее на плечо скорчившегося юнца и толкнул его. Парень упал на спину и растянулся на щебенке и осколках стекла. Он рассек голову, и из раны текла кровь.

— Пошли! — крикнул Линдсей. — И ради Бога, убери ты эту штуковину!

Он имел в виду нож с коротким лезвием, который Пако извлекла неизвестно откуда. Они поспешили прочь. Линдсей бросил на ходу:

— Если бы ты его зарезала, сюда бы примчалась целая толпа полицейских! Можно ведь обойтись и без…

— Я знаю. Нам сюда…

— И выброси нож…

— Да, но я не ожидала…

Пако осеклась.

«Что, проговорилась?», — подумал Линдсей.

Он знал, что Пако чуть было не сказала:

— Я не ожидала, что ты справишься с двумя этими мерзавцами…

— А ты быстро учишься, Линдсей. — Пако взяла его под руку. Она овладела собой и лукаво улыбнулась. — Может, тебе даже удастся остаться в живых. Только смотри, ты не должен запоминать дом, в котором мы проведем ночь.