Операция «Тень»

При встречах с майором полковник Соколов, хмуря густые брови, неодобрительно говорил:

— Кокетничает?

Торопов молча кивал головой, хотя, если говорить по совести, он отнюдь не был убежден в этом: во-первых, ему казалось, что он ей и в самом деле нравится, ну и затем — уж очень она была с ним по-женски ласкова и открыта и на кокетство ее поведение с ним никак не походило.

Однажды Сатановская попросила отвезти ее в укромное место, где можно было бы отдохнуть от зноя и духоты. Торопов такой уголок знал…

Они лежали в прохладной тени, и она что-то рассказывала о прочитанном. Торопов думал о своем: «К чему все это?» Она повернулась к нему.

— Да вы меня не слушаете! — произнесла не то с удивлением, не то с укором и протянула к нему обнаженные руки. Он склонился над ней и почувствовал, что настала та самая минута, которой он так боялся, когда дружба могла перейти в нечто напоминающее любовь.

— Ну же, ну… — шепнула она.

Торопов отшатнулся, провел рукой по лицу, стремясь скрыть стыд и смущение.

— Извините меня, — глухо проговорил он. — Я забылся… Вы могли подумать…

Она тихо, хрипло рассмеялась.

«Неужели это провал?» — с ужасом спрашивал себя Торопов.

Конец прогулки прошел в оживленной беседе, шутках — оба хотели как-то сгладить неловкость, возникшую между ними недавно.

— Будь начеку, — сказал майору полковник Соколов при очередном свидании в тот вечер. — Она, возможно, готовит тебе сюрприз.

Во время очередной прогулки они принялись за трапезу. На разостланной под деревом «походной» скатерти, предусмотрительно захваченной Сатановской с собой, лежали бутерброды, ломти семги, икра, стояли бутылки крымского вина… Внезапно майор почувствовал непреодолимую сонливость, стал зевать.

Женщина хлопотала возле него, положила ему под голову свой плащ.

Уже засыпая, не будучи в состоянии даже пошевелиться, Торопов все же старался сохранить ясность мысли.

Сатановская вскочила на ноги и все ходила тут же взад и вперед. Она определенно нервничала. Так прошло, наверное, не менее четверти часа. Послышались шаги, кто-то осторожно подходил.

— Наконец-то! — вырвалось у женщины по-польски.

— Из хи слиип? (он спит?) — спросил негромкий, грубый мужской голос.

— Иес, оф коос (да, конечно), — ответила Сатановская.

Итак, они будут разговаривать по-английски, на языке, которым майор, к сожалению, владел весьма посредственно. Невероятным усилием воли он осторожно чуточку приоткрыл глаза: рядом с туристкой стоял высокого роста незнакомый ему мужчина в советской военной форме, с погонами полковника авиации. Он сказал Сатановской что-то еще, шагнул к лежащему у его ног Торопову.

«Кто это, уж не Грин ли?» — подумал майор.

Лже-полковник произнес несколько слов, сунул руку в карман, возможно, за пистолетом. В тот же миг Торопов окончательно потерял сознание.

Он очнулся точно от удара и тотчас все вспомнил. Сколько времени продолжался его сон, он не знал, но, по-видимому, долго. Рядом с ним лежала его спутница, как всегда красивая, невинно-чистая, нежная, и с непонятной ему тревогой всматривалась в его лицо.

— Проснулся, да?

Он утвердительно закрыл ресницы. Она прижалась к нему, должно быть, говоря словами полковника Соколова — кокетничала, пытаясь усыпить в нем тревогу.

— Тебе хорошо со мной, да?

— Да, — ответил он. Его душила злость.

На следующее утро он, как обычно, пришел в ее номер в гостинице. Он ждал, что его «подопечная» предложит какой-нибудь очередной маршрут, но вместо того она сказала с улыбкой:

— Сегодня ты останешься здесь, со мной…

«Очевидно, весь смысл ее приезда к нам, в Советский Союз, и состоял во встрече с Грином, — подумал Торопов. — Свидание это вчера состоялось, и теперь Сатановской незачем мотаться по лесам и полям».

Через полчаса позвонили снизу, и Сатановская спустилась в вестибюль. Она возвратилась с билетом в руке.

— Вот мы и расстаемся, — заговорила она с грустью.

Торопов с удивлением вскинул на нее глаза.

— Я сегодня вылетаю на родину, — пояснила она, пряча билет в сумочку. Он продолжал молчать, соображая, как следует держать себя в такой ситуации. Она с грустной улыбкой посмотрела ему в глаза. — И я хочу попросить у тебя прощения за те неприятные минуты, которые тебе пришлось пережить по моей вине, но, честное слово женщины, у меня возникло к тебе искреннее чувство.

«Что она этим хочет сказать?» — подумал Торопов.

Она снова улыбнулась.

— Помнишь — там, на Клязьме? Ну да, я хотела, чтобы ты перестал прятаться от меня. Молчи, молчи! Я понимаю — страдает твое мужское самолюбие: «Она оказалась умнее, перехитрила меня!» Сейчас мы с тобой расстанемся, Андрей, и я на прощанье хочу обратиться к тебе с просьбой: не думай обо мне плохо.

— Это будет трудно, — сказал он.

— Ну, как знаешь. И все же помни о моей просьбе.

Торопов круто повернулся и вышел из номера. Он немедленно поехал к Соколову и обо всем ему рассказал.

Полковник дал ему «выговориться», побарабанил пальцами по столу.

— Не следует преувеличивать, товарищ майор, — заговорил он. — Многое мы с вами предвидели… Да, у вас были и промахи, и вы сами их знаете и учитываете… Но жизнь сложна, и наша борьба с Грином — занятие не простое. Не терзайтесь, возвращайтесь в Пореченск и принимайтесь за работу. И помните — с «окна», которым воспользовался агент Харвуда, не спускайте глаз.

— Разрешите, товарищ полковник.

— Да, говорите, я вас слушаю.

— Если Сатановская знала, что я сотрудник органов безопасности, веду наблюдение за ней, то у нее наверняка возникли подозрения, что мы осведомлены и о маршруте «Дрисса», — заметил Торопов.

— Полагаю, что тут вы ошибаетесь, майор, — она не знала, кто вы. Больше того, вызов Сатановской сюда… да, да, майор, она приехала к нам по вызову Грина — связан именно с использованием «окна» на Буге при проведении той операции, которой ныне усердно занят Грин. Вы, должно быть, от огорчения совсем забыли о магнитофоне, которым воспользовались вчера. Сейчас я ознакомлю вас с записью на магнитофонной ленте… — Полковник поднял телефонную трубку и кому-то приказал принести «подарок майора Торопова», затем продолжал: — Если бы Сатановская и приняла вас не за влюбленного в нее молодого художника, а за чекиста, специально к ней приставленного, то и в таком случае наблюдение за нею, и она сама, и разведка могли бы приписать, и не без основания, тому обстоятельству, что ее поведение на берегах Буга обратило на себя внимание польских властей, которые и попросили нас на всякий случай присмотреть за ней, только и всего. А мы поглядели, ничего не заметили, работали топорно, рассекретили себя и так далее, так что и бояться нас нечего. Но главное, что нам было нужно, — мы теперь знаем. Сейчас вы в этом убедитесь, майор.

Полковник вставил в аппарат ленту и передал Торопову листки с переводом беседы Грина и Сатановской с английского на русский.

Лента некоторое время тихо шуршала, затем послышались голоса, мужской, грубый и резкий, и женский, по тембру майор узнал — Сатановской. Он слушал и в то же время внимательно читал лежавший перед ним перевод.

— Из хи слиип?

— Иес, оф коос.

Это Торопов и сам слышал. Теперь он читал перевод…

Грин злобно произнес:

— Я пристрелю его!

«Должно быть, он сказал это, когда сунул руку в карман и сделал шаг по направлению ко мне», — подумал майор.

Женщина почти вскричала:

— Ты этого не сделаешь!

— Какого черта он привязался к тебе?

— А ты хочешь, чтобы ко мне приставили чекиста?

— Ты крутишь любовь с ним!

— Не твое дело. Я приехала сюда по твоему вызову, вот и давай побеседуем о деле. Зачем я тебе нужна? — и опять почти крик. — Не тронь его! Если ты причинишь ему вред — меня арестуют. Неужели ты, Грин, не можешь понять этого?

Послышалась возня, — должно быть, она силой мешала ему приблизиться к уснувшему, потом тихое проклятие и голос Грина.