Агент особого назначения. Школа призраков

Зато наши о. а. не имели никакой защиты от знаний, которыми мы были вооружены с головы до ног. Борьба была неравная — мы могли видеть все их карты насквозь и предугадывать их ходы, а они ничего не могли видеть.

Веласкес поставил перед нами цель: добиться полного подчинения о. а. 1 и о. а. — 2 нашей воле, установить полный контроль над их сознанием и психикой.

— На этом кончатся практические занятия с этими объектами, — сказал он, поглаживая двумя пальцами эспаньолку. — А там посмотрим. Может быть, начнем какую-нибудь акцию с участием обработанных вами объектов.

— Пустим в ход этих девиц? — спросил Даню.

Веласкес ответил изящным кивком головы и, скользнув взглядом по нашим лицам, заметил:

— Спешу предупредить вас, будущих ниндзя, чтобы не было неприятных недоразумений… Эти девицы должны для вас быть только объектами акции — и ничего больше.

— Вне зависимости от тех отношений, которые могут у нас установиться? — спросил я.

— То есть как «могут»? — Веласкес поднял палец. — Не «могут», а «должны». Между вами и объектами акции должны установиться близкие, интимные отношения — такова цель проводимой акции. Но повторяю, во всех случаях эти объекты должны остаться для вас только объектами акции — номер один и номер два, и ни на йоту больше. Таково правило, нарушать которое не советую.

Даню широко улыбнулся.

— Подопытные обезьянки — и только.

После трех общих встреч, проведенных в строгом соответствии с планом, мы разделились и стали встречаться отдельными парами. И стали отдельно друг от друга составлять планы встреч.

Но между нами образовался большой разрыв. Еще в ходе общих встреч Даню удалось успешно провести два комбинированных приема и форсированный трюк инсценировать во время игры в теннис падение и вывих ноги (ФТ-7б). Под этим предлогом он слег на несколько дней и залучил Вильму на нашу квартиру. Она стала приходить к нему одна, без подруги, но с условием, что буду присутствовать я.

Во всяком случае, благодаря этому ФТ Даню вырвался вперед. Веласкес признал, что обработка о. а. — 2 близится к финальной стадии.

— Я уже приучил ее к пощечинам, — сказал со смехом Даню. — Уже больше не плачет. А через три-четыре встречи начнет, как в одном французском фильме, целовать мне ноги.

Но у меня дело шло значительно хуже. Прежде всего сказывалась разница по части интеллектуального показателя (ИП), эмоционального строя (ЭС) и других данных, от которых зависит степень эффективности приемов и комбинаций, направленных на волю о. а.

На основании анализа внешних данных, манер и жестов Гаянэ я внес в ее формулярную карточку — в графу характеристики следующие пометки:

ИП (интеллектуальный показатель) — выше среднего. Сообразительна, реакция быстрая. Рассудительна. Хитрить не умеет. (У Веласкеса очень детально классифицированы движения бровей и машинальные жесты во время пауз и в минуты волнения. Благодаря этому удалось точно установить, что Гаянэ вспыльчива. А вспыльчивые не умеют последовательно хитрить.) Наблюдательна. Привычка: когда слушает, пристально смотрит вам в глаза.

Мои отчеты о встречах с о. а. — 1 не нравились Веласкесу, но он все же не требовал форсирования.

— Все дело в неточности исходного анализа, — решил он. — Тактику «модерато-4» продолжайте, только надо сменить манеру «меллер». Продолжайте осторожно прощупывать объект и проверяйте приемы.

И я продолжал то, что требовалось: проводил прелиминарные подходы, то есть подготовку удобной ситуации для осуществления того или иного приема, делал ходы для проверки защитных реакций (ЗР) объекта и для проверки амплитуды колебаний речевых реакций на разговоры по разным группам тем. Заполнял формулярную карточку соответствующими пометками и цифрами — о проведенных ординарных и комбинированных приемах и ходе обработки.

Даню утешал меня:

— Твоя обезьянка, судя по выражению глаз во время разговоров на темы «секси-эф», явно сублимирует свои эмоции, их надо развязать. По-моему, ты провел слишком медлительный, спокойный дебют и потерял темп.

Дела у моего друга шли так хорошо, что он уже стал поучать меня.

Обработка Гаянэ продвигалась медленно. Но это вовсе не означало, что таблицы Веласкеса плохи. Благодаря им я был в курсе ее настроений и мог угадывать ее отношение ко мне. Вначале она присматривалась ко мне, но вскоре ее защитные реакции, в первую очередь настороженность, пошли на понижение. Этому способствовал в значительной степени тот разговор, который произошел у нас во время долгой ночной прогулки после концерта в итальянском клубе: мы обменялись воспоминаниями о детстве.

Она рассказала, что провела детство в Греции, отец умер после войны, и мать перебралась сперва в Каир, потом сюда и стала работать корректором в типографии при ипподроме. Здесь живет дядя — старший брат отца, он лесничий в монастырском заповеднике. В прошлом году Гаянэ устроилась на работу, а старшая сестра недавно вышла замуж за дантиста и уехала с ним в Армению. Когда она рассказывала об этом, мы проходили мимо домиков с тростниковыми пологами на дверях. Оттуда выглядывали девочки-подростки с накрашенными губами и зазывали прохожих. Гаянэ сказала, что десятилетнюю девочку, жившую в их переулке, на днях продали в один из этих домов.

После этой встречи я поставил в формулярной карточке о. а. — 1 пометку о том, что обмен излияниями на автобиографические темы прошел успешно и создана почва для проведения разговоров на темы группы 7 (жалобы на духовное одиночество, разочарование в друзьях, мысли о бесцельности существования и т. д. — цель: вызов сочувствия). Когда в ходе разговора я крепко взял ее под руку — я почувствовал легкое дрожание ее левой руки (непроизвольный тремор степени 3). Я не занес только в карточку те слова, которые произнесла Гаянэ при прощании:

— Вы как-то странно говорите… Иногда совершенно нормально, а иногда так, как будто перед вами не я, а магнитофон. Но вы сами, наверно, не замечаете этого…

В темноте ее глаза опять блеснули, как у пантеры. И она так улыбнулась, что все таблицы Веласкеса вылетели у меня из головы.

Идя домой, я все время думал: нас научили тому, как следить за движениями, жестами, манерой говорить и мимикой других людей, но не тому, как следить за самим собой.

Я собирался пойти к Веласкесу с очередным отчетом, но он сам вызвал меня. У него сидели Даню и Бан. Веласкес объявил мне: я завтра утром должен пойти на встречу с одним человеком — мужчиной с фиолетовым шейным платком, он будет ждать меня напротив кафе «Нирвана», у входа в магазин похоронных принадлежностей с итальянской вывеской: «Pompe funebri». Но перед этим я должен зайти в кафе, сесть за столик и, убедившись в том, что никто не следит за мной, проследовать к месту встречи. Человек знает мои приметы он сам подойдет ко мне и передаст коробочку с пилюлями против курения. Я должен сейчас же сесть в машину — белый спортивный «седан» — и меня отвезут на аэродром, где я встречусь с другим человеком, уезжающим за границу.

На следующий день я вовремя пришел в кафе, и, как только сел за столик у входа, ко мне подскочила маленькая женщина в большущих солнечных очках, похожих на маску, и в замшевых джинсах и шепнула по-французски: «Бегите скорей, вас хотят продырявить». Посмотрев в окно, она толкнула меня боком и выскочила из кафе. Я бросился за ней. Она подбежала к маленькому кабриолету типа «импала» и умчалась.

Я остановил такси и поехал к Веласкесу, но, не застав его, направился домой. Даню тоже не было, я помчался снова к профессору, но, проехав полдороги, попросил шофера повернуть в сторону кафе. Меня встретил Бан и спросил: где я пропадал? Я объяснил. Он оглядел меня прищуренными глазами и произнес свистящим шепотом:

— Плохо придумали. Просто струсили и побоялись прийти вовремя — и все сорвалось.

К счастью, Веласкес не счел меня лжецом. Выслушав мои объяснения разговор происходил в присутствии Даню, — профессор постучал по столу кольцом на мизинце.