Мадам Гали. Свободный полет

Годам к четырнадцати игры сами собой прекратились, о них обе девочки и не вспоминали. Но однажды, в крошечной кабинке раздевалки на пляже Татарово, Гали обнаженной грудью коснулась мокрой спины своей подруги Люды, или, как ее называли в компании, — Люсьены.

— Прости, но здесь так тесно, — извинилась Галя.

— Зато ведь приятно? — Люсьена откровенно смеялась. Она повернулась и беззастенчиво рассматривала подругу. — Так ты еще не пробовала?.. Не горюй, Галька, все у тебя впереди. Я это вижу.

Мужчины давно не представляли тайны для опытной и просвещенной не по годам Гали Бережковской. Они проложат путь к ее намеченной цели — богатству, и секс с ними — кто говорит о любви? — способ добиться желаемого. Что из того, что данное занятие нравится ей и само по себе, она и не скрывает. Но женщины?..

«Олицетворение» содержания картины «Искушение святого Августина» служило первым всплеском еще не разбуженной чувственности. Московские приключения взрослой Гали не оставляли времени для желаний, дремавших в глубинах подсознания. Только в Париже, в кругу обеспеченных и «раскрепощенных», у нее возникнет сексуальный интерес и к дочерям Евы. Была ли она бисексуальной от природы? Конечно, определенный «гормональный крен» имелся, но, пожалуй, не меньшую, если не большую ответственность за эти эксперименты следует возложить на стереотипы, господствовавшие в головах «избранных», и на… банальное любопытство. И, конечно, на любовь к прогулкам по краю пропасти.

Все, на что накладывалось «табу», Гали пробовала «на зуб»: каков вкус запретного плода. Именно сладость запретного плода станет определяющим моментом всех ее поступков и устремлений. Будь то рискованные поездки с карточкой ассоциации частнопрактикующих врачей на лобовом стекле «мерседеса» или махинации с контрабандным антиквариатом и — как высшая степень приобщения к «деликатесам» цивилизованного мира — чувственные эксперименты с братьями и сестрами по полу. Сексуальная свобода, как известно, не знала границ: двое, иногда трое любовников сразу — обычное дело. Если Гали читала дневники Александры Коллонтай, то с удовольствием поставила бы свою подпись под лозунгом валькирии русской революции: «Конечно, и у женщины бывают периоды повышенных сексуальных запросов… Чем богаче личность, тем любовь многограннее, красивее, богаче, тем меньше места для узкого сексуализма — дорогу крылатому Эросу!»

Вот и Гали иногда хотелось выйти за рамки «узкого сексуализма». И, как типичный представитель «цивилизованного мира», не догадывающийся, какой глубинный смысл потеряла «Камасутра» в западной интерпретации, мадам Гали кинулась порхать от одного запретного плода к другому, пытаясь «поймать кайф» в обманчивой новизне ощущений. И даже убедила себя, что это ей удается: известное дело, сладость запретного плода — не столько на языке, сколько в уме…

Однако именно в кругу, где вращалась успешная и богатая мадам Гали — кругу известных деятелей бизнеса и культуры, — выставлять на всеобщее обозрение свои «нестандартные» увлечения не было принято. Для этого существовали закрытые клубы, куда нередко принимали лишь по рекомендации и где строго соблюдалась тайна любителей «острых ощущений». Одно из таких заведений располагалось вблизи королевского дворца в Версале. Гали познакомили с этим клубом после развода с Легаре, и она стала бывать здесь довольно часто. Приезжала с любовниками, позднее с очередным долгосрочным сожителем — архитектором мсье Рене. Развлечения здешние служили главным образом телу и, увы, тоже могли приедаться. Но однажды Гали удалось поучаствовать в нетрадиционной программе — в остросюжетном психологическом спектакле, ею же и поставленном.

Внешне версальский особняк для экзотических утех весьма непримечателен. Строгий трехэтажный дом, выдержанный в классическом стиле, без излишеств, стоит на поляне в окружении каштанов. Подъездная дорога ведет прямо к парадному входу. Камеры слежения, тогда еще не вошедшие в повсеместную моду для казино и фешенебельных заведений городов Европы, бесцеремонно осматривали прибывающих. Открывались парадные двери, и швейцар, с безупречной внешностью члена палаты лордов английского парламента, приглашал гостей в гардеробную, где не менее вышколенные лакеи принимали шляпы, плащи и шубки. Мраморная широкая лестница в один короткий марш заканчивается круглой площадкой. Замысловатый рисунок площадки, выложенный цветным мрамором, создает иллюзию восточного ковра, сотканного искусными мастерицами далекого прошлого. Три открытые арки — две по краям площадки и одна посередине — завлекают в просторные глубокие залы. Центральный холл замыкали пять ступеней, ведущие в ресторан. Создатель интерьера позаботился о том, чтобы здесь пищу вкушали с наивысшим комфортом: не только компания на четверых или парочка получали максимум удобства, но и любителей уединения дожидались столики на одну персону, заботливо расставленные в разных местах небольшого зала. Принцип клуба, рассчитанного на ограниченное число гостей (и по количеству, и по качеству), весьма справедлив: минимальное число гостей имеет право получить максимум удовольствий.

Здешняя кухня отличалась изысканностью и кулинарного искусства, и оформления подачи кушаний. Лозунг лидеров «новой кухни»: «Долой блюда, да здравствуют тарелки!» — здесь не приветствуется. И блюда севрского фарфора на несколько персон традиционно ставят в центр стола. Гали и Рене, как всегда, уютно устроились у стены.

— Какие устрицы у вас? — Гали обожала бузигские.

— Утром, мадам, как раз доставили именно бузигские.

— Замечательно. Мне с шампиньонами, а тебе, Рене, запеченные… Жареный мерлан, салат, разумеется.

Но сюда приезжают не ради ужина — отличных ресторанов в Париже достаточно. Легкая закуска и бокал вина — лишь некая обязательная прелюдия к действу, которое разворачивается здесь до поздней ночи.

— Хочешь еще устриц?

— Нет, дорогой. Поторопись, видишь — Анри и Луиза уже выходят.

В роскошно обставленной гостиной, стены которой украшали гобелены восемнадцатого века, гости устраивались в креслах. Маленькие столики намекали на то, что сюда подадут вино, кофе или мороженое — все, что пожелаете.

— Вот это номер! — вдруг присвистнула Гали.

— Что случилось, дорогая? — Рене раздражали громкие звуки.

— Ты видишь, кто там сидит?! Да не туда ты смотришь, Рене. Слева от нас. Дама в сиреневом и мужчина, он словно уксусу наглотался.

— А, вижу, ну и что?

— Это же Нина, дочь… — Гали назвала имя одной из самых высокопоставленных персон Советского Союза.

Члены семьи государственных деятелей такого уровня в обязательном порядке сопровождались сотрудниками Комитета государственной безопасности. Спутник Нины действительно сидел с кислым видом: ему порядком надоела высокопоставленная дочка, хотя визит во Францию начался всего четыре дня тому назад. Нина официально входила в состав делегации советских деятелей культуры, что-то вручала французским музыкантам «от имени и по поручению».

Едва слышно журчала музыка, обволакивая присутствующих сладкой истомой. Невидимый Шарль Азнавур упрекал ненасытную «топ атиг» Изабель за чересчур страстный темперамент, но на самом деле всем было ясно, что Изабель — молодец. Соседка Гали поднялась и направилась к лысоватому мужчине напротив. Она положила руку ему на плечо, потом засунула за воротник рубашки, нежно поглаживая спину мужчины. Спутница лысоватого оставалась безучастной к происходящему. Лысоватый усадил даму на колени, начал расстегивать ее блузку и зарылся лицом в грудь женщины. Тем временем к его спутнице устремился высокий мужчина в очках, как две капли воды напоминающий министра республики, на ходу расстегивая «молнию» брюк. Вскоре все происходящее напоминало ожившую картину «Искушение святого Августина», с той разницей, что участники теперешней оргии не утруждали себя полным освобождением от одежд. Совокуплялись жадно и непристойно. Знаменитую актрису повалил на стол иностранный дипломат. Юбка женщины задралась до подбородка, а прекрасные ноги в лаковых лодочках тряслись над пушистым ковром в такт усилиям самца. Двое мужчин — худой верзила и низенький крепыш — долго никак не могли поделить очаровательную блондинку. Наконец, пока крепыш торопливо скинул-таки брюки, а блондинка — трусики, второй готовился к бою, наслаждаясь стонами блондинки. Жалобы Азнавура потонули в общем сопенье, кряхтенье и воплях.