Конец Большого Юлиуса

Издав сквозь зубы короткий, злобный свист, Горелл бросился к подоконнику, но на плечи диверсанта насел капитан Берестов.

— Глупо! — сказал Гореллу подошедший полковник Смирнов. — Что же, вы думаете, за окном нет наших людей?

— Снять с бандита оружие! — приказал Берестов помощникам. Смирнову подали пистолет, снятый с диверсанта.

— Поз-звольте! — взвизгнул Робертс, к которому только сейчас вернулась способность говорить. — Ос-ставьте меня! Я протестую! Я требую, чтобы сообщили послу! Я неприкосновенен! Я буду жаловаться! Я пришел навестить своего ребенка!

— Да, да, да! — перебил его полковник Смирнов. — Мы знаем все, что вы говорите в таких случаях. Слышали не раз. Могу вас успокоить: и послу сообщим, и формальности все проделаем, какие положены в тех случаях, когда дипломатического представителя хватают за руку на месте преступления, как вора и убийцу.

Когда преступники под надежной охраной были посажены в машины, а полковник Смирнов, готовясь сесть в свою машину, закурил и уже шагнул с тротуара к машине, к нему подбежала полная женщина в белом халате и схватила Смирнова за руку.

— Это правда, что у нас задержали диверсанта? — выпалила она. — Я заведующая приемной… Это правда?

— К сожалению, правда! — сказал Смирнов и сел в машину.

— Но это же господин Робертс! — вскрикнула заведующая, разглядев в полумраке машины зеленое от ужаса лицо Робертса. — Боже мой, боже мой, это же он самый! У нас его дочка и жена! Он писал благодарность нам в книге посетителей! Он написал такие хорошие слова о больнице, о стране… Как же это так?

Машина уже скрылась за углом, вливаясь в общий поток на магистрали, а заведующая все топталась на тротуаре и, приглаживая волосы, выбившиеся из-под косынки, что-то приговаривала.

И вот полковник Смирнов встретился с Гореллом.

Но теперь перед ним сидит именно тот, кого он так настойчиво искал.

Что убеждало Смирнова?

Весь вид Горелла — встревоженный и самодовольный, нахальный и трусливый.

— Я должен вас поздравить с превосходным классом работы! — сказал Горелл, растягивая нижнюю губу в улыбку. — За всю жизнь я был арестован только трижды.

— Вас арестовывали пять раз, — поправил полковник, перелистывая свои заметки, приводя в порядок материалы для допроса.

— Как разведчик я был арестован трижды! — в свою очередь поправил Горелл. — Вы не плохо информированы! — снисходительно отметил он. — Те два ареста…

— О ваших уголовных преступлениях речь пойдет в свое время! — перебил полковник, взглянул на Горелла, и тот отвел глаза покорно и быстро, как отводят глаза животные под взглядом человека.

— Я должен предупредить! — резко произнес Горелл, изо всех сил стараясь удержаться на позиции беззаботной независимости. — Моей дальнейшей судьбой будет заниматься майор Даунс из генерального штаба войск? Прошу связаться с ним через посольство в Москве. Он сделает свои предложения…

Полковник Смирнов едва заметно облегченно вздохнул. Да, нет никаких сомнений в том, что это Горелл. Вот он уже начал торговаться…

— Мы не будем связываться с майором Даунсом, — спокойно ответил Смирнов. — Мы не торгуем преступниками, как это делают некоторые государства. Мы их ловим и судим. Вашей судьбой займется суд, как только закончим следствие.

— Но… — Горелл откровенно встревоженно отгрыз и выплюнул конец папиросного мундштука. — Но это элементарно! Какой смысл меня расстреливать или держать в тюрьме? Я могу пригодиться! Делайте ваши предложения! Вы победитель, следовательно, я не буду торговаться слишком долго… Класс моей работы вам известен!

— Вы нам не нужны! — коротко сказал полковник. — Мы напрасно тратим время. Как ваше настоящее имя?

— То есть как «не нужен»? — со злостью и страхом вырвалось у Горелла. — Вы с ума сошли! Я не нужен? Я не желаю больше разговаривать с вами. Я требую свидания с вашим начальством! Вам я отказываюсь отвечать…

— Хорошо! — охотно согласился полковник и потянулся к кнопке звонка… — Я сообщу о вашем желании руководству…

— Подождите! — быстро сказал Горелл. — Вы меня не поняли. А я не понимаю вас. Я не нужен вам как разведчик. Чего вы добиваетесь?

— Ваша судьба как преступника кончена! — с терпеливой брезгливостью объяснил Смирнов. — Вами теперь займется суд. Не буду лгать даже для того, чтобы облегчить свой труд, — будущее ваше не представляется мне благополучным. Вы причинили слишком много зла…

Горелл взглянул на полковника и надолго замолчал. Лицо его на глазах осунулось.

Шло время.

Полковник выписывал что-то из папки. Где-то за стеной суховато постукивала пишущая машинка. Трудолюбиво гудел лифт.

Прошло полчаса.

Горелл молчал.

Полковник взглянул на часы и снова потянулся к кнопке звонка.

— Подождите! — резко и просительно сказал Горелл. — Я почему-то верю всему, что вы говорите. Это, конечно, глупо, но я ничего не могу поделать. Меня расстреляют? — дрожащим голосом спросил он, и рот его снова обмяк.

— Вероятно, — кивнул полковник, пригибаясь к бумагам, чтобы не видеть лица Горелла, изуродованного страхом.

— Но что-нибудь можно сделать! — борясь с приступом страха, говорил Горелл. — Ведь всегда что-то можно сделать! Скажите мне, что? Я верю вам! Я сделаю все, что вы скажете!

Полковник промолчал.

— А если я все расскажу? — с надеждой предложил Горелл. — Все, понимаете? Я много знаю! Я такие вещи знаю, до которых вам никогда не докопаться! А я расскажу! Зачем вам упускать случай?

Полковник попрежнему молчал.

— По вашим законам чистосердечное признание смягчает приговор! — слабея от страха, говорил Горелл. — По вашим законам человеку всегда надо дать шанс исправиться! Я ничего не скрою, слышите? Только сохраните мне жизнь!

— Я ничего не могу обещать! — ответил полковник.

— Не надо обещать! — подхватил Горелл, сухо всхлипнул и уставился блестящими и неподвижными глазами на полковника. — Я вижу, вы честный человек! Я и так скажу…. Слышите? Все!

— Как ваше настоящее имя?

Горелл умолк. Потом снова сухо всхлипнул..

— Не знаю! — признался он. — Я помню только первое имя — Стефен. Все остальные — чужие. Я говорю правду. И родителей не помню. Стекло, много стекла, галереи, потолки. Вишневый кафель. Иногда вспоминаю море, большое, черное, с белыми гребнями волн. И ветер несет по дюнам песок. Может быть, это сны. Простите, мне нехорошо. Нет, я не могу умереть, это чудовищно! Что вам сделать? Ведь я все могу, понимаете? Все, что захотите!.. Только — жить! Жить, слышите?

Зазвонил телефон. Полковник снял трубку, хмуро выслушал и сказал:

— Я сейчас же приеду.

Потом, не глядя на Горелла и не отвечая на его сбивчивые, истерические обещания и возгласы, сказал дежурному, когда тот вошел:

— Уведите заключенного, — и прибавил: — Я уезжаю. Если меня будут спрашивать, скажите, что я в больнице у капитана Захарова.

Капитан Захаров умирал.

Когда Герасим Николаевич вошел в палату, умирающему только что сделали укол.

Врач сидел на табурете, вплотную придвинутом к постели, и ждал действия лекарства.

Полковник подошел к постели, несколько секунд смотрел в лицо капитана, потом наклонился к врачу и тихо сказал:

— Уступите мне место. Вам уже больше нечего здесь делать. А я постараюсь ему помочь.

Врач хотел возразить, но взглянул на полковника и молча встал.

Полковник сел к изголовью, наклонился, обнял Захарова за плечи и негромко сказал:

— Алеша, это я! Ты меня слышишь?

Высохшая кожа на лице Захарова как бы озарилась изнутри слабым светом. Он вздохнул и открыл глаза.

— Алеша, за семью не беспокойся!

— Да, присмотрите! — странно отчетливо выговорил Захаров. — Трое, а мужчины больше нет в семье. Спасибо, что пришли, Герасим Николаевич!

Нянечка, кипятившая шприц в углу палаты, заглушенно всхлипнула. Доктор тихо сказал ей что-то, и они вышли в коридор, оставив Смирнова и Захарова вдвоем.