Вождь и призрак

— Вам что-то известно, — задумчиво произнес немец. — Вы гораздо умнее, чем мы предполагали. Может, только фюрер догадывался. У него прямо-таки женская интуиция в этих вопросах. Он прекрасно разбирается в людях. ЗАЧЕМ вы приехали в Германию, господин подполковник?

— Вы же знаете: чтобы установить контакты между Великобританией и Третьим рейхом. Главную, реальную опасность представляет Россия…

— И опять по кругу, — вздохнул Гартман. — По-моему, не стоит больше отнимать время… ни у вас, ни у меня…

Он встал, его помрачневшее лицо выражало решимость. Ни слова ни говоря, Гартман вышел из комнаты и бесшумно затворил за собой дверь.

Этот абверовец подкрадывался, словно кошка. Линдсей вспомнил его неожиданное появление на вокзале в Зальцбурге… Гартман спас тогда их с Кристой от опасности, подстерегавшей у дверей, которые охраняли эсэсовцы. Или так вышло случайно? Когда имеешь дело с Гартманом, ничего нельзя сказать наверняка.

Раздосадованный тем, что ему никак не удавалось понять, что к чему, Линдсей тоже вышел из комнаты. Эсэсовец, которого Ягер к нему приставил, глядел, как англичанин идет по коридору, доходит до окна в самом конце… Англичанин знал, что пока он будет оставаться в поле зрения охранника, тот его не потревожит.

Из окна был виден парадный подъезд Бергхофа. Линдсей чувствовал на спине взгляд охранника. Он закурил. Кто-то очистил большой кусок заиндевевшего стекла. Здание, казалось, вымерло.

Линдсей поглядел вниз, на заснеженную землю, и вдруг застыл, не донеся сигарету до рта. Он наконец понял, как им убежать из Бергхофа!

— Я знаю, как проверить англичанина: надо заманить его в ловушку, — сказал Груберу полковник Ягер.

— А вы облечены для этого соответствующими полномочиями? — поинтересовался гестаповец.

Они стояли вдвоем на смотровой площадке в Келштейне. Хотя толстый гестаповец был в кожаном пальто с поднятым воротником, он чуть не превратился в сосульку из-за ледяного ветра, дувшего с соседних гор и продувавшего насквозь всю долину.

Ягеру — он был в полной униформе с надвинутой на высокий лоб фуражкой — мороз, казалось, был нипочем. Его орлиный нос, торчавший из-под головного убора, и крепко сжатые губы выражали решимость. Привыкший командовать, он держался уверенно и говорил быстро и отрывисто.

— Мартин Борман дал неофициальное согласие на мой план…

— Неофициальное?

Гестаповец явно зондировал почву. Ягер сделал нетерпеливый жест. Он откровенничал с этим подхалимом только для того, чтобы мерзавец не путался под ногами и в самый ответственный момент не испортил все дело.

— Борман дал устное согласие. Поскольку оно исходит от рейхслейтера, то для меня этого достаточно. Вы, что, считаете, я привык получать только письменные распоряжения?

«От Бормана я бы предпочел получать их в письменной форме», — подумал Грубер, но от комментариев воздержался. Ему удалось вскарабкаться по служебной лестнице и достичь высокого положения именно благодаря тому, что он ничего не делал, не заручившись предварительной поддержкой своего начальника, причем желательно в присутствии свидетелей.

Грубер решил, что Ягера надо подбодрить, в этом он видел двоякую выгоду. Если план коменданта удастся, то это можно будет представить как их совместные действия. Если же все пойдет прахом, то он, Грубер, сумеет отмежеваться от Ягера и переложить на него ответственность за «безрассудную акцию» (он ее тогда так назовет)…

— А когда вы думаете привести в исполнение свой план? — осведомился гестаповец.

— Завтра. В воскресенье! — быстро ответил Ягер.

— Расскажите-ка поподробнее.

Грубер бы все сейчас отдал, чтобы продолжить разговор в роскошно обставленных комнатах Келштейна. Но зато здесь, на этой площадке, их никто не мог подслушать. Засунув руки в перчатках в карманы пальто, Грубер старался стоять спокойно и не дрожать. Ведь Ягер презирал слабаков.

Комендант увлеченно заговорил:

— Мы уберем охрану от дверей подполковника. В воскресенье это не вызовет особых подозрений. Линдсей решит, что мы дали маху. Я слышал, он частенько прогуливается по коридору…

— Да-да! Полковник, нельзя ли покороче? У меня есть неотложные дела…

Грубер совсем окоченел. Он начал подозревать, что Ягер нарочно его тут маринует. И в этом он был прав. А Ягер неторопливо продолжал объяснять:

— Лестница ведет к главному вестибюлю и к входной двери. Мы оставим пустую машину, она будет видна из окна в дальнем конце коридора. И уберем часовых из этой части Бергхофа…

— Так-так, продолжайте…

— Боже правый! Да разве непонятно? Если он ждет возможности улизнуть, то сядет в машину и уедет. Подозреваю, что в компании фройлен Лундт. Вы разве не замечали, что они проводят много времени вместе? Моим ребятам даны четкие приказания…

— Значит, по-вашему, они уедут в машине. И как далеко им удастся убежать?

— Мы снимем охрану с первого КПП по дороге в Зальцбург.

— А если им действительно удастся ускользнуть? Хотя нет. Там ведь еще два контрольно-пропускных пункта.

— Мы уберем солдат и со второго, и с третьего. Дорога на Зальцбург будет открыта!

— Господи Боже мой! Вы с ума сошли! — ахнул Грубер.

Ягер усмехнулся, глядя сверху вниз на коротышку-собеседника. Лицо Грубера посинело от холода. Полковник забавлялся от души.

— Однако в действительности охрана всех этих пунктов будет усилена, только незаметно, — продолжал Ягер.

Он указал на низкий парапет, отделявший их от четырехсотфутовой пропасти.

— Комендант Мюллер здесь… говорят, покончил жизнь самоубийством, да? — небрежно заметил Ягер.

— Это был несчастный случай, — пролепетал Грубер, изумленный столь неожиданным поворотом разговора.

— Римляне имели обыкновение сбрасывать врагов с Тарпейской скалы.

— Что это значит? — просипел Грубер.

— Да нет, просто так. Пойдемте к лифту…

И, не дожидаясь ответа, Ягер пошел прочь.

Резко оборвав разговор, он оставил Грубера в полной растерянности. В чем-то его техника ведения беседы напоминала технику Гартмана: он тоже выбивал противника из колеи.

В воскресенье утром казалось, что вот-вот начнется снегопад. Небо было свинцовым, горы скрылись в тумане, и пейзаж, видневшийся из окна в коридоре на том этаже, где обитал Линдсей, казался драматичным и даже зловещим.

Поднявшись спозаранку и торопливо побрившись, англичанин перво-наперво обратил внимание на то, что эсэсовец, обычно дежуривший у дверей, куда-то исчез. Обычно охрана сменялась каждые восемь часов. Неужели в воскресенье в Бергхофе меньше часовых? Линдсей тихо спустился по лестнице и подошел к главному входу.

Та же неестественная тишина и спокойствие… И ни одного охранника! Линдсей подошел к огромным двойным дверям и внимательно осмотрел их, ища скрытую сигнализацию. В памяти всплыла очередная инструкция, которую он получил на Райдер-стрит. Простецкий электрик, говоривший на кокни, напутствовал Линдсея:

«Ты, парень, главное, ищи скрытую проводку! Если проводки нет, то и сигнализации тоже нет, это точно. Эсэсовцы всегда полагаются на грубую силу, у них ни на что, кроме пальбы, мозгов не хватает. Абвер — это совсем особая статья. Абверовцы, они хитрющие. У них есть традиции… ну, я хочу сказать, что они народ терпеливый. Ну, и наши старые друзья гестаповцы, они все используют, в том числе и систему сигнализации».

Но гестапо не осуществляет постоянный контроль за системой безопасности в Бергхофе!.. Линдсей взялся за массивную дверную ручку на правой половине двери и нажал на нее. Дверь медленно и бесшумно — петли оказались смазаны — распахнулась. Линдсей ждал, что в любой момент ему в лицо уткнется дуло автомата.

Но ничего подобного не случилось…

Линдсей выглянул на улицу и почувствовал, как лицо обдает холодом. Нигде не было видно ни души. Наверно, немцы рассчитывают на свои КПП по дороге в Зальцбург… Он закрыл дверь и вдруг услышал за своей спиной слабый шорох. Какой же он дурак! Возомнил, что главный вход оставлен без охраны!