Тропа Кайманова

Подойдя к жене, он взял у нее узел, оглядываясь, куда бы его отнести, положил на деревянный топчан во дворе дома Али-ага, сказал:

— Какая ты умница, женушка Олюшка... — Наклонился, ласково потрепал по вихрам Гришатку: — Что у тебя?

— Журналы «Огонек» и марки, те, что три года собирал...

— Так ведь военные письма без марок принимают.

— А это не для писем.

— А зачем же?

— Чтоб смотреть... О разных странах будут думать. Об Африке, например... Может, хоть немного про свои раны забудут...

— Хорошие вы у меня, — живо повернувшись к Ольге, сказал Яков.

— А как же иначе?.. Нельзя оставаться в стороне... — негромко сказала Ольга.

Яков понял, что она имела в виду, не сразу ответил:

— В стороне нам оставаться нельзя.

— Я тоже так думаю, Яша, — спокойно подтвердила Ольга.

В голосе ее была такая тоска и тревога, что Якову стало мучительно жалко жену. Пауза затягивалась, и он почти обрадовался, когда подъехал Нуртаев и доложил:

— Товарищ старший лейтенант, с заставы передали: вас просят срочно прибыть на КПП, спрашивают, в чем задержка.

— Поеду, Оля...

— Возвращайся скорей...

Поднявшись в седло и еще раз окинув взглядом всенародное в масштабах Даугана строительство, Яков решил не давать волю своим чувствам, ободряюще улыбнулся жене и сыну, направил Прогресса к шоссе.

Ольга улыбнулась в ответ, но невеселая, вымученная получилась у нее улыбка.

Пустив коня рысью, Кайманов попытался встряхнуться, избавиться от нахлынувших на него дум. Это ему не удалось: слишком многое навалилось неожиданно, сразу. И все же то, что он сейчас увидел и перечувствовал, освежило его, воскресило в памяти прежний Дауган, как будто снова вернулись предвоенные, теперь уже такие, казалось, далекие, годы...

Так он, полный смятения и самых противоречивых чувств, подъезжал к сложенным из камня-плитняка строениям таможни и КПП.

У ворот встречал его лейтенант Дзюба.

— Амангельды у тебя? — поздоровавшись с ним, спросил Яков.

— Тут... Принес кучу новостей, одна другой серьезнее.

— А что хоть случилось-то?

— Сам расскажет.

Из помещения к ним уже спешил Амангельды — старый товарищ Якова по работе и службе, наставник по следопытству. Выглядел он усталым, даже пообносившимся, в запыленном неизменном халате, в тельпеке.

После необходимых вопросов о семье и здоровье Амангельды озабоченно сказал:

— Ай, Ёшка, никогда не думал, что в мире так много змей, готовых ужалить...

— Лучше скажи, дорогой Амангельды-ага, — спросил Яков, — как у тебя хватило сил так долго собирать гумитраган?

— Мой конь — чарыки, сила — дорожный припас, — усмехнувшись, ответил следопыт. — Шли с Рамазаном, сыном Барата, от аула к аулу, с людьми говорили. Смотри, борода совсем выгорела, стала как кошма.

Кайманов отметил про себя, что, и правда, за время своей необычной командировки Амангельды совсем почернел. Борода его, с пробивающейся сединой, росшая прямо из шеи, стала действительно подобна кошме.

— Рассказывай, дорогой, какие новости принес? — спросил Кайманов. — Полковник Артамонов и начальник войск ждут нас с тобой...

— Очень много новостей, — подтвердил Амангельды. — Есть большие, есть маленькие. Не знаю, с каких начинать.

— Начинай с самых больших.

Они вышли со двора таможни, поднялись по тропинке на вершину небольшой сопки, сели так, чтобы никто не мог подойти незамеченным, услышать их разговор.

— Новость первая, — сказал Амангельды. — Клычхан на свободе. Опять своих калтаманов собирает.

— Откуда взялся? Его же в лагерь особого режима отправили!..

— Бежал он из лагеря... Вот записка. Яздан, брат Ашира, с гражданским шофером через границу передал...

Амангельды снял тельпек, достал из-за подкладки своей изрядно запылившейся папахи смятый клочок бумаги, протянул Кайманову. Тот разгладил его, с трудом прочитал:

«Клычхан готовит прорыв. Ичан».

— Слушай, Амангельды! Здесь подпись «Ичан». Разве Ичан жив? Почему они с Дурсун не дали о себе знать? Где он? Дурсун-то с ним или не с ним?..

— Насчет Ичана погоди, — остановил его Амангельды. — Ичан жив, и Дурсун с ним... Яздан, брат Ашира, передал: Ашир вез их на Ак-Су...

— Так Ак-Су километров за полтораста отсюда! Какие черти их туда понесли?

— От Клычхана бежали, когда узнали, что на свободе он. Только повез их Ашир на Ак-Су, да не довез. Схватили Ичана. Вместе с Дурсун.

— Кто схватил?

— Люди Клычхана... Ашир с женой чудом спаслись...

— Жаль Ичана, — проговорил Яков. — И Дурсун жаль. Выручить их теперь будет нелегко.

— Не спеши жалеть. Сколько раз говорил я, из-за лживых людей портится мир.

— О ком ты?

— Своими глазами видел в бинокль через границу Ичана вместе с Дурсун во дворе Фаратхана. Слугой его, что ли, взяли? Двор подметал... Глаза мои немолодые, но видят хорошо: Ичана кормят и одевают, никто его не бьет, не заставляет говорить пропаганду против Советов.

— Слушай, Амангельды, этого не может быть! — воспротивился Яков. — Если Ичан такую записку передал, значит, не мог он продаться! Не похож ли на Ичана какой другой работник?

— А Дурсун? — возразил Амангельды. — Дурсун к другому работнику не пойдет. Она Ичана больше жизни любит. Говорят, Фаратхан разрешил им даже пожениться.

— Ничего не понимаю...

— Это через верных людей брат Ашира, Яздан, передал... Не зря это все, Ёшка. Что-то задумал Фаратхан. Чужого человека, да еще с советской стороны, так просто кормить он не будет.

— Но не верю я, что Ичан продался, даже ради Дурсун.

— Так люди говорят, сам я тоже не верю... Думаю, как был Ичан наш, так и остался наш. Только деваться ему некуда. И Дурсун его держит: с нею далеко не убежишь, — наверное, ребенка ждет...

— Ладно, будем выяснять... Узнал ли что насчет Атаджана — сына Айгуль? — спросил Яков.

— Нет, Ёшка, ничего не узнал. А где он сейчас?

— Сотню у меня стащил — и как в воду канул... Может быть, что о Флегонте слыхал? Если этот ишан с Флегонтом работает, прямая ниточка от них к гитлеровской разведке пойдет.

— Про Флегонта тоже ничего не слыхал. Но ты говоришь точно, Ёшка, — подтвердил Амангельды. — От этого подлого шакала Флегонта прямо-таки воняет фашистом. Клычхан и Флегонт давно одной веревочкой связаны. Если они дезертиров да уголовников в Каракумах соберут, большую беду могут сделать. Будут и дороги взрывать, и караваны грабить, и разные диверсии затевать. Добыча у них одна — и для ворона, и для волка.

— Много ты известий принес, Амангельды-ага, — заметил Яков. — Не зря по горам ходил. Сверху-то оно все виднее... А не встречался ли тебе, не сейчас, а раньше, или, может, от кого слыхал, сборщик гумитрагана, одет под нищего, по фамилии Картуз, зовут Иван Степанович?

— Не помню, Ёшка. Если б надо было, запоминал. А так зачем мне? За гумитраганом я еще молодым лазил.

Амангельды умолк. Задумался и Яков.

Со дня убийства Айгуль и Нурмамеда Апаса прошло более полутора месяцев. Ясно, что ишан там или мулла все это время не дремал, а действовал. Задача его в районе Даугана ясней ясного: вот оно, шоссе, а вот и забитая воинскими грузами железная дорога. Они снабжают Сталинградский фронт... Нити от этого ишана наверняка тянутся к немецко-фашистской разведке.

— О «Мелиюнне Иран» [17] слышал что? — спросил Яков.

— Главный калтаман «Мелиюнне Иран» — Мелек Манур, брат Насыра Кашкаи, — каждый день болтает из Берлина до радио на фарси. Зовет сделать восстание против правительства Али-Форуги... Эти немецкие шакалы, может, я неправильно запомнил, как их зовут: Франц Мейер, Юлий Бертольд, Юлий Шульце, Роман Гамотта, — одна шайка с «Мелиюнне Иран», — дают ей оружие и деньги. В Тегеране солдаты охраны порядка арестовали двух шпионов. Один хотел сделать восстание курдов на турецкой границе, другой — Готлиб Ройл — говорил пропаганду, вроде как союзники нарочно вывозят товары из Ирана, чтобы там есть было нечего...