Желтый дьявол<br />(Т. 1 )

— Можете идти. До свидания, князь.

— Надеюсь, «до свидания»… Россия вас не забудет.

— Да! — И заключительный аккорд плевков сыплется из гнилого рта генерала О-ой — члена Верховного тайного совета Японии — Генро.

Глава 2-я

ГРОМ…

1. Оборванный провод

Большой, просто уставленный кабинет председателя Центро-Сибири. Товарищ Яковлев работает.

Москва требует чехов разоружать, и возможно скорее продвигать на Восток. На Востоке у ворот в Тихий Океан — тоже неладно что-то: какой-то подозрительный флирт союзников с чехами, — союзники медлят с их отправкой на родину.

Входит Гейцман — комиссар иностранных дел Центро-Сибири. У него черное озабоченное лицо, он угловат, покашливает и картавит.

— Знаете, мне сообщили, что «Микасо» сегодня в ночь вошел без разрешения в бухту Золотой Рог, встал на якорь против Совета. С орудий были сняты чехлы.

— Да-а… еще одно лишнее подтверждение моих догадок.

— Каких?

— Сам не знаю точно — многих… Да вы их знаете… Но, давайте-ка, поговорим с Владивостоком.

Товарищ! — И Яковлев вызвал из соседней комнаты телеграфиста.

Та-та-та, тарр-так-так. Р. -..-…-…-…-..-

— Владивосток… товарищ Яковлев, отвечает Владивосток.

— Кто говорит?

— С-у-х-а-н-о-в…

— Костя? Хорошо!.. Спросите его, товарищ: правда-ли, пришел к ним в гости броненосец «Микасо», и что он с собою привез.

— Может быть… и Гейцман, не договорив, махнул рукой.

— Что? Ах, уж вы пессимист…

Та-та-та… роковая лента идет, телеграфист читает:

— Да, «Микасо» пришел. Настроение у японцев внешне — обычное, но броненосец вошел довольно не корректно.

— Как с чехами?

— Самое лучшее…

— Союзники?

— Обычно сдержанны, горды и…

— И что — и.

— Тр-тр-та-та… и…

— Не отвечают… как будто оборвалась линия… нет тока… трансляция может быть еще работает.

— Попробуйте, возьмите ближе.

— Пробую, не берет.

— Скорее на вокзал — попытаемся по железнодорожному проводу.

— Машину… быстро… едем.

2. На раз'езде

… — Ах, ты красная собака! — Удар саблей ссекает часть груди с рукой, и труп красноармейца валится. Эскадрон врывается на станцию.

— К стенке их, на столбы!

Несколько ударов сабель, несколько выстрелов, хряст позвонков, вопль, тихий стон — и все кончено.

Раз‘езд 86-й в одиннадцати верстах от китайской границы и станции Манчжурии в руках белогвардейского раз'езда.

Офицер дает еще какие-то распоряжения, сам идет смотреть, как подпиливают телеграфный столб, а после того как он спилен и валится, повисая на проводах — подбегает и рубит.

Сообщение между востоком и западом прервано!

Навсегда! Надолго, или…

Кто знает?..

Вот уже показался дымок из-за косы Чин-Гис-Хана, — это первый неприятельский броневик вышел на разведку.

— По коням!.. И банда срывается, чтобы нестись дальше, все ближе к сердцу Сибири — Иркутску. И кавалерийский раз’езд уходит в сторону Мациевской.

А вот показались и первые цепи семеновских отрядов, из-за увалов, — прикрывая броневик, они двигаются вместе с ним.

Что-то будет…

Вечером, когда броневик и цепи ушли в глубь Сибири, одиноко, на последнем от раз’езда подпиленном столбе висел человек… Этот человек был железнодорожник, — ремонтный рабочий.

Солнце уходило в монгольские степи, зажигая и расцвечивая их.

Черная фигура, повисшая на проводах, довлела над ней огромным кошмарным пятном, длинной тенью уходя на Восток.

Так вспыхнул в зареве вечера весь Дальний Восток— от легендарного разбойничьего Байкала до берегов Великого океана; там — от тихой незлобивой Кореи, до самых дальних каторжных островов и полуостровов холодного севера. — Вплоть до Берингова пролива: Сахалина — Аяна — Камчатки…

3. Лазо

— Ну? — смотрит на Лазо Яковлев, указывая на горный рубеж на карте, — что ты думаешь?

— Немедленно выехать на фронт, — отвечает Лазо, — а Половников пусть срочно организует здесь резервы и в первую голову — Черемхово.

— Кого берешь? И не поехать ли мне самому с тобой…

— Нет, тыл сейчас не менее важен, чем фронт.

— Чорт разберет, действительно, где теперь тыл, а где фронт.

— Везде, это — гражданская война… После этих штучек Глинской нужно ждать, что когда об этом узнают местные белогвардейцы — сорганизуют еще новые выступления.

Оба задумались.

— Наши бегут, — первым заговорил Яковлев.

— Это обычно вначале, — я беру с собой Карандашвили, он будет хорошим заслоном на первое время.

— А пехоту?

— Пока только железнодорожный батальон. А ты здесь поторопи Москву с броневиками, да с пулеметами…

— Сегодня ночью буду говорить с ней… Да, знаешь, Половников усиленно настаивает послать на фронт этого военспеца, командированного к нам оперативным штабом Петрограда.

— Не нравится мне он.

— Который?

— Да оба!.. Ну, да пока вообще нельзя — задержи… Входит ад'ютант Лазо Ильицкий.

— Я готов! Суханов…

И кобур его револьвера отстегнут.

— Карандашвильцы готовы?

— Да, и железнодорожный батальон грузится.

— Понтон разыскал?

— Волынят водники.

— Взять пулеметами!..

— Уже — есть… Карандашвильцы действуют…

— С медикаментами как у тебя, Сергей? — спрашивает Яковлев.

— Об’явил мобилизацию и конфискацию…

— Не слишком ли ты поторопился?

— Кажется, и так довольно долго церемонились… пусть боятся, как бы мы их шкур не конфисковали…

— Дождутся! — Ильицкий смеется, и глаза его сверкают: — началось, — думает он, — хорошо…

— Ты знаешь, — говорит Лазо, — у меня почти уверенность, что Семенов пройдет до Оловянной без останови.

— Нужно взорвать мост.

— Уже посланы, а через час выезжает на паровозе Ильицкий — будет руководить.

— Прекрасно.

Ноздри Ильицкого раздуваются парусами от удовольствия.

— Мне можно идти? — спрашивает он.

— Да, — захвати только двухверстки, да бикфордова шнура побольше.

— Есть!

— Поменьше разговаривай там — я тебя под утро догоню.

— Есть! До свиданья, товарищ Яковлев.

Яковлев жмет ему руку. Ильицкий по-военному делает поворот через левое плечо и легким шагом выходит из кабинета.

— Ну, мне тоже пора, — и Лазо крепко жмет Яковлеву руку. На миг у обоих в глазах загорается что-то теплое, близкое, товарищеское.

Лазо выпрямляется — высокий, стройный — он смотрит на Яковлева уверенно, улыбается по-детски, всем своим круглым, краснощеким лицом.

Яковлев отечески ласков. Он думает: настоящий офицер Коммуны.

Лазо, уходя, бросает:

— Говорить с фронта буду только с тобой и нашим шифром.

— Идет…

Дверь затворилась…

Яковлев знает — на Сергея можно положиться, хотя и молод, очень молод… Но что-то Половников с военспецами очень ему не нравится. Да и тот его не жалует — не соглашался послать Лазо командующим фронтом.

— Что-то тут есть: но что, разобрать трудно. Лазо прав — всюду фронт.

4. Нагайка Карандашвили

Ночь.

Оперативное совещание закончено.

Пол халупы покрыт спящими.

Сквозь здоровый храп командиров и штабников гудит монотонно тягучее ду-ду-ду. Это работает находящийся в углу халупы фонический телефон.

— Кто идет? — Из дверей раздается отрывистый возглас часового.

Ответа не слышно. С шумом раскрывается дверь, и в халупу вваливается окровавленный человек.

— Фронт прорван!

Все вскакивают.

— Где?

— Что? Что случилось?

— Спокойно! говори по порядку — и Лазо берет прибывшего под руку.

— Батальон спал, — рассказывает красноармеец. — Наскочили казаки. Изрубили. Артиллерия сдалась. Я еле добрался до вас. Скорей на помощь.

Металлический голос Лазо:

— Командиры к своим частям! Ординарец — лошадей! Марш!