Злая звезда

— Я уже докладывал вам: Туманов сказал всё, что знал. Благодаря ему был окончательно разоблачён так называемый Иван Кузьмич — по паспорту Сергей Власюк. К сожалению, при аресте с Власюком приключился инсульт. Нервы не выдержали. Теперь лежит в больнице. Парализована правая сторона, полная потеря речи…

— Что говорит врач?

— Дни его сочтены… Умрёт, не приходя в сознание.

— Вот видишь, — сказал, как показалось Мирову, невпопад полковник. — Рано закрывать дело. Давай-ка подумаем вот о чём. Хозяева Туманова ждут его очередного выхода в эфир. Когда назначен сеанс связи?

— На десятое июля.

— На десятое. А следующий выход?

— На двадцатое.

— Значит, десятое и двадцатое. Но Туманов в эти числа в эфир не выйдет?

— Ясно.

— И тогда там, по ту сторону, сделают естественный и правильный вывод: Туманов провалился. И в этом случае нам и впрямь не остаётся ничего другого, как передать его дело в суд и поставить точку. И это будет свидетельствовать не о нашей победе, а о поражении.

— Я не понимаю, к чему вы клоните, Трофим Антоныч.

— Выжать воду из камня! Ты уверен, что Туманов не был связан ни с кем, кроме Власюка?

— Абсолютно.

— Надеюсь, ты понимаешь, что кроме Туманова существуют и другие резиденты, связанные с ним. Но эту тайну, как писали романисты в прошлом веке, Власюк унесёт с собой в могилу.

— Похоже, что так.

— А теперь — немного фантазии. Как заполучить человека с той стороны, знающего адрес хотя бы ещё одного резидента? В наших условиях разоблачить резидента и захватить связного из-за рубежа — дело государственного масштаба. И мы не можем упустить такую возможность.

— Что вы предлагаете?

— Предлагаю, чтобы десятого июля Туманов, как всегда, вышел на связь.

— С фиктивными данными? А что дальше? Почему его выход на связь поможет нам обнаружить резидента и захватить связного вражеской разведки?

— Туманов выйдет на связь без всяких данных. Не удивляйся. Выслушай мой план. Думаю над ним давно. Советовался кое с кем. Знают о нём и в Москве. Так вот, десятого июля мы прикажем Туманову провести очередную передачу. В этот день его хозяева, как всегда, услышат знакомые позывные, затем они услышат однообразные звуки, которые довольно быстро прекратятся. Когда они расшифруют запись, выяснится, что вся передача состояла из трёх букв: «Ж, А, К.» Жак! Одно только имя: Жак! Двадцатого июля повторится то же самое. Сначала позывные, затем — Жак! И всё! Как ты думаешь, будут они озадачены?

— Конечно, это им покажется странным!

— Что же они решат, какое найдут объяснение столь странного выхода в эфир своего агента?

— Трудно сказать… Сразу ответить не могу.

— Подумай на досуге. Хотя досуга у тебя нет. В общем, сообщи Туманову, что десятого он выйдет на связь…

— Для того чтобы выстукивать эти три буквы? Но ведь шифр в наших руках. Мы можем выйти на связь сами, зачем нам посвящать в свои планы шпиона?

— Сами, без Туманова, выйти в эфир мы не можем, хотя нам известны его позывные и шифр находится в наших руках. Но ты должен знать, что у каждого радиста свой «почерк». А на приёме у шифровальных передач всегда сидит опытнейший приёмщик, он без труда обнаружит, что на связь вышел не Туманов, что это не «тумановский почерк». Тогда весь наш план бездарно провалится. В общем — готовь Туманова к передаче…

4. Вилла в лесу

На лесную виллу Зубов был доставлен ночью в машине с потушенными фарами. За последние годы Зубов побывал на многих конспиративных квартирах больших и малых городов Западной Германии, и подобные путешествия стали для него заурядным делом. Но на этот раз он чувствовал — место, куда его везёт Гессельринг, законспирировано особо, иначе к чему такие предосторожности: машину ведёт не шофёр, а сам Гессельринг. К тому же этот немец не позволил ему сесть рядом, а молча ткнул пальцем назад. Когда машина тронулась, Зубов обнаружил, что стёкла «мерседеса» наглухо зашторены. Они ехали больше часа, но куда, по какой дороге — Зубов определить не смог.

Автомобиль остановился у небольшой, скрытой в лесу виллы. Гессельринг бесшумно открыл парадную дверь и нажал на выключатель. Зубов увидел пустой, полутёмный холл. Усвоенные в школе диверсантов правила не позволяли ему задавать вопросов, и он молча ждал распоряжений насупленного Гессельринга.

— Можете спать, — сказал Гессельринг и, звякнув ключами, открыл незаметную в полутьме дверь.

По витой металлической лестнице они поднялись в небольшую, узкую, как щель, комнату, где кроме деревянной кровати стояла только низкая тумбочка. На тумбочке, сияя золотом тиснёного креста, лежала Библия. Высоко, под самым потолком, горела неяркая лампа дневного света. Всегда розовое лицо немца при этом свете казалось жёлтым, с каким-то зеленовато-мертвенным отливом. Зубов вспомнил советских пленных в концентрационных лагерях. Их лица выглядели так при ярком солнечном свете.

— Спите! — скорее приказал, чем предложил, Гессельринг. — Ждите меня утром. — Не простившись, тяжело ступая, он вышел из комнаты.

Зубов слышал его шаги, слышал, как внизу дважды повернулся ключ в замочной скважине: немец закрыл дверь, ведущую в холл. Зубов оказался взаперти. Это усилило его беспокойство. Почему его заперли? Что это значит? Но он тут же вспомнил лекции в школе диверсантов, где так много говорилось о методах психологической обработки «объектов». Зашторенный «мерседес»… Угрюмое молчание Гессельринга… Демонстративно запертая дверь в холл… Всё это направлено на подавление психики «объекта», которым на этот раз оказался он сам. Но каково же будет задание, если они сочли нужным провести такую предварительную обработку? Этот вопрос тревожил и одновременно разжигал любопытство Зубова.

Он разделся, по привычке спрятал под подушку пистолет и раскрыл наугад Библию. «И будешь посмеянием и поруганием, примером и ужасом у народов, которые вокруг тебя…» — прочёл он слова пророка Иезекииля. Глупости! Захлопнув Библию, он хотел потушить свет, но выключателя в комнате не было. «А, дьявол! Теперь я не усну!» — подумал он, и сразу же, точно Гессельринг там, внизу, подслушал его мысли, свет погас.

Но и в темноте Зубов долго не мог уснуть. Он слышал, как к вилле подъехала машина, должно быть, прибыл тот, с кем предстоит встретиться утром. Как ни странно, но с приездом неизвестного Зубов успокоился. Почему, собственно, он решил, что задание будет каким-то особым? Скорее всего, его ждёт обычное задание, связанное с очередным проникновением в Восточную зону Германии. Маршрут знакомый, отработанный, и нечего волноваться. Во всяком случае, сейчас надо заставить себя заснуть: неизвестно, как рано явится за ним Гессельринг.

— Он наверху, мистер Гоффер, — доложил Гессель ринг, предупреждая вопрос начальника.

— Хорошо. — Широкоплечий, коренастый Гоффер опустился в кресло. — Вы считаете этот выбор удачным?

— Безусловно. До войны он жил в районе объекта «Ц», отлично знает эту местность, в частности все особенности рельефа берега.

— Задание сложное. Хорошо ли он натренирован?

— Отлично! Натаскан лучшими инструкторами. Лодкой управляет блестяще. С аквалангом чувствует себя в воде как рыба. Затопить и поднять шлюпку-двойку для него не проблема.

— Последнее — особенно важно.

— Кроме того, он обладает ещё одним драгоценным качеством.

— Именно?

Гессельринг усмехнулся:

— Грехи его перед Советами таковы, что пощады ему не будет. Живым он не сдастся ни при каких обстоятельствах.

— Знаю… Значит, он уроженец тех мест?.. В этом не только сильная, но и уязвимая сторона такого выбора.

— Вы опасаетесь, что его могут опознать?

Гоффер молча кивнул головой.

— В Центре об этом думали и пришли к заключению, что такое предположение не имеет реальных оснований.

— Объясните.

— Первое. За эти четырнадцать лет Зубов неузнаваемо изменился. Тогда ему было двадцать — безусый мальчишка, сейчас — облысевший господин. Это первое. Второе. По точным сведениям, немцы, отступая из квадрата «Ц», расстреляли в сорок четвёртом году всех жителей его деревни. Спастись никому не удалось.