Огромная память (СИ)

Пограничный штабс-капитан Севернин за свою внешнюю холодность, независимость и недурное лицо, пересеченное тонким шрамом, всеми считался губителем женских сердец и, естественно, бретером, признавая шансы Николая Петровича на победу в дуэли ничтожными.

Многие уже видели Наталью Петровну в черных траурных одеждах и жалели это невинное создание, пострадавшее от руки нового Мефистофеля, которому никто больше не подаст руки и не примет в своем доме, разве что тайно от всех.

Но больше всех страдала Наталья Петровна. Уязвленное самолюбие и невнимание Севернина вызывали такую ненависть к этому человеку, что она была готова казнить его всеми известными способами, а потом лежать и плакать на его могиле, проклиная всеми проклятиями, которые только можно придумать, чтобы не дать ему забыть ее, чье сердце он разбил своей холодностью и невниманием.

Ранним утром она валялась в ногах Николая Петровича, пытаясь отговорить его от участия в дуэли, но он был человек чести и не мог не поехать. Кроме того, он вызывал на дуэль, и к месту дуэли должен приехать первым. Подняв с колен безутешную женщину, он нежно поцеловал ее, сказал: «Прощай, Наташа» и вышел на улицу к поджидавшей его пролетке.

Весь город затаенно ждал известий. В девять часов не было никаких известий. В двенадцать тоже. Не было на службе ни Найденова, ни Севернина. В больницу не поступало известий о каких-либо ранениях. Город терялся в догадках.

А мы вовремя встретились на месте дуэли. Я подошел к Николаю Петровичу и громко заявил, что раскаиваюсь в своем несносном поведении, готов прилюдно принести извинения Наталье Петровне и Николаю Петровичу, как человеку честному и благородному, и, если ни у кого нет возражений, то приступить к самой дуэли.

Любезнейший господин Найденов сказал, что он принимает мои извинения и не сомневается в благородстве моих помыслов.

— А с Наташей я поговорю сам, — сказал Николай Петрович, — и мы будем рады видеть вас у себя.

Чтобы закончить дело, я предложил накрыть поляну, на которой мы должны были стреляться. Соответствующие продукты и приборы мною были уже приготовлены. Я не сомневался в благополучном исходе дуэли, потому что ни при каких условиях я не стал бы стрелять в Николая Петровича, а если бы он убил меня, то припасы пригодились бы на тризне за упокой моей души.

Накопившееся нервное напряжение спало, вино показалось таким вкусным, а собравшиеся — такими прекрасными людьми, что мы и не заметили, как пролетело дневное время.

Примерно часов в пять пополудни на главной улице губернского городка показалось вместительное ландо, в котором ехала развеселая компания, в центре которой находились изрядно пьяные господин Найденов и я в расстегнутом мундире, во весь голос распевающий грузинские куплеты из оперетки:

Как родился я на свет,

Дал вина мне старый дед,

И с тех пор всю жизнь мою

Я вино, как воду, пью.

Если б я не пил вино,

Я б засох давным-давно,

Даже бочка без вина

Рассыхается до дна.

Мне баском подпевал Николай Петрович, и эта идиллия изумила весь город. Все ждали кровавой драмы, а всё закончилось взаимным примирением. И еще каким.

Ландо остановилось перед стоящей у дома Натальей Петровной, два дуэлянта вывалились из него и встали на колени перед красавицей, еще более прекрасной при свете заходящего солнца. Я поцеловал подол ее платья, как знамя, и сказал:

— Любезная Наталья Петровна, ради Бога, простите меня, я вел себя совершенно возмутительнейшим образом. Ваши стихи так же прекрасны, как Вы сами, и я готов читать их с утра до вечера.

Что-то подобное пытался сказать и Николай Петрович, но у него лучше получалось покачивать головой в такт моим словам.

Чтобы закончить эту сцену, Наталья Петровна простила нас и увела Николая Петровича домой. Я встал с колен, застегнул мундир и уехал в расположение полка, где квартировал.

Глава 5. Роковая любовь

Оживление в губернском городке быстро улеглось, так и не достигнув своего апогея. При встрече с Николаем Петровичем мы любезно раскланивались, но никаких контактов между мной и Натальей Петровной не было. Наоборот, бывшая неприязнь еще более усиливалась. Не проходило и дня, чтобы Наталья Петровна при упоминании моего имени не отпустила какой-нибудь колкости. Естественно, это доходило до моих ушей, но я вообще выслушивал эти сообщения с полным равнодушием, отдавая весь свой досуг службе, так как приближались праздники по случаю годовщины образования полка, тезоименитства Государя Императора и конноспортивные состязания в честь этих дат.

В торжественный день был отслужен молебен во здравие Государя Императора и всей августейшей фамилии. Из собора губернская элита поехала в манеж пограничного полка, расположенный рядом с городом на живописном берегу реки. Для гостей были сооружены трибуны, в армейских палатках в рощице были накрыты праздничные столы.

На своей Тайне я проскакал рядом с экипажем Найденовых, приветственно и без улыбки кивнув головой. Мне показалось, что утихавшая ко мне ненависть Натальи Петровны вспыхнула с новой силой, и она пожалела, что согласилась ехать с Николаем Петровичем на этот праздник. Похоже, что ее приводил в ярость мой скромный мундир корпуса пограничной стражи, отороченный нежно-зелеными кантами.

Наконец, начались конноспортивные состязания. В соревновании офицеров участвовало десять человек. Для рубки лозы и вольтижировки я переоделся в среднеазиатскую полевую гимнастерку и простую фуражку с зеленым верхом. На фоне темных мундиров я был белым пятном и бросался в глаза темно-красной капелькой ордена Владимира там, где у хороших людей находится сердце.

Лошади проходили через восемь препятствий, затем всадник шашкой должен был срубить шесть круглых шаров. Вроде бы и немного, но к финишу лошадь и всадник подходили сильно уставшими. Несмотря на лето, от потных спин лошадей шел пар, а всадники с раскрасневшимися лицами спешивались и проводили в поводу своих лошадей, чтобы дать им отдышаться, а затем передавали коноводам для растирания ног соломенными жгутами.

Объявление распорядителя: «Капитан Севернин, лошадь Тайна» — привели в состояние нервной дрожи меня и мою лошадь. Я несся на своей Тайне прямо на Наталью Петровну, то пригибаясь, то привставая на стременах, чтобы облегчить лошади полет через препятствие и не сводя с этой женщины взгляда.

Преодолев все препятствия, я выхватил сверкающую на солнце шашку с арабской вязью и с диким воплем понесся срубать «головы» чучелам. Поразив все цели и проходя на галопе вдоль трибуны, я остановил свою лошадь, поднял ее на дыбы и с шашкой в руках внимательно посмотрел на Наталью Петровну, приводя ее в ужасный трепет только от мысли о том, что этот дикарь может сделать с нею.

Втайне я надеялся, что получу первый приз, но жюри из старших офицеров полка и вице-губернатора постановило, что первое место занял командир первого батальона подполковник Михайлов. Да так оно и было. Все препятствия он прошел аккуратно, не сбив ни одной перекладины, и рубил чучела уставной саблей, а не каким-то афганским трофеем, который уместен только в зоне боевых действий.

После вручения главного приза гости и участники соревнований переместились к палаткам, где их ждали столы, накрытые попечительством офицерского и дворянского собраний.

Звание одного из лучших наездников полка нельзя назвать неудачей. Я спокойно пошел к штабной палатке, где лежала моя парадная форма, как вдруг услышал за своей спиной быстрые шаги.

Обернувшись, я увидел стремительно идущую ко мне Наталью Петровну. Она шла, сжав кулаки, ее глаза пылали ненавистью. Подойдя ближе, она размахнулась, чтобы ударить меня, но я перехватил ее руку, притянул к себе, а другой рукой крепко обхватил за талию. Наталья Петровна вся обмякла и закрыла глаза.