Кошка

— Это ты, Матильда? — В голосе слышится явное облегчение. — Слава Богу, дитя, что ты, наконец, даешь о

себе знать — мы уже начали беспокоиться о тебе. Почему ты не позвонила?

— Расскажу обо всем, когда буду у вас завтра. Не беспокойтесь обо мне...

— Как же это нам не беспокоиться! Я уже по ночам не могу сомкнуть глаз. Мы уже опасались, что больше не увидим тебя. Между прочим, дядя Марко просил передать, что будет ожидать тебя сегодня после обеда в пять часов в кафе «Графф». Он ожидал тебя там еще вчера, но не дождался. У него что-то есть для тебя... Что же ты молчишь?

«Кошка» опять попадает в трудное положение: ведь Блайхер слушает их разговор. Еще одно имя попадает к нему на заметку.

— Матильда, ты еще у аппарата?

-Да.

— Ты почему не отвечаешь? Что мне сказать дяде Марко, если он позвонит?

— Я не знаю даже, о ком ты говоришь, — вымученно про-, износит «Кошка». — Пока. Увидимся завтра за обедом...

— Что такое? Ты не знаешь, о ком я говорю? О дяде Марко! Так что ему сказать, если он позвонит?

— Я очень плохо слышу! До свидания!

Она хотела было повесить трубку, но Блайхер помешал ей и услышал, как мать «Кошки» чуть ли не кричала в аппарат:

— Алло! Ты все еще плохо слышишь? Дядя Марко — это месье Маршалль, инженер! Так что ему передать?

— Скажи, что я приду в «Графф», а завтра приведу с собой на обед одного господина — ты его еще не знаешь. Он очень хочет с вами познакомиться, с отцом и с тобой. А теперь пора закругляться. — Она вешает трубку и готова расплакаться.

— А сейчас мы позвоним этому «дяде Марко». Дай мне, пожалуйста, его телефон, — говорит Блайхер.

Он понимает: то, что он теперь делает, может быть расценено как жестокость, как оскорбление и унижение женщины, подарившей ему свою любовь. Но долг есть долг. И он снова требует:

— Назови мне номер его телефона!

— Нет, этого я не сделаю, — возражает Матильда Каррэ.

Блайхер становится очень серьезным:

— Матильда, дорогая моя кошечка, войди в мое положение. Я ведь солдат, имеющий задачу, а теперь еще и возможность обезвредить противника, наносящего вред моей стране и моим боевым товарищам. Я не заинтересован в том, чтобы этот Дювернуа или дядя Марко, и даже молодой поляк Левински были расстреляны или повешены. Я не жажду их крови, но должен воспрепятствовать их преступной деятельности. А для этого достаточно отправить их всех в лагерь для военнопленных. После окончания войны они смогут возвратиться домой. Но я могу сделать и по-другому: прикажу оцепить кафе «Графф» сегодня после обеда и проверить у всех посетителей документы. Инженер Маршалль будет наверняка обнаружен, но тогда уже предстанет перед военным судом. Так что подумай!

«Кошка» стоит некоторое время в нерешительности. Затем набирает нужный номер.

Марко тут же снимает трубку:

— Матильда, наконец-то! Где ты пропадала последние дни?

— Я объясню тебе все при встрече. Увидимся в 17 часов в «Граффе»...

Блайхер в это время вскрыл конверт Дювернуа и пробежал глазами записку. В ней было написано, что Дювернуа хотел бы встретиться с «Кошкой» в 17 часов в кафе «Пам-Пам» на Елисейских полях, чтобы передать ей важный материал. Поэтому, услышав, что «Кошка» договаривается с инженером о встрече в 17 часов, энергично покачал отрицательно головой и прошептал:

— В 17 часов не получится, назначь встречу в «Граффе» на 18 часов.

«Кошку» покидают последние силы, она больше не может играть комедию, но тем не менее говорит в аппарат:

— Алло, дядя Марко. В 17 часов я не смогу прийти, давай перенесем на 18 часов , пойдет?

— Не возражаю. Я приведу с собой и Рене. У него для тебя есть информация.

Вот и опять прозвучало новое имя — на этот раз Рене. У «Кошки» потемнело в глазах. В мозгу сверлит мысль: это же предательство! Под угрозу ареста попадают все новые товарищи. Поняв это, изо всех сил она кричит в трубку:

— Дядя Марко... Не приходи в «Графф»... Я арестована... В «Граффе» будут немцы... Предупреди Рене... Предупреди всех, кого сможешь...

Но Блайхер предусмотрел возможность подобной реакции «Кошки», поэтому наблюдал за ней внимательно, ни на секунду не спуская глаз с ее лица. Так что «дядя Марко» услышал лишь свое имя: контрразведчик нажал на рычаг телефона, и связь была прервана.

Только тогда «Кошка» поняла, что ее попытка предупредить товарищей оказалась безрезультатной и что она не в силах ничего сделать. Она плачет безудержно, чувствуя свою полную беспомощность. Блайхер обнимает ее и пытается утешить:

— Бедная зверюшка, я знаю, я знаю, что у тебя сейчас происходит на душе. Это омерзительно и для меня, поверь, и для меня тоже. Но тут ничего не поделаешь. Я должен думать и о своих товарищах.

«Кошка» положила свою голову ему на грудь, продолжая горько плакать. А он, немецкий унтер-офицер, чувствует в этот момент всю трагичность судьбы этой француженки. И нежно, с большой осторожностью гладит ее волосы, стараясь успокоить ставшую ему не совсем безразличной молодую женщину.

Когда Матильда вместе с Блайхером вернулась наверх, в зал, то видела и слыхала все происходившее там — снующие взад и вперед официанты, звуки граммофона, звяканье посуды, гул голосов посетителей, заполнивших помещение почти до отказа, — глухо, неотчетливо, словно сквозь пелену. Она даже не замечает, как к ней через весь зал идет молодой парень и, сияя от радости, приветствует ее. Это — поляк Левински.

Матильда принуждает себя улыбнуться и представляет Блайхера:

— Это месье... — она ищет более или менее подходящее имя и заканчивает свою фразу: — месье Жан...

Так Хуго Блайхер получил свое «боевое прозвище». Это имя впоследствии станет широко известно во всей Франции.

Матильда замечает недоверчивый взгляд, брошенный поляком на Блайхера, и быстро добавляет:

— Это наш хороший друг. Понимаешь?

— Нам нужно переговорить с вами по очень важному вопросу, — говорит Блайхер и, показывая на переполненный зал, добавляет: — Но здесь это практически невозможно. Предлагаю поехать ко мне на квартиру.

Поляку ничего не остается, как согласиться. Блайхер уже наполовину выполнил задуманное. Он не хочет арестовывать его здесь, в этом кафе, чтобы избежать ненужной огласки. Ведь среди посетителей, вероятно, находились другие члены «Интераллье», которые могли заметить что-то подозрительное и насторожиться, а вследствие этого прекратить использование своего «почтового ящика» в лице женщины, обслуживающей туалеты. А на него Блайхер возлагает большие надежды.

Втроем они покидают «Палетту» и идут по бульвару Монпарнас. Когда они проходят мимо черного лимузина, припаркованного у края дороги, Блайхер вдруг останавливается, чтобы высморкаться. Это сигнал.

Как из-под земли, появляются двое мужчин и пристраиваются слева и справа от Левинского. И прежде чем поляк успел опомниться, на запястьях его щелкнули наручники.

— Немецкая полиция, — произносит Блайхер. — Вы арестованы!

Через несколько секунд лимузин с арестованным мчит к штаб-квартире тайной полевой полиции в гостинице «Эдуард VII».

Подрыв поезда с немецкими отпускниками предотвращен. А после обеда и вечером были арестованы подпольщики Дювернуа, Рене Обертэн и инженер Мар-шалль.

Еще один успех унтер-офицера Блайхера.

Через несколько лет, после капитуляции Германии, «Кошка» была допрошена французским следователем М.Фожером о событиях того судьбоносного для нее дня. И вот что было занесено в протокол от 10 июля 1945 года:

«Дювернуа пришел точно в обусловленное время и направился прямо к нашему столу. Но поскольку я близорука, то заметила его появление слишком поздно и не смогла уже ничего предпринять и как-то предупредить его».

В другой раз при допросе находившейся под следствием Матильды Каррэ, называемой «Кошкой», в протокол было записано буквально следующее:

«После своего ареста я позвонила матери, но Блайхер прослушивал наш разговор, сняв параллельную трубку телефона. Мать очень обрадовалась, услышав мой голос, и между прочим сказала, что ей звонил «дядя Марко» (месье Маршалль), обеспокоенный тем, что я не пришла на обусловленную с ним встречу. Мать добавила, что мне необходимо сразу же позвонить ему. После окончания этого разговора Блайхер настоял, чтобы я позвонила месье Маршаллу и договорилась о встрече в 18 часов того же дня. Маршалль сказал, что с ним должен прийти Обер-тэн. В тот же вечер оба они были арестованы...»