Призрак Проститутки

Прекратившиеся отношения СИНЕЙ БОРОДЫ с Уолтером мне тем не менее были преподнесены как по-прежнему существующие. Возможно, это просто удобная версия для таких рядовых ухажеров, как ФИЛД. Единственный твердый вывод из этого: она способна правдоподобно лгать.

Теперь по поводу нашей хронологии. Назовем период с 10 декабря 1959 года по 10 января 1960 года Пиком СТОУНХЕНДЖА. Модена знакомится с Синатрой, обслуживая рейс Вашингтон — Майами 10 декабря, и, учитывая ее способность привлекать внимание, можно с уверенностью предположить, что Синатра приглашает Модену погостить у него в Лас-Вегасе в ближайший уик-энд.

В своих многочисленных телефонных разговорах с АКУСТИКОЙ в этот период она описывает окружение СТОУНХЕНДЖА.

Синатра снял для нее апартаменты в отеле «Пески»; когда она запротестовала по поводу цены, заявив, что не может такого себе позволить, а ему подобную щедрость не позволит и подавно, он только посмеялся и сказал: «Ты ведь со мной, дорогая. Отель даже и не выставит мне счета».

Лас-Вегас, 17–19 декабря 1959 года. У Синатры большое бунгало в «Песках», а кругом коттеджи поменьше, зарезервированные для членов Клана, и он, по свидетельству очевидцев, день и ночь проводит в возлияниях на лужайке у бассейна, принадлежащего только ему и членам Клана. (На данный момент это Джон Бишоп, Сэмми Кан, Сэмми Дэвис-мл., Эдди Фишер, Питер Лоуфорд, Дин Мартин.) Как признается Модена в разговоре с Вилли Рэй (АКУСТИКОЙ), Клан завораживает ее блеском имен.

В телефонном разговоре с Вилли Модена говорит: «В первый день у бассейна я чувствовала себя ужасно — так, словно в первый день в новой школе. Они разговаривают между собой будто на птичьем языке. Кто-нибудь скажет, например: „Тру-ля-ля!“ — и все ржут. Короче, все знают, когда смеяться, кроме меня».

Из расшифровки от 21 декабря 1959 года:

«Вилли. Я бы собрала шмотки и уехала.

Модена. Да я готова была. Если бы не Фрэнк, так бы и сделала.

Вилли. Он все-таки скрасил пребывание?

Модена. Не сразу. Слушай. Когда я увидела его в Вегасе — это был шок! Он был как попугай в своих любимых цветах. Апельсиновом и черном. Вкуса у него ни на грамм. По всему номеру букеты, как воробьи австралийские, они же — райские птицы.

Вилли. Что в этом дурного?

Модена. Да ничего. А у бассейна все время крутили его песни.

Вилли. Ну и как же все прошло?

Модена. Ничего, поладили».

Прокорпев над отчетом для Проститутки под урчание кондиционера, гонявшего прокуренный воздух по опустевшим кабинетам «Зенита», я где-то после десяти вечера — признаюсь — перестал печатать и скрипнул зубами. Все эти подробности наверняка покажутся Хью Монтегю не менее захватывающими, чем первые репортажи о жизни на планете Уран, я же чувствовал себя пошляком, оскверняющим едва пробившуюся наружу струйку истинного чувства. Эта женщина-девочка, тщеславная, как царь зверей, и бороздящая небеса в обществе кинг-конгов и несомненного кандидата в президенты страны, тем не менее в какой-то мере отвечала на мои чувства. Я был почти готов поверить, что стоит нам познать друг друга в постели, и мы сумеем вместе отыскать выход из лабиринтов прошлого. Разве любой на первый взгляд немыслимый любовный роман не бегство из мест заключения? Пальцы замерли на клавишах машинки, пока я размышлял о том, не нарушит ли этот детальный конспект поведения Модены идиллию совместного избавления.

Продолжение расшифровки от 21 декабря 1959 года:

«Вилли. Говорят, Фрэнк молотит классно, это так?

Модена. Не без того.

Вилли. А так ведь не скажешь: сложен не очень.

Модена. Ему и не надо.

Вилли. Думаю, знает, как создать настроение.

Модена. Он так внимателен. Понимает, как важны детали. Внутри, под панцирем, он ласковый и нежный. Ничего не требует. Сам ведет.

Вилли. Кто бы мог подумать!

Модена. Не эгоист.

Вилли. Тебя послушать, так прямо уникум какой-то.

Десять дней спустя Модена проводит новогодний уик-энд в доме Синатры в Палм-Спрингс. Потом снова делится впечатлениями с Вилли: „Я обожаю заниматься с ним любовью. Он такой утонченный“. Днем, пока Модена сидит в гостиной, Фрэнк репетирует с аккомпаниатором новые песни. При этом Синатра расхаживает по комнате, повторяет отдельные пассажи и, проходя мимо, не забывает потрепать Модену по руке или по плечу. И так час за часом. „Фрэнк столько времени проводит на сцене, что счастлив побыть дома, когда нет концерта, — поясняет Модена подруге. — Для него это отдых“.

Вилли. Сущий рай!

Модена. Да, мне нравится Палм-Спрингс.

Вилли. А как обставлен дом?

Модена. В восточном стиле.

Вилли. Этот маленький итальяшка, должно быть, мнит себя сущим дьяволом.

Модена. Он знает, что почем, как держать в руках власть».

(4 января 1960 года)

Однако, когда они снова встречаются в Палм-Спрингс, между ними происходит размолвка. Выдержка из записи от 20 января:

«Модена. Все кончено.

Вилли. Ты шутишь!

Модена. Я больше никогда не позволю себе так хорошо думать о мужике, никогда.

Вилли. А что-то стряслось?

Модена. Он все порушил.

Вилли. Как?

Модена. Не хочу даже говорить об этом.

Вилли. Это жестоко с твоей стороны. Разожгла мое любопытство — и на тебе.

Модена. Он хотел, чтобы я участвовала в том, в чем я не желаю участвовать. Ни в коем случае.

Вилли. Я вижу, тебе нравится втыкать в меня булавки и мучить, пока не подохну.

Модена. Он вздумал пригласить к нам в постель еще одну девушку.

Вилли. Что?

Модена. Я слегка перебрала шампанского и рано отправилась спать. Когда проснулась, увидела в нашей просторной кровати высокую негритянку. Она ему делала сама знаешь что. Он рукой подал мне знак — присоединяйся.

Вилли. Ну и ты?

Модена. Это так нелепо. Я разревелась.

Вилли. Ну естественно.

Модена. Плакать я терпеть не могу. А заплачу — не остановишь. Я просто убежала в ванную и прорыдала там с полчаса, а когда вылезла, девки той уже и след простыл, а Фрэнк принялся извиняться. Я сказала, что он немного опоздал с извинениями. Наверно, я пережала, но мне было наплевать. Мое самолюбие никогда еще так не страдало. Наконец он пожал плечами и сказал: „Ты великолепна, даже с какой-то своей изюминкой, но давай смотреть, крошка, правде в глаза: для меня ты несколько консервативна“. „Фрэнк, — выпалила я, — я уж точно извиняться не собираюсь“.

Вилли. Слишком сильно ты отреагировала.

Модена. Поверь, в этом не было ханжества. Если хочешь знать, я никогда ничего подобного не делала, хотя, наверно, смогла бы.

Вилли. Модена!

Модена. Допустим, если бы я не любила мужчину, но он мне нравился бы как партнер по „земным“ делам и я бы знала, что от этого никому не станет больно, тогда я, может, и вклинилась бы в тройку, а может, и нет.

Вилли. А Фрэнку ты этого не могла сказать?

Модена. Сказала. Следующую ночь я провела в гостевой спальне и дверь заперла. Но наутро я ему это сказала. Он пошутил: „Тогда где же кнопка „огонь“? Раз уж ты не безнадежно консервативна“. „Ты абсолютно ничего не понял“, — сказала я. „Чего же я не понял?“ — переспросил он. „Фрэнк, — призналась я, — твоя нежность меня покорила. Но я ошиблась, возомнив, что подобная близость предназначена только мне. Прошлой ночью я поняла, что ты можешь испытывать похожие чувства и к другим женщинам. Каждая — часть твоей мелодии. Просто мое сердце было ранено, когда я поняла, что не одна у тебя“.

Вилли. Черт возьми, Модена, я всегда говорила, что ты не боишься дойти до крайней черты, будь то в хорошем или в плохом.

Модена. Короче, он все-таки отреагировал. Подошел ко мне, взял за плечи и сказал: „Да если бы вдруг случилось, что ты в моей жизни оказалась единственной, через пару недель я наверняка удавился бы“. Я расхохоталась. Не было сил сдержаться. В этот момент он был такой маленький, такой смешной. Сопля на палочке. Но это была всего лишь игра: он пытался втереться обратно ко мне в доверие. Тогда я сказала: „Послушай, Фрэнк, давай останемся друзьями“. Знаешь, что он на это ответил?