Дом без ключа

Группы «швейцарцев» и «французов» работали почти до самого конца войны и полностью прекратили деятельность к 1945 году, но не в результате каких-либо успешных акций гитлеровских контрразведок, а в связи с общим изменением военной и политической обстановки в Европе. Члены групп были отозваны Центром на Родину и после демобилизации вернулись к работе по основным специальностям. Никто из них более никогда не засылался с разведывательными заданиями за кордон. Один из героев книги (Ширвиндт) стал профессором географии, другой (Жак-Анри Легран) вышел в отставку.

Я начал с того, что эта книга — не детектив. Этими же словами и закончу. В ней главное не «тайны», не приключенческие атрибуты, а люди — патриоты своей Родины, настоящие солдаты, воевавшие на самом переднем рубежей победившие в смертельном бою. Рассказ о них открывает перед читателем новую яркую страницу великой войны, которую вела наша страна, борясь за освобождение народов от порабощения и уничтожения, — страницу, строки которой нельзя читать без волнения и чувства законной гордости за советского человека, явившего миру непревзойденные образцы выдающегося героизма.

_{Генерал-майор И. ЧИСТЯКОВ}

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1. Июль, 1942. Париж, бульвар Осман, 24

Лето в Париже не самый лучший сезон. Жарко, пыльно, и каштаны на Больших бульварах кажутся серыми. Вода в Сене к вечеру начинает пахнуть псиной — это гниют городские отбросы. Жак-Анри не любит жару, но что поделать, уехать он не может. Паспорт со швейцарской визой лежит в столе, однако дела — их так много, что паспорту придется подождать.

Жалюзи в конторе опущены, но солнце пронизывает их, пробивает насквозь, и стакан с содовой водой нагревается меньше чем за полминуты. Жак-Анри отпивает глоток, костяной ложечкой перемешивает лед. Улыбается изнывающему в своем мундире полковнику.

— Еще содовой? Или, может быть, виши?

Полковник — из организации Тодта. [1] Он плотен, моложав, сидит прямо, ремень туго охватывает не по годам узкую талию, наводя на мысль о корсете. Если бы не мундир, то его можно было бы принять за француза — черные волосы, узкий, с горбинкой нос. Дипломированный инженер, доктор, Жака-Анри он немного презирает хотя и старается быть корректным. Для него Жак-Анри в данном случае младший деловой партнер а вообще человек второго сорта, делец из тех, кто рано или поздно кончит концлагерем или тюрьмой. Поэтому он не торопится подписывать контракт, хотя Жак-Анри не без намека поигрывает золотым пером, ловит им тоненький солнечный луч.

— Итак?

— Видите ли, господин Легран…

— Я весь внимание, полковник!

— Вы ручаетесь за сроки?

Речь идет о строительстве двадцати бараков на побережье, а можно подумать, что о второй Эйфелевой башне! Через неделю бараки должны быть заселены рабочими Тодта, и полковник напрасно тянет время — так или иначе контракт придется подписать. Фирма «Эпок» не первый день сотрудничает с вермахтом, в определенных кругах ее считают коллаборационистской, однако Жак-Анри не придает этому значения. Господа патриоты, тайком слушающие лондонское радио и полагающие, что этим самым они участвуют в Сопротивлении, всего лишь неопасные болтуны: бранить оккупантов и прославлять Жиро и де Голля — хороший тон, не больше. Во всем остальном эти господа, как и Жак-Анри, реалисты, и взгляды нисколько не мешают им вести дела с Берлином и Виши. И если имперские органы предпочитают «Эпок», то не потому что уверены в преданности его владельца «третьему рейху». Для них он всегда есть и будет лицом ненадежным и подозреваемым: Жаку-Анри известно, что гестапо наводило справки о нем и его служащих! Здесь, в Париже, немцы не верят никому — даже в солидных дельцах им мнятся замаскированные франтиреры. Но «Эпок» работает добросовестно, быстро и за сравнительно небольшое вознаграждение — это привлекает немцев. Жак-Анри делает все, чтобы репутация фирмы была безупречной. Среди его служащих нет никого, кто имел бы в свое время хоть малейшее касательство к так называемому Народному фронту, зато немало последователей полковника де ля Рока.

Перо в руке немца напоминает жало.

— И еще, господин Легран! Я хочу, чтобы вы знали — лично я был против передачи подряда вам.

— Но почему, полковник?

— Вы слышали о де Барте? Он строил участок шоссе на побережье. Сейчас им занимается гестапо, и, полагаю, он будет расстрелян.

Жак-Анри возмущен, но сдерживается. — «Эпок» не имеет ничего общего с де Бартом!

— Знаю, и тем не менее я был против вашей фирмы.

— Против французов вообще?

— Вот именно, мой дорогой господин Легран!

Жак-Анри молча пожимает плечами. После сказанного не может быть и речи о конверте — том самом, что лежит в бюро. В конверте — рейхсмарки, гонорар полковника. Хорошо бы выглядел он, Жак-Анри, если бы поторопился с этим делом! Как знать, не донес бы на него в гестапо господин представитель Тодта!.. И так каждый раз: не знаешь, когда и как передать деньги. Маленький куртаж стал большой проблемой, но не давать нельзя — подрядов меньше, чем претендентов на них. Придется поручить полковника Жюлю.

Жак-Анри делает вид, что перечитывает контракт, и думает — теперь уже о де Барте. Что он там натворил? Ходили слухи, что де Барт связан с Лондоном. Передал сведения? Но какие? Участок шоссе вел к Атлантическому побережью, к укреплениям «вала». [2] Неужели англичан может интересовать такая мелочь, как описание отдельного участка? Надо сказать Жюлю, чтобы рабочие не вздумали расспрашивать о чем-нибудь немцев, когда будут передавать им бараки. Атлантический вал — в известной мере секрет полишинеля; многое о нем можно узнать, не покидая Парижа.

Подпись полковника на контракте заканчивается длинным когтем. Жак-Анри готов поручиться, что, вернувшись к себе, полковник позвонит в абвер или в службу безопасности и попросит еще раз присмотреться к «Эпок»… Будем надеяться, что после этого он успокоится — сегодня контрразведка не осведомлена ни о ПТХ, ни о «Геомонде». Эти связи не находят своего отражения в деловой переписке фирмы и ее банковских счетах.

Жак-Анри с достоинством распрямляет плечи. Перстень на мизинце левой руки бьет снопиком брызг ослепительной голубизны. Бриллиант чист и прозрачен, как слеза, — скромно, солидно и чрезвычайно дорого.

— Благодарю за откровенность, полковник. Еще сигару?

— О нет… Хайль Гитлер!

Он уходит — походка двадцатилетнего или спортсмена. Узкая спина. Недосягаемо высокомерный прусский военный образца тысяча девятьсот сорок второго года. Конверт с гонораром остается в бюро и будет ждать часа, когда все-таки исчезнет в кармане полковничьего мундира. Час этот не за горами — в практике Жака-Анри не встречались немцы, отвергающие куртаж. Весь вопрос только — где, сколько и в какой форме? Жак-Анри почтительно кланяется у дверей.

— Рад был познакомиться, полковник.

И — Жюлю, сидящему в приемной:

— Зайдите!

У Жюля от жары размок воротничок. Толстый нос лоснится. Он и сам толст и неповоротлив, как слон. И еще у него больные почки, поэтому под глазами у него мешки, а кожа серая, нездоровая. Жюль, войдя, первым делом отыскивает бутылку виши и пьет прямо из горлышка. Сколько раз ему уже попадало за эту проделку! Но сегодня у Жака-Анри хорошее настроение, и он ограничивается шуткой:

— Ты меня разоришь!

Не отрывая бутылки от губ, Жюль роется в кармане, достает кредитку и бросает на стол. Затыкает горлышко пальцем и бормочет:

— Семь франков сдачи господин Легран.

— А за утреннюю?

Жак-Анри улыбается: после полковника разговор с Жюлем — сущая прелесть! Даже отвратительный южный акцент вызывает симпатию. Интересно, где он его подцепил, этот акцент?