Беда идет по следу

Лицо мужчины, продолговатое и угрюмое, оставалось сизоватым после недавнего бритья. Глазки, маленькие и темные, были близко посажены. Над низким лбом торчал темный ежик жестких волос. Синий саржевый костюм сидел на нем так складно, словно он в нем родился. Этот человек напомнил мне черноволосого Урию Гипа. Имя этого персонажа я запомнил с великим трудом, но зато на всю жизнь.

– Интересно, почему у него такой недовольный вид? – недоумевала Рита Тессинджер, будто мужчина был недостаточно благодарен ей за возможность вдыхать воздух, который она выдыхала с помощью изящного движения диафрагмы.

– Пожалуйста, не обсуждай присутствующих, детка, – пропела миссис Тессинджер, как пластинка с записью Эмили Пост.

– А о чем же тогда говорить?

– Мы бы могли побеседовать о погоде, – с готовностью предложила женщина, сидевшая по другую руку от Риты. – Ужас, правда? Ветер с озера пронизывает до костей. Мне милее солнечный Юг.

– Я люблю Юг, – поддержала ее Рита, чтобы все поняли, что она там бывала. – Но Чикаго я тоже люблю. Он такой оживленный.

– Большой город – вот все, что о нем можно сказать. С меня довольно больших городов, – устало произнесла Ритина соседка, словно она повидала за свою жизнь немало больших городов. Я не был уверен, что так уж близко.

Женщине было за пятьдесят. Остроносая, с грубоватым, сильно накрашенным лицом, в ярко-синем костюме и пунцовой, под цвет румян, блузке. Однако, несмотря на полнейшее отсутствие вкуса, что-то в ней было. Немолодые, скрытые под тушью для ресниц глаза внимательно изучали окружающих. Когда женщина двигала руками, а руки ее, не находя покоя, все время дрожали от нервного возбуждения, на них позвякивал дорожный набор искусственных украшений. И все же что-то в ней было. Скорей всего, за плечами у нее остались большие дела, которые принесли ей богатство и власть.

Заметив, что я разглядываю ее, Мери, не удержавшись, прошептала мне на ухо по-женски ехидно:

– Ну и шляпа, правда, кошмар?

Шляпа на самом деле была кошмарная. Огромная, беспорядочно утыканная перьями. Да и вообще женщина была кошмарная.

Ее сосед, судя по всему, держался иного мнения, поскольку он то и дело косился на нее с нескрываемым любопытством.

Сам он, пожалуй, только этим и был интересен. Неловкие попытки завязать разговор, тщательно подстриженные редеющие волосы, широкие, оплывающие жиром плечи, мясистые скрещенные лодыжки в шелковых носках, тесноватый, успевший измяться костюм в елочку, дорогой кричащий галстук – все говорило о том, что он преуспевающий американский бизнесмен. По его рукам, большим и натруженным, было заметно, что в свое время ему пришлось ими хорошенько поработать. Красивый рубиновый перстень свидетельствовал о том, что больше работать руками ему не придется.

Поезд вздрогнул, ожил и, дернувшись раза два-три, тронулся, подав пример американскому бизнесмену.

– Наконец-то поехали! – произнес он, обращаясь к объекту своего внимания. – Я уж думал, мы никогда не сдвинемся с места.

– Я тоже, – ответила дама. – Я приехала сюда из Калифорнии.

– Вы живете в Калифорнии?

– Почти всегда. Большую часть года. А вы?

– Нет. У меня там имеются деловые интересы, так что бываю несколько раз в год. Но оставаться так долго, чтобы надоело, не приходилось.

– А какой у вас бизнес?

– Видите ли, я вкладываю средства в различные предприятия. Во-первых, нефть. Честно говоря, нефть начинает интересовать меня все больше и больше.

Он пошел разглагольствовать о нефтяном бизнесе.

Так и не найдя собеседника, Рита попробовала примериться ко мне, была уничтожена взглядом Мери, скромно потупилась, но вскоре заерзала на месте опять. На этот раз она затопала по ковру своей маленькой аккуратной ножкой, и облачка пыли взметнулись ввысь дымком крохотных взрывов.

– Угомонись, – произнесла миссис Тессинджер, не отрывая красивых глаз от журнала «Мадемуазель».

Утро близилось к концу, а в баре до сих пор не появился ни один посетитель. Окраины Чикаго уплывали в небытие. Быстрый однообразный ритм мчавшегося вперед поезда, проникая в мое сознание, бился, словно дополнительное маленькое сердце. Меня захватило ощущение пути, восторг бегства.

Все, что бы ни происходило в Детройте после смерти Бесси Ленд, слегка отдавало кошмаром, в каждом городском доме был опасный подвал. Я сказал себе, что еду на юг искать Гектора Ленда, но я знал, что еще и бегу из города, который стал мне отвратителен, и от проблем, которые я не могу решить.

Небольшое облегчение я испытывал лишь оттого, что делом теперь занималось ФБР. Хефлер пришел в пятницу на дознание и заверил меня, что работа будет продолжена.

Его люди уже вышли на «Черный Израиль», а пока они собирают факты, предпочтительней, чтобы официальной версией смерти Бесси Ленд оставалось самоубийство.

Я попробовал успокоить свою совесть, сказав себе, что делал и делаю все возможное. Увы, справедливость требовала признать, что я удираю. Вскоре, однако, выяснилось, что я бегу, как гончая по кругу. Куда бы я ни шел, крысы прокладывали себе путь под землей. Я думал, что, уехав, послал все к черту, но оказалось, меня еще многое ожидало впереди.

Первый же звонок, оповещавший о ланче, заставил меня вернуться к действительности.

– Неважный из меня попутчик, – сказал я Мери.

– Отчего же? Ты мне даже больше нравишься, когда молчишь.

– Я бы хотел, чтобы меня любили за мое красноречие.

– За это еще никого не любили. Пошли лучше займем очередь, пока она не слишком длинная.

Стоя в очереди за Мери, я, подув ей в затылок, прошептал:

– Все равно, то, что я хочу тебе сказать, нельзя сказать, когда кругом люди.

В ответ она почти незаметно прижалась плечами к моей груди.

Уныло начавшийся день сразу показался мне восхитительным, а мысль о том, сколько всего хорошего нам еще предстоит, ударила в голову как вино. А от вина, как известно, самое тяжкое похмелье.

Пожилая дама, стоявшая впереди Мери, повернулась, чтобы посмотреть на нее, и, найдя ее наружность приятной, сказала:

– Ну разве не безобразие заставить нас стоять в очереди за ланчем? Если бы я знала, ни за что бы не уехала из Гранд-Рэпидз!

– В последние дни идет передислокация войск, – объяснила ей Мери.

– Да, но хотелось бы, чтобы правительство заботилось и о людях, оплативших проезд.

Заметив мою форму, пожилая дама умолкла. Мери, торопливо оглянувшись, улыбнулась мне.

– Раньше еда доставляла удовольствие, – произнес мужчина за моей спиной. – Теперь я ем что попало и называю себя счастливчиком. Никуда не денешься, война. Верно, сэр?

Это оказался дородный мужчина, тот, что занимался нефтяным бизнесом. Я повернулся, чтобы ответить, и увидел, что женщина в пунцовой блузке с ним. Он, видимо, был шустрее, чем я думал.

Очередь в вагон-ресторан постепенно продвигалась, и в конце-концов мы заняли столик на четверых: я и Мери сели с одной стороны, а нефтяной бизнесмен и его спутница напротив.

– Моя фамилия Андерсон, – объявил он, протягивая мне руку через стол. – Рад познакомиться с вами, лейтенант.

– Дрейк, – представился я. – А это мисс Томпсон.

– А это мисс Грин, – сказал Андерсон. Мисс Грин, обнажив зубы, слишком хорошие, чтоб быть настоящими, произнесла с едва уловимой насмешкой:

– Значит, вы – не молодожены. Я смотрю, друг на друга не налюбуются, подумала, у вас медовый месяц.

– Мы просто друзья, – вспыхнув, сказала Мери.

– О, вы ведь еще совсем юные! – неожиданно ответила ей мисс Грин. – У вас впереди целая жизнь.

– Это нам, людям постарше, надо срывать цветы наслаждения, пока хватает сил, – сказал Андерсон, – верно я говорю?

Мисс Грин, нисколько не смутившись, захохотала и, чиркнув автоматической зажигалкой, закурила сигарету в пунцовом мундштуке. Огонек мерцал в ее дрожащей руке, словно свеча на ветру. Было в ней что-то неуловимо напоминавшее мне о госпитале, и я подумал, что она, возможно, серьезно больна.