Хофманн

Он усмехнулся. Винсент кивнул. Правильно. Теперь, когда он все сопоставил, все стало очевидным — тогда, в Лондоне, это ему не бросилось в глаза. Интересно: Пьер и Клаудиа…

— А как у тебя с Жанетт?

Винсент вздрогнул и уставился на Роберта. Тот смотрел на него с легкой улыбкой, почти с любовью. Винсент посуровел, между бровей легла глубокая складка.

— Что ты этим хочешь сказать — у меня с Жанетт?

Роберт заглянул в чашку, потом поднял глаза и, не отводя взгляда, стал говорить.

— С тех пор, как мы знаем друг друга, познакомившись через наших родителей, нас всегда объединяла дружба, всех четверых, с самого начала. И это не была так называемая «отеческая» дружба, хотя ты на 15 лет старше меня, это были приятельские чувства, чувства, которые испытываешь по отношению к старшему брату. И я знаю, что ты чувствуешь то же самое. Ко мне, Пьеру, и… к Жанетт. Не обижайся, пожалуйста, я не думаю, что ты хотел это от нас скрыть. Я был уверен, что ты знаешь, что нам, по крайней мере — мне, за Пьера, я сказать не могу, у него свое, особенное, видение мира, с самого начала все стало ясно. Я же тогда стоял рядом с тобой — помнишь? Тебя словно молнией поразило, когда ты первый раз увидел Жанетт. Бог мой, я тогда был еще пацаном, но отчетливо это почувствовал. Вы никогда не говорили о своих отношениях, ну, ты понимаешь. И, ради Бога, если не хочешь, ты можешь об этом не говорить — и сейчас тоже. Это в конце концов ваше дело. Однако я уверен, что в Базель ты приехал только для того, чтобы повидаться с Жанетт.

Роберт вытащил из кармана пиджака пачку «Голуаз» с фильтром и закурил. Винсент уставился в стол перед собой. В голове творилось что-то невообразимое, мысли цеплялись одна за другую. Он то был уверен, что никто, никто не знает о его чувствах к Жанетт, даже не догадывается — кроме нее, конечно. Боже мой, оказывается, его видно насквозь? Неужели по его лицу так легко можно прочитать все его чувства, как фразу из книги? Если двадцатилетний, тогда еще ему абсолютно чужой человек смог проникнуть в его душу, распознать его чувства, то что же говорить о друзьях, о жене? Может быть, она все знала? Может быть, они там, в Лондоне, смеются над ним: у мужика вторая молодость, бедный, у него кризис, случающийся с мужчинами в среднем возрасте, мужчины обязательно должны еще раз… ах! Старый, добрый Винсент, какой же он, оказывается, развратник; с француженкой — о‑ля-ля, у него губа не дура; бедная семья — этот сластолюбец едет к своей французской подружке и бросает жену! Хватит!!! Так с ума можно сойти. Роберт заметил его беспокойный, сконфуженный взгляд и взял его за руку.

— Я уверен, что, кроме меня, никто ничего не заметил. Смотри — если бы Пьер о чем-нибудь догадывался, он обязательно проболтался бы. Но он ни разу не заводил об этом разговор, хотя мы часто говорили о Жанетт и о ее знакомствах. А родители — те точно ничего не заметили. Как часто они уговаривали Жанетт выйти замуж за сына Августа Пентуна, этого торговца вторсырьем с миллионным состоянием — его, кажется, Паулем зовут.

— Что? За этого идиота, этого жирного слабоумного придурка?

— Если раньше я этого не знал, то теперь, по крайней мере, мне стало ясно. Что ты, собственно, имеешь против бедного Пауля? И откуда ты вообще его знаешь? Ах, да, конечно…

Роберт смущенно улыбнулся.

На этот раз рассмеялся Винсент.

— Нет, нет, не только по рассказам Жанетт. Во время обеда, который давали как-то ваши родители, была и семья Пентунов. Мой Бог, такой глупой особи мне не доводилось встречать, хотя внешне он выглядит чрезвычайно интеллигентно. Но когда он откроет рот… то все это впечатление летит к черту. Такого просто не может быть — Жанетт и Пауль. Мне от одной только мысли становится дурно.

— Для тебя не секрет, кажется, что у Жанетт возникают те же ощущения?

Оба рассмеялись. Роберт встал и взял чашку.

— Ты только, пожалуйста, не расстраивайся — я наговорил тебе много глупостей. Тебе бояться нечего. В этом я уверен. Пошли, нужно еще купить цветы для Жанетт.

Винсент же не был теперь уверен, что все в порядке. Может быть, еще кто-нибудь, кроме Роберта, раскусил его — кто-нибудь в Лондоне? Теперь, когда он немного успокоился, он был убежден, что Патриция ничего не знает — он бы заметил это. Это не в ее правилах — такое длительное время держать рот на замке, молчать и терпеть. Возможно все же права поговорка, что супруг или супруга узнают последними о связях своей «прекрасной половины». И кроме всего прочего, теперь это не имело значения. Он хотел подвести черту под прежней жизнью и начать новую. Желательно — с Жанетт.

Наслаждаясь десертом — ванильным и ореховым мороженым с горячей малиной и соусом из зеленого перца, ангостуры, небольшого количества кашасы, кальвадоса и специального пряного малинового сока — приготовление пряностей было кулинарным секретом Жанетт, — Винсент в пол-уха слушал разговор между Робертом, Клаудией и Пьером. Он касался, в основном, последнего путешествия Клаудии в Норвегию, где по заказу телевидения она снимала репортажи о сторонниках движения «зеленых» — ничего особенного, по ее словам. Винсенту показалось, что Жанетт была весь вечер очень разговорчива. А ужин был просто отменным — еда довольно простая, но вкусная. На закуску — свежий салат из цикория, ананаса и креветок, на второе — мелконарезанная печень в горчичном соусе и сырно-картофельная запеканка. К этому Жанетт подала превосходный, с фруктовым привкусом фандан «Эпенот» урожая 77‑го года. Этот ужин в присутствии Жанетт совершенно очаровал его. Винсент почти не участвовал в этот вечер в разговорах, больше наблюдал за своими друзьями. Он надеялся, что в отличии от Пьера, потерявшего голову от Клаудии, по нему не видно, какие чувства он испытывал — ну, Роберт, конечно, знал. Клаудиа, напротив, как ему казалось, не отвечала пылким чувствам Пьера. Ему даже показалось, что она больше расположена к Роберту, специалисту по международному праву и, в частности, по международным соглашениям об охране окружающей среды — в этом отношении для нее он был более интересным и, прежде всего, компетентным собеседником, чем Пьер, чьи познания в области стоматологии были обширны, но специальная проблематика международной охраны окружающей среды его мало волновала. Правда, он пытался скрыть от Клаудии свое безразличие к этому вопросу. А Жанетт, Винсент заметил это, время от времени бросала в сторону Клаудии весьма критические взгляды. Может быть, она инстинктом чувствовала, что Клаудиа играет с Пьером и, будучи сестрой, негодовала? Винсент решил не забивать себе голову этими сложностями — за последнее время это был первый удавшийся вечер, когда он мог по-настоящему отдохнуть душой.

Маленькая трехкомнатная квартира Жанетт помещалась в узком доме в переулке Тотенгасслейн, напротив ратуши и рядом с домом, где когда-то жил Эразм Роттердамский. Эта маленькая улочка вела из нижнего города к церкви Святого Петра. Тихая, она излучала особенные покой и уют, присущие этой старой части Базеля. Жанетт предпочитала абсолютно иной стиль интерьера, чем Роберт. Ее квартира была меньше, но казалась более просторной уже потому, что не была так загромождена, как у Роберта. Жанетт не собирала все и вся, как ее брат. Она предпочитала современный деловой стиль и, в соответствии с ним, квартира представляла сочетание белого и небольшого количества черной мебели, а также хромированных элементов и неоновых светильников, расставляющих акценты. Но и это казалось Винсенту уютным, хотя, если признаться, то только из любви к Жанетт — свою квартиру, он, конечно же, обставил бы иначе. То там, то тут, с помощью подушечек и валиков в этом черно-белом жилом ландшафте были разбросаны синие и красные цветовые пятна. Но не было зеленого, желтого или коричневого цветов — то есть природных, земных цветов. Вначале Винсент воспринимал такой интерьер как контраст с личностью Жанетт. Для него-то она была теплой, сердечной, земной — прямой противоположностью духу ее квартиры. Но потом вынужденно признал, как мало ее знает, несмотря на частое общение. Этот контраст, даже если не отражал ее суть, не мешал и не отпугивал, скорее наоборот — она становилась еще более притягательной для него.