Ведомство страха

Были у него, конечно, друзья и не так давно – человек пять или шесть. Потом он женился, и они стали друзьями его жены, даже больше, чем его собственными. Том Кэртис, Крукс, Перри и Вейн.

После его ареста они, как и следовало предполагать, исчезли. Возле него оставался только глупый бедняга Генри Уилкокс, который продолжал твердить проклятую фразу: «Я знаю, ты не виновен. Ты же и мухи не обидишь». Роу вспомнил, какое лицо было у Уилкокса, когда он ему сказал: «Я виноват. Я ее убил». После этого у него не осталось даже Уилкокса, а вернее, его маленькой властной жены, игравшей в хоккей (вся каминная доска у них была заставлена ее серебряными трофеями).

Полицейский в штатском всячески выражал нетерпение. Он, видно, прочел свою газету полностью, потому что она была раскрыта на той же странице. Часы показывали пять минут одиннадцатого. Роу захлопнул каталог, пометив наудачу несколько партий книг, и вышел на улицу. Человек в штатском обратился к нему: «Простите…» – и сердце у Роу замерло.

– Да?

– Я забыл дома спички.

– Возьмите всю коробку.

– Не могу, спасибо, не такие теперь времена. – Он поглядел мимо Роу вдоль улицы на развалины сберегательной кассы, – ее сейфы стояли как могильные памятники, – а потом проводил взглядом пожилого служащего, который волочил по земле зонтик возле дверей Реннита.

– Кого-нибудь ждете? – спросил Роу.

– Да так, – неуклюже объяснил полицейский, – одного приятеля. Вот опаздывает…

– До свидания.

– До свидания, сэр. – Это слово «сэр» было тактической ошибкой, как и мягкая шляпа, надетая слишком прямо, по-служилому, и одна и та же страница «Дейли миррор». «Да разве они станут утруждать своих лучших работников из– за какого-то убийства», – подумал Роу, снова потревожив ранку на языке.

Что теперь делать? Он не в первый раз пожалел, что возле него нет Генри Уилкокса. Некоторые люди сами удаляются жить в пустыню. Но у них есть бог, с которым они могут общаться. Почти десять лет он не испытывал потребности в друзьях – одна женщина заменяла ему всех друзей на свете… Интересно, где теперь может быть Генри? Он представил себе, как Генри суетится в отряде противовоздушной обороны, – над ним потешаются, когда кругом тихо, а сам он замирает от страха на время долгого дежурства на улице, но, натянув парусиновые штаны не по росту и слишком просторный шлем, стоит на своем посту… Ах, будь она проклята, эта жизнь, подумал Роу, дойдя до разрушенного угла Хай-Холборн, я сделал все, чтобы тоже принять участие в войне. Не моя вина, если по здоровью меня не взяли в армию, а что касается этих чертовых героев гражданской обороны – всех этих маленьких конторщиков, ханжей и прочее, – они не пожелали меня принять, когда узнали, что я сидел; даже сидение в сумасшедшем доме показалось им слишком позорным, чтобы назначить меня на пост 2, пост 4 или какой-нибудь другой пост. А теперь они совсем выбросили меня из этой войны – хотят схватить за убийство, которого я не совершал. На что я могу надеяться при моем прошлом?

Он подумал: чего мне дался этот кекс? Меня все это не касается. Это их война, а не моя. Почему бы мне просто где-нибудь не спрятаться, пока не стихнет шумиха? (Во время войны шум вокруг какого-то убийства должен скоро уняться!) Это не моя война, я ведь ненароком попал на передний край. Уеду из Лондона, пусть тут дурачье само разбирается, пусть дурачье помирает… В кексе, может, и не было ничего важного, какой-нибудь бумажный колпак, изречение, шестипенсовик на счастье. Может быть, этот горбун ничего и не замышлял, может, мне просто почудился этот привкус… Может быть, ничего этого не было и я все выдумал – взрывы по-разному действуют на людей, мог же он повлиять на мозги, которые и так устали от мрачных мыслей.

И, словно спасаясь от надоедливого спутника, который шел рядом и длинно что-то объяснял, Роу вдруг нырнул в телефонную будку и набрал номер. Строгий вдовий голос недовольно осведомился: «У телефона Свободные матери. Кто говорит?»

– Позовите, пожалуйста, мисс Хильфе.

– А кто спрашивает?

– Ее друг. – Провод задрожал от недовольного хмыканья. Роу резко сказал: – Соедините меня с ней, прошу вас. – И тут же услышал голос, который, если бы он закрыл глаза, забыл о телефонной будке и разрушенном Холборне, мог быть голосом его жены. Сходства на самом деле не было, но он так давно не разговаривал с женщинами, если не считать хозяйки или продавщицы в магазине, что всякий женский голос возвращал его в прошлое.

– Слушаю. Кто говорит?

– Эта вы, мисс Хильфе?

– Да. А кто вы?

Он ответил так, словно его имя было знакомо ей с детства:

– Это Роу.

Наступила такая долгая пауза, что он испугался, не положила ли она трубку.

– Алло? Вы слушаете? – спросил он.

– Да.

– Я хотел бы с вами поговорить.

– Вам не следовало мне звонить.

– Мне некому больше звонить – кроме вас и вашего брата. Он там?

– Нет.

– Вы слышали, что случилось?

– Он мне сказал.

– Вы ведь ждали чего-то, правда?

– Не этого. Чего-нибудь похуже.

– Сколько я вам причинил беспокойства из-за того, что к вам вчера пришел, да?

– Моего брата ничего не беспокоит.

– Я позвонил Ренниту.

– Зачем? Вы не должны были этого делать.

– Я еще не освоил всю эту технику. Но вы сами можете догадаться, что произошло.

– Да. Полиция.

– Вы знаете, что ваш брат посоветовал мне сделать?

– Да.

Их разговор был похож на письмо через цензуру. А он чувствовал неодолимую потребность поговорить с кем-нибудь откровенно. Он спросил:

– Вы не могли бы встретиться со мной минут на пять?

– Нет, – сказала она. – Не могу. Я не могу отсюда уйти.

– Ну хоть на две минуты.

– Невозможно.

Ему вдруг это показалось необычайно важным.

– Пожалуйста! – упрашивал он.

– Это опасно. Брат рассердится.

– Я ведь совсем один. Мне не у кого спросить совета. Я многого не понимаю.

– Мне очень жаль…

– А я не могу написать вам… или ему?

– Вы просто пришлите свой адрес… мне. Не надо подписывать письмо или подпишитесь чужим именем.

Эмигранты знают эти уловки как свои пять пальцев. Им такая жизнь хорошо знакома. Интересно, а если он спросит ее, откуда взять денег, найдет ли она на это готовый ответ? Он чувствовал себя, как заблудившийся ребенок, который вдруг уцепился за рукав взрослого, надеясь, что тот доведет его до дому. Он решил наплевать на воображаемого цензора.

– В газетах ничего нет?

– Ничего.

– Я написал письмо в полицию.

– Ах, зачем вы это сделали? Вы его уже отправили?

– Нет.

– Подождите, – сказала она. – Может, это вам не понадобится. Посмотрим, что будет дальше.

– Как вы думаете, мне не опасно сходить в банк, чтобы снять деньги со счета?

– Вы такой беспомощный. Какой вы беспомощный! Еще как опасно! Вас там будут подстерегать.

– Тогда как же мне жить?

– Неужели у вас нет приятеля, который может получить для вас по чеку?

Ему почему-то не хотелось признаваться, что у него никого нет.

– Есть, – сказал он. – Конечно, есть.

– Ну вот… Только не показывайтесь никому на глаза, – сказала она так тихо, что ему пришлось напрячь голос:

– Не буду.

Она дала отбой. Он положил трубку и двинулся назад в Холборн, стараясь не показываться никому на глаза. Впереди него шел с оттопыренными карманами один из книжных червей, которые были на аукционе.

«Неужели у вас нет приятеля?» – спросила она. У эмигрантов всегда есть друзья – какие-то люди контрабандой перевозят письма, достают паспорта, подкупают чиновников; в огромном подполье величиной с материк царит взаимопомощь. В Англии еще не освоили эту технику. Кого попросить дать ему деньги по чеку? Какого-нибудь торговца? С тех пор как он живет один, он имел дело с магазином только через хозяйку. Он вторично за этот день перебрал в уме всех своих бывших друзей. Анне Хильфе не пришло в голову, что у беглеца может не быть друзей. У эмигранта всегда есть своя партия или хотя бы соплеменники. Он подумал о Перри и Вейне, – нет, это безнадежно, даже если бы он знал, как их найти. Крукс, Бойль, Кэртис… Кэртис способен дать ему по морде. У него примитивные взгляды на жизнь и безграничное самодовольство. Роу всегда привлекало в друзьях простодушие, оно восполняло то, чего не хватало ему самому. Оставался Генри Уилкокс. Тут еще была какая-то надежда, если не вмешается жена-хоккеистка. У их жен не было ничего общего. Железное здоровье и жестокая беда – несовместимы, а инстинкт самосохранения должен внушить миссис Уилкокс ненависть к нему. Если человек может убить свою жену, подумает она, до чего он в состоянии дойти?