Клуб «Алиби»

Брови Шупа изогнулись, удивившись ее дерзости. У него даже и в мыслях не было, что она кого-то подозревает после пропажи документов.

— Думаю, — осторожно произнес он, — вам нужно зайти ко мне в кабинет. Мне нужно надиктовать вам телеграмму. В Нью-Йорк.

Она взяла карандаш и блокнот и проследовала за ним в кабинет и направилась к любимому деревянному креслу, несколько отстоявшему от стены, чтобы с угрожающим и бескомпромиссным видом сесть перед прекрасным бидермайерским [31] столом Шупа. У него было столько секретов, у этого Шупа, его молчание стоило так дорого. Она тихо сидела и внимала с видом молящегося. Немцы приближаются, и все американцы скоро побегут домой. Она почти физически ощущала панику отъезжающих, которая витала в кабинете Шупа.

Он закрыл дверь кабинета, взгляд механически скользил по сообщению от жены Эмери Морриса: «Муж нездоров и останется дома до выздоровления».

— Вы распространили сообщение о смерти мистера Стилвелла? — спросил он таким тоном, как будто говорил о прогнозе погоды или обеденном меню в Ритце.

На безупречном лице мадам Ренард появился первый изъян; появились морщинки и глаза наполнились слезами.

— Бедный мальчик. Это из-за сердца, правда? Кто знал? Он казался таким здоровым и сильным. Мой отец ушел из жизни так же…

— Да, хорошо, — оборвал ее Шуп. — Сегодня утром я говорил с посольством. Все уже готово. Репатриация останков. Вы закажете венок. Что-нибудь для семьи, с именами сотрудников. Соболезнования. Его можно будет отправить вместе с гробом.

Она сделала короткую запись карандашом в блокноте.

— Я прослежу за всем.

— Что-нибудь еще пропало? — спросил Шуп. — Что-нибудь, кроме вещей Ламона?

— Я не прочесывала помещение. Денег не взяли. Ящики не сломаны. У того, кто это сделал, был ключ.

— Ваш ключ?

— Возможно дубликат.

— Вы знаете об этой конторе больше, чем кто-либо. Вы знаете, в каких коробках полазили, каких из работ Ламона не хватает…

Ее глаза сузились, как у сиамской кошки.

— Месье Шуп, вы же не хотите сказать, что я прервала свой сон и отправилась грабить офис посреди ночи? Если на то пошло, то у меня и так хватает дел по дому, прежде чем эти чертовы немцы ворвутся в Париж и сделают нашу жизнь ничтожной, вы понимаете? Я могу сейчас же уйти!

Она нервно забарабанила пальцами.

— Мне нет нужды дожидаться месье Морриса, и объяснять, что он сделал с собственностью фирмы. Меня это не волнует, comprendez-vous [32]?

Ее проницательность — этой пятидесятилетней женщины с чувственностью работницы борделя, кипящей под строгим костюмом — насторожила его. Шуп не хотел сосредоточивать свое внимание на Моррисе. Или примешивать его к исчезновению документов. Или к смерти Стилвелла. Он не даст мадам Ренар повода распускать слухи среди сотрудников.

Он сидел на своем стуле, соединив кончики пальцев и наклонив седую голову — идеальный образ стареющего юриста — и думал о роли в этом деле Мемфис Джонс. О том потоке слов, который она вылила на него прошлой ночью, и о галерее образов, которую они разбудили: Моррис на коленях в строгом костюме от Сэйвил Роу, и пенис танцора кабаре в его руках. Тот же самый танцор, повешенный в комнате Филиппа Стилвелла. Шуп пожевал губами, словно пробуя на вкус вино. Главное, по его мнению, было не в том, чтобы понять, а в том, чтобы локализовать проблему. И свести до минимума ущерб для фирмы.

— Мне просто интересно, Джейн, знаете ли вы, какие документы исчезли.

Она продолжала сидеть прямо на стуле, ее ухоженные пальцы сжимали блокнот.

— Все документы мистера Стилвелла… И… папки «Ай Джи Фарбениндастри».

— «Ай Джи Фарбен», — повторил он. — Немецкая фирма.

— Да.

Шуп почувствовал внезапный приступ тошноты. Чтобы подавить его, он достал нож для писем и принялся задумчиво вертеть его в руках, словно мог прочесть будущее по его полированной поверхности. «Салливан и Кромвелл», особенно Роже Ламон, были юрисконсультами международного картеля химических мануфактур, одной из которых была «Ай Джи Фарбениндастри». В картель также входили американская фирма, «Элайд Дай энд Кемикал Индастриз»; бельгийский концерн «Сольвей и К°»; а также британская химическая компания. Четыре корпорации имели большие запасы на складах друг друга, а руководящие чины были настолько перемешаны, что их едва можно было различить; но все эти отношения рухнули восемь месяцев назад под топором войны. «Ай Джи Фарбен» перестала быть клиентом «С. и К.». Украденные папки теперь представляли интерес только для историков. Но только ли для них?

— За неделю до отъезда месье Ламона документы были в работе, — добавила мадам Ренар.

Несмотря на эмбарго фирмы на немецкий бизнес. Шуп перевел взгляд с ножа для бумаг на лицо женщины.

— Почему?

Она пожала плечами.

— Я узнала бы об этом последней. Месье Ламон никогда не прибегал к услугам секретаря. Он печатал все сам, vous voyez [33].

Он вспомнил эту привычку Ламона, шутки, которые был вынужден терпеть этот нью-йоркский житель, сравнения с машинистками и военными корреспондентами, печатающими новости с фронта — предположение о том, что на самом деле это его мемуары, или «Великий американский роман», который он сочиняет за закрытой дверью своего кабинета. Он всегда относился ко всему со свойственной ему мудростью, не позволяя Джейн Ренар делать за него его работу.

«Это Джейн, — подумал Шуп, — это она распустила слухи о том, что Ламон презирает женщин».

Шуп был юристом по ценным бумагам. Он разбирался в финансах, а не в химикатах. Он никогда не работал с Ламоном, Моррисом или их клиентами. Но как управляющий партнер парижского филиала он должен был быть в курсе всех дел, которые проходили через его контору. Что производила «Ай Джи Фарбен»? Красители, конечно. Нитраты. Это был новый способ извлекать никель из золота — Ламон работал над этим патентом несколько лет назад. И Моррис тоже.

Нелегально. Аморально. Потопит нас всех…

Тот надоедливый тип в офисе Буллита — Херст. Он задавал сложные вопросы. У него назойливые манеры и он не отступит — Шуп знал такой тип людей. Всегда попадались клиенты, которые не шли на компромисс, которые не понимали, что жизнь всегда возвращает то, что было потеряно, что фирмы и войны существуют, несмотря на интересы отдельных людей и их смерти…

— Как насчет телеграммы, месье Шуп? — спросила мадам Ренар. — Той, которую вы собирались мне продиктовать в Нью-Йорк?

Он уставился на нее, как будто видел ее в первый раз. «Фирмы и войны, — подумал он, — они должны существовать».

— Мистеру Джону Фостеру Даллсу, — начал он. — Ходят слухи, что вчера немецкая армия перешла реку Мез. Точка. Прошу разрешения закрыть филиал и как можно скорее эвакуировать персонал фирмы из Парижа. Точка…

Консьержка Филиппа Стилвелла была горбатой седоволосой женщиной по имени Леони Блум. Она пристально и подозрительно посмотрела на Джо Херста, когда тот постучал в маленькую дверь, выходившую во двор красивого старого здания, где жил Филипп Стилвелл, и спросила его, не немец ли он.

— Американец, — ответил он на своем дипломатическом французском, — из посольства.

— Он — шишка из Вашингтона, ты, старая мышь, — ворчал Пети за спиной Херста. — Немец, скажешь тоже!

Он часто сталкивался с такими невежественными людьми, как мадам Блум, и полагал, что «босс» взял его с собой именно для этой цели.

Она повернулась к стакану, в котором хранились ее искусственные зубы, решительно вставила их себе в рот и ответила на вульгарном французском, которым разговаривал Пети:

— Я подала документы на визу два месяца назад. Хочу навестить свою племянницу в Америке. И с тех пор я ничего не получила. Ничего! Думаю, вы пришли, чтобы вручить мне все лично?