Неизвестные лица

— Просто нервы расходились, — ответил Бочкин, отнимая от лица руки.

— Лечиться надо, старик. Когда я был маленьким, вы казались очень веселым и счастливым человеком. Вы часто приносили мне игрушки… Помню, я все просил вас подарить пугач, но мать не разрешала такого подарка, а вы все же подарили, и когда дома никого не было, я стрелял… Потом в Нью-Йорке вы мне часто вспоминались первое время, а затем я вас забыл…

Адамс рассмеялся. Бочкин тоже изобразил на своем лице нечто похожее на улыбку.

— Вас здесь в управление госбезопасности вызывали когда-нибудь? — неожиданно спросил Адамс.

Бочкин вздрогнул, улыбка сбежала с его лица, и он залепетал:

— Боже избави! Тридцать пятый год живу в городе, и хотя бы одна живая душа… Лучшим киоскером считаюсь… О житии моем в Петербурге никто здесь не знает…

— И кто это вас научил молитвенным причитаниям? — грубо спросил Адамс и брезгливо поморщился. — Говорите проще!

— Как умею… Старый я…

— Ну хорошо… Почему, удирая из Петербурга, вы выбрали Лучанск?

— Родственники жены тут были. Приютиться возможность имелась, — отозвался Бочкин. — Рисковал я все же, поехав сюда. Первые годы кротом, можно сказать, жил, никуда не показывался…

— Почему? — спросил Адамс.

— Да так… Обстоятельства, — пожал плечами Бочкин и стыдливо опустил глаза.

— Не финтите! — вырвалось у Адамса. — Знайте раз и навсегда: все ваши так называемые обстоятельства прекрасно известны.

Бочкин склонил голову набок, пожал плечами и отвернулся.

— Чуева, надеюсь, помните? — спросил Адамс, насмешливо глядя на старика.

Бочкин поднял голову.

— Помню… Умерла и его жена. Теперь в доме живет его брат, старик совсем…

— Как дела с поручением Родса?

Бочкин ждал этого вопроса и решил не трусить. Он сказал:

— Сроки давно истекли…

— Есть люди, которые все помнят, — холодно проговорил Адамс. — Не у всех, как у вас, короткая память! Мне известно, что вас об этом пытались спрашивать и год, и четыре, и девятнадцать лет спустя… Словом, не забывали!

Адамс, произнося эти слова, наблюдал за лицом старика, и ему казалось, что одна за другой спадают маски с этой хитрой физиономии: так менялось на ней выражение.

На дворе раздался протяжный вой. Бочкин вскочил с дивана и бросился к занавешенному окну.

— Это ваша собака приходит в себя, — взглянув на часы, сказал Адамс. — Так ничего не знаете?

Бочкин угрюмо посмотрел на племянника и повторил:

— Ничего.

— Неправда! — отчеканил Адамс и подумал: «Дядюшка — прохвост наивысшей марки. Судя по всему, ему здесь отлично живется…»

— Ничего не знаю, — с прежней настойчивостью сказал Бочкин.

Но не так-то легко было сломить упорство Адамса. Он подошел вплотную к старику.

— Как все-таки дела с выполнением поручения Родса?

— Никак, — ответил старик. Задыхаясь от гнева, он продолжал: — Очевидно, Родсу нечего было делать все эти годы, как только помнить о каких-то бумажках Чуева!

Вой на дворе повторился. Бочкин вытащил из кармана носовой платок и вытер вспотевшее лицо. Адамс ощутил тонкий запах дорогих духов и подумал, что старик еще по-молодому цепляется за жизнь.

— Идите, напоите собаку холодной водой, — сказал Адамс и, подойдя к окну, отогнул край занавески.

Бочкин торопливо вышел из комнаты. Адамсу было слышно, как на кухне полилась из крана вода. Продолжая стоять у окна, Адамс наблюдал за суетней Бочкина возле собаки.

Когда он вернулся в комнату, Адамс уже сидел в кресле и курил. Бочкин хотел опять оставить племянника одного, но тот указал ему на диван и сказал:

— Ваше поведение, дядюшка, никуда не годится. Увиливая все эти годы от позывных, вы поступали не по-джентльменски… Я думал пощадить вас, но вынужден сказать прямо: ваша расписка на деньги, полученные от Родса, находится не в какой-то частной конторе, а в государственном учреждении. Учтите! Она потеряет свое значение только после смерти Евлампия Бочкина. Вынужден также напомнить, что во время поездки с Родсом по России в четырнадцатом году вы сделали для него несколько обзорных записок со сведениями экономического характера по центральной России, Сибири и Дальнему Востоку… Значение этих записок вам прекрасно известно. Вы были ценным помощником Родса. Вам также понятно, что Честер Родс и в то отдаленное время был фотографом-художником только для маскировки… Поймите: дальнейшее уклонение от порученных вам обязанностей ставит под угрозу вашу свободу, жизнь…

Все это Адамс проговорил спокойно, но Бочкин воспринимал слова, как удары. У него задрожали колени.

— Предупреждаю, — продолжал Адамс, подойдя к Бочкину, — если у вас возникнет мысль сообщить властям о моем пребывании, то пеняйте на себя. Вам после этого не жить. А жизнь, судя хотя бы по тому, что вы спрыскиваете свои носовые платки дамскими духами, вам еще дорога… Родственные отношения здесь ни к чему!

— Довольно! — взмолился Бочкин.

— Потерпите! — продолжал Адамс. — Знайте: Родс еще весьма крепкий старик и слывет самым квалифицированным знатоком России. С его мнением считаются в высших сферах. Вам он приказал передать: в случае благополучного выполнения задания будет полное прощение и щедрая благодарность! В ином случае… Впрочем, это вы и сами знаете.

— Да я ничего… Я готов… — окончательно струсив, проговорил Бочкин.

Адамс, испытующе глядя на старика, продолжал:

— Родс категорически настаивает на раскрытии тайны Чуева. Имеющиеся у Родса данные дают основание считать, что тайна Чуева так и не вышла за пределы того дома, в котором он жил.

— Что я должен сделать? — спросил Бочкин.

— Во-первых, достать материалы Чуева, — ответил Адамс. — Это целиком возлагается на вас. Можете рассчитывать на мою помощь. Во-вторых, для начала расскажете о своих знакомых в Лучанске и особенно о тех, которые работают на номерном заводе на Петровском шоссе… В третьих, будете делать все, что я сочту необходимым…

Бочкин усиленно закивал головой и стал рассказывать. Адамс внимательно слушал, задавал вопросы, иногда подходил к окну и посматривал на двор, по которому уже бегала овчарка, позвякивая цепью. Когда Бочкин замолчал, Адамс спросил:

— Что вы не спросите о моих матери и отце?

— Да, да, — засуетился Бочкин. — Все хотел осведомиться, да не о том разговор шел…

— Их нет уже в живых… Но о семейных делах поговорим после.

— Ах ты боже мой! — сокрушенно воскликнул Бочкин.

— Женщина у вас в городе есть? Любовница?

— Какие там женщины! — замахал руками Бочкин. — Давно я в тираж вышел…

— А что это за девушка была здесь? — спросил Адамс.

— Клиентка одна! За журнальчиком приходила, — ответил Бочкин и отвел глаза в сторону.

— Где работает?

Бочкин замялся. Рассказывая о своих знакомых и тех из них, которые работают на номерном заводе, Бочкин сознательно не назвал Лену.

— Разве это тайна? — продолжал интересоваться Адамс.

— Работает на том же заводе, о котором ты спрашивал, — неохотно ответил Бочкин.

— Кем?

— Чертежницей в конструкторском…

— Отлично! В чем ее слабости?

— Мечтала стать киноактрисой, но не вышло дело… Во власти экрана до сих пор… У меня покупает кинолитературу.

— Комсомолка?

— Да…..

— Любовник есть?.

Бочкин молчал, угрюмо глядя в угол комнаты.

— Есть любовник? — строго повторил Адамс.

— Нет… Не знаю, — невнятно проговорил Бочкин.

Адамс презрительно улыбнулся. Бочкин посмотрел на него и сказал:

— А собака теперь не будет болеть?

— Ну и мастер же вы юлить! — обозлился Адамс, — Меня не собака интересует… Есть у нее любовник?

— Не знаю…

— Тогда я знаю! — раздраженно выкрикнул Адамс, — Вы ее хотите сделать своей любовницей!

— Видишь ли, Жорж… — начал Бочкин.

— Все ясно! — перебил Адамс. — Можете отличиться в любовных похождениях, но только после моего отъезда, а теперь из этой дряни нужно выжать все до капли, как воду из губки!