Призрак Проститутки

— Я ведь буду там заниматься только шпионажем. Хью говорит, это ничуть не лучше, чем иметь дело с болтами и гайками.

— Фу, какой гадкий этот Хью. Вот! Я все время хотела это сказать с тех пор, как вышла за него замуж. Фу, фу, какой гадкий этот Хью! Повторяю: я вам завидую. Шпионаж! — произнесла она низким, грудным голосом. Я не сразу понял, что она подражает кому-то вроде Мэрилин Монро.

— Хью утверждает, что контрразведка — это настоящее дело, — сказал я.

— Да, и этот потрясающий Феликс Эдмундович Дзержинский. Знаете что, надоел мне Хью.

Хью надоел? Вот теперь я понял, что люди имеют в виду, говоря, что время остановилось. Бег его замедлился, потом оно остановилось, и все краски в комнате начали меняться.

— Нет, — сказала Киттредж, — я его обожаю. Я без ума от него. Хью потрясающ, маниакален в постели. — Взгляд ее говорил, что она оседлала кентавра и скачет на нем. — Просто он не хочет это проделывать шестьдесят девять раз подряд.

Увидев, как я потрясен, она рассмеялась.

— Хью ужасен, — сказала она. — Он говорит, трахаться шестьдесят девять раз подряд все равно что любителю заниматься контрразведкой.

— Что-что? — переспросил я.

— О, ну вы же все понимаете. Я сижу в вашем мозгу, а вы — в моем. — Прежде чем я успел должным образом удивиться, она добавила: — Гарри, а вы когда-нибудь проделывали soixante neuf fois[50]?

— Откровенно говоря, нет. И пожалуй, мне не хотелось бы об этом думать.

— Я слышала, это божественно.

— В самом деле?

— Одна из моих замужних подруг рассказывала мне.

— Кто же это?

— Ох, Гарри, вы такой же наивный, как и я. Да не делайте такое лицо. Я не сошла с ума. Просто решила поговорить в стиле Ленни Брюса. Не волнуйтесь, дорогой крестный нашего будущего малыша, мы с Хью женаты, и прочно.

— Отлично, — сказал я. — Но не думаю, что вы так наивны, как утверждаете.

— Возможно, не вам об этом судить. А теперь, Гарри, окажите мне услугу. Пишите из Уругвая длинные письма. По-настоящему длинные. Рассказывайте про свою работу. — Она нагнулась ко мне и прошептала: — Про то, чего я не должна знать. Я настолько не осведомлена в повседневных делах. А мне это нужно знать для моих исследований.

— Вы просите меня нарушить закон, — сказал я.

— Да, — сказала она, — но нас ведь не поймают, и это так просто. — Она сунула руку в кармашек блузки и извлекла оттуда листок бумаги. — Я написала тут все инструкции. Через дипломатическую почту совершенно безопасно обмениваться письмами. Абсолютно надежно. — Она кивнула, должно быть отвечая на выражение моих глаз. — Да, наверное, я прошу вас нарушить закон. Но ведь на самом-то деле это не так, мой дорогой. — И Киттредж наградила меня одним из своих влажных поцелуев, двоюродным братом настоящего. — Пишите мне длиннющие-предлиннющие письма. Вкладывайте в них достаточно, чтобы нас могли повесить. — Она издала странный смешок, словно конспирация была самой сексуальной вещью на свете.

Я прочел ее инструкцию только в самолете. Она состояла всего из нескольких строк.

Адресуйте конверт Полли Гэлен Смит. Дорога АР-105-МК. В Вашингтоне ваше письмо перешлют в почтовый ящик в Джорджтауне, который по-прежнему принадлежит Полли, но ключ от него она дала мне, так как у нее теперь есть другой почтовый ящик. Так что она и знать не будет, кто мне пишет. Besitos[51]. Киттредж.

Часть IV

Монтевидео

[1956–1959]

1

Монтевидео

Воскресенье, 14 октября 1956 года

Дорогая Киттредж!

С самого своего приезда сюда я не выезжал из города. Как мне сказали в посольстве, работать нам приходится часто по шестьдесят и по семьдесят часов в неделю. В результате Монтевидео, город с миллионным населением, где живет половина обитателей Уругвая, — это все, что я какое-то время буду видеть.

Мой отель «Виктория-плаза», новое шестнадцатиэтажное здание из красного кирпича, похоже на картонную коробку. «Вся деловая жизнь страны сосредоточена в этом городе», — сказал мне Ховард Хант перед тем, как я отправился в Монтевидео, и я решил, что мой будущий шеф уж наверняка знает, что это так, и там действительно идет своеобразная деловая жизнь: в баре отеля бизнесмены различных национальностей так и рыскают, выискивая, с кем бы заключить сделку. Поскольку денег у меня едва хватает на оплату номера, я эти дни слонялся по городу. Дело в том, что в четверг, когда я прибыл, оба моих начальника отсутствовали по делам Фирмы, и Порринджер, встречавший меня в аэропорту, посоветовал до понедельника знакомиться с городом, так как потом у меня уже не будет такого шанса. Он добавил, что у него сейчас слишком много народу и он не мог меня как следует устроить.

Замечательно! У меня такое чувство, что это мой последний свободный уик-энд до Рождества. Мои коллеги в нашем крыле посольства на втором этаже похожи на мормонов Хью. Чертовски заработавшиеся индивидуумы!

Ну и, должен сказать, черт знает как плохо быть одному в чужой стране. Я до того устал, прошагавши весь день, что заснул сразу после ужина — пока о ночной жизни ничего рассказать не могу, — а утром снова отправился бродить по городу. Поверите ли, я нахожу Монтевидео в известной мере привлекательным. Это уже достижение, поскольку при беглом осмотре ничего примечательного не обнаруживается. Уругвай вообще представляется мне малоинтересным. Страна не может похвалиться Андами — в ней и гор-то почти нет, как нет и великих амазонских джунглей. Просто холмы, на которых пасется скот. Монтевидео — это морской порт, расположенный в устье реки Плата, где она вытекает в Атлантику; благодаря большому количеству ила на дне этой реки, отделяющей Уругвай от Аргентины, цвет воды глинистый, серо-бурый, ничем не напоминающий голубизну Атлантического океана у нас в Мэне. Да и сам порт ничего особенного собой не представляет. Нечто вроде Мобайла в штате Алабама или Хобокена в Нью-Джерси — все промышленные порты, наверно, одинаковы. Доступ в доки запрещен, так что нельзя подойти к разгружаемым судам. В общем, порт выглядит грязным. Слышно лишь, как скрежещут лебедки.

На главной улице, именуемой Проспект 18 июля, очень оживленно и, как и следовало ожидать, полно магазинов, — словом, обычная главная улица, ничего особенного. На площадях стоят бронзовые конные статуи генералов.

Что ж, я уже чувствую вашу реакцию: чем же выделяется Монтевидео? Да ничем, пока не научишься внимательно смотреть.

Тут я поставил точку и отложил в сторону написанное. Нет, такое письмо не удовлетворит даму моего сердца.

Монтевидео

14 октября 1956 года

Дорогая Киттредж!

Трудно представить себе, что находишься в Южной Америке, во всяком случае, если следовать моему представлению об этом континенте. Здесь нет пышной листвы и совсем немного индейцев. Похоже, они все перемерли от инфекционных болезней, которые завезли сюда первые европейцы. Так что люди на улице похожи на обитателей Средиземноморья. На испанцев с примесью чего-то итальянского. Серьезные, с землистым цветом, лица. Архитектура старых зданий — испанское барокко и испанский колониальный стиль — не вызывает восторга, если глаз не умеет выискивать маленькие сюрпризы. Я не мог понять духа этой страны, пока он мне не открылся. У меня такое впечатление, что я живу в декорациях Италии восемнадцатого века, выполненных тушью. Подобные гравюры можно найти в старых английских книгах путешествий — одинокий путник присел отдохнуть на склоне холма и любуется пустынным пейзажем. Не только он, но и природа отдыхает. Полуобвалившееся здание мирно сосуществует со все еще стоящими постройками. Время еле движется где-то высоко в небесах. Вечность явилась в полдень и прилегла отдохнуть.

Возьмем, к примеру, Законодательное собрание. В течение недели отсюда управляют страной. Огромное, как железнодорожный вокзал, здание похоже на Версаль, скрещенный с Парфеноном, однако перед этим большущим свадебным тортом у начала широкого и пустого проспекта имени генерала-освободителя Лавелльеха стоит всего один полицейский в шляпе и пелерине, как у его парижских собратьев. Мимо проезжает один-единственный велосипедист. Сегодня воскресенье, и тем не менее! В боковой улице, идущей от этого здания, маленький толстяк в синей рабочей робе развлекает детишек, жонглируя мячом, подкинет его то ногой, то головой. Картинка из Средневековья! На соседней улице на картонной коробке сидит нищий, вытянув распухшую ногу.