Аввакум Захов против 07

— Двадцать семь! — с воодушевлением сказала Роза. Аввакум отыскал страницу с этой цифрой. Под картой Африки Роза увидела написанное карандашом слово, но скептик бесцеремонно оттолкнул ее и прочитал вслух:

— «Ключ…»

— Терпение! — подняв палец, предостерег Аввакум. — Давайте теперь раскроем атлас, чтобы была видна страница, соответствующая меньшей цифре — тринадцать. Впрочем, следующая, четырнадцатая страница тут же, напротив. Читайте!

Внизу, под картами Северной и Южной Англии, скептик прочитал:

— «…спрятан в третьем… хлебце слева»!

Все захлопали в ладоши и кинулись к столу, но Роза оказалась проворнее всех, она первая схватила третий хлебец слева и тут же разломила его — бронзовый ключик от потайного замка кладовой действительно оказался внутри хлебца.

Чего только не было на полках кладовой! На противнях рядами лежала форель; на сковороде — жареные фазаны, украшенные перьями, словно гвардейцы; в цветастых тарелках — заливные цыплята; кремы, политые розовым шербетом. Но бессовестный листочек бумаги, приколотый спичкой к подрумянившейся корочке баницы, с цинизмом, на какой был способен только Методий Станилов, пояснял:

«Все это для ваших желудков, ешьте на здоровье! А если вам захочется развеселить свои сердца — вы найдете в расписном сундуке под окном выдержанное вино. Оно из Мелника, льется, как золото, искрится в бокалах, как алмаз! Наберите на барабанчике замка самое прекрасное слово, и это золото и этот алмаз будут ваши. Пейте на здоровье!»

— Вот проклятие! — прошипел, сжав кулаки, Крыстанов и глотнул. — Для моего гастрита мелницкое ви но — что бальзам! И с какой стати этот человек так над нами измывается? Что за шутки? — Он тяжело вздохнул: — Я больше не могу! — воскликнул он и с мрачным видом опустился на стул.

— Ничего! — отозвался скептик. — Сейчас мы наберем буквы самого прекрасного слова, и все будет в наших руках? — Оказывается, он все же был оптимистом.

— Но какое же это слово — самое прекрасное? — с тоской в голосе спросил Крыстанов.

Мама, конечно! — сказала самая старшая из женщин. Не в меру полная и рыхлая, она напоминала подошедшее в квашне тесто.

— Нет, не то, — покачав головой, сказал Аввакум Раз он говорит «не то», значит, действительно не то.

Начали предлагать другие слова: Родина!

— Свобода!

— Свет!

И так далее и тому подобное. Но Аввакум по-прежнему качал головой.

Роза стояла рядом с ним, у самого его плеча. На какую-то секунду ее рука случайно коснулась его руки.

Глаза их встретились и она засмеялась тихо, почти неслышно, а губы прошептали:

— Любовь!

Аввакум кивнул головой.

— Разве вообще существовали бы на свете слова, если бы не было любви? Любовь дарует людям жизнь, а люди создают слова! — Он положил руку на обнажен ное Розино плечо и как-то очень тепло поздравил ее.

Роза вспыхнула и стала искать глазами мужа, но он куда-то пропал, наверное, опять занялся камином.

— Позвольте, я открою замочек, — предложил Авва кум. — Мне уже приходилось иметь дело с такой шту кой, — добавил он. — Мне будет легче с ним справиться!

Он присел у сундука на корточки. Станилов, маньяк по части электроприборов, обычно замок соединял двумя тоненькими проводами с квадратным щитком, прикрепленным к сундуку. При повороте соответствующего кружка барабанчика, если буква найдена правильно, на щитке загоралась красная лампочка. Но от замка шли три проволочки, причем третья оказалась не проволочкой, а настоящим кабелем, обмотанным изоляционной лентой.

«Новая выдумка Станилова, — подумал Аввакум и улыбнулся: — Вероятно, когда будет найдено и набрано нужное слово, этот кабель приведет в действие какую-нибудь мощную сирену на крыше виллы или фонтан в саду».

Он начал вращать кружки барабанчика, и на щитке, к великому удовольствию гостей, одна за другой вспыхивали с рубиновым блеском красные лампочки. Все-таки, как ни эксцентричен был живший особняком Ста-нилов, но заниматься такими глупостями, как сирена на крыше, даже для него было бы слишком, а в саду вообще не было никакого фонтана. На кой черт ему понадобился этот кабель, закрепленный внутри замка? Изоляционная лента была совсем свежая — очевидно, ее присоединили к замку лишь несколько часов назад.

Когда Аввакум подошел к последней букве, пальцы его на минуту замерли. На щитке мягко сияли красные лампочки. За окном шел проливной дождь и так грохотал гром, словно рушились гигантские скалы Витоши.

Одна за другой бежали секунды, гости удивленно смотрели на Аввакума. А он никак не мог понять, каково назначение этого проклятого кабеля. В этот момент он был похож на волка, на старого опытного волка, немало повидавшего на своем веку — застыл на месте и раздумывает, как ему быть, — его смутила ветка, оказавшаяся в каком-то неестественном положении — то ли идти дальше, то ли повернуть обратно?

Аввакум редко поворачивал обратно. Почувствовав неуверенность, он шел вперед обходным путем, но шел, шел. Так поступил он и сейчас. Отпустив замок, он достал пластмассовый карандаш и концом его провернул кружок барабана. Из замка вылетела искра, тонкая как игла. За окном ослепительно сверкнула молния, зазвенели стекла, над домом прогремел гром страшной силы. Погас свет. Все это произошло одновременно, буквально в одну и ту же долю секунды.

Женщины взвизгнули, а Крыстанов даже подпрыгнул на стуле. Роза опустилась на колени и ухватилась обеими руками за плечо Аввакума.

— Велика важность, — спокойно сказал скептик. — Просто где-то совсем рядом ударила молния. Да попробуем ли мы сегодня в конце концов это вино или нет?

— Конечно, попробуем! — весело ответил Аввакум. Он пошел на кухню, нашел у посудного шкафа щиток и поднял ручку рубильника.

И тут все обратили внимание на то, что от рубиновых лампочек на щитке остались одни цоколи.

— Так иногда бывает и с любовью, — пошутил Аввакум, помогая Розе встать на ноги.

Ощущая теплоту ее необыкновенно гладкой кожи, он думал: «Гроза ли повинна в этом или сработал проклятый кабель?» Эта мысль не мешала ему, однако, ощущать влекущую животную теплоту, которую излучали плечи женщины.

Он снял замок и открыл сундук. В нем сверкала золотыми и серебряными станиолевыми колпачками дюжина бутылок.

Пока скептик наполнял бокалы, Аввакум отозвал в сторонку Атанасова и спросил:

— Вы не помните, вам самому пришла в голову мысль позвать меня или это предложил сделать Станилов?

— Эту мысль подал мне он! — ответил Атанасов. — Он сказал, если возникнут непреодолимые трудности с его ребусами, надо позвать вас. — И попытался съязвить: — Иначе мне бы в голову не пришло обращаться к вам!

Аввакум выпил бокал вина, но к еде не притронулся. Чего только ни делали гости, чтобы его удержать! Все было напрасно. Он очень сожалеет, но у него куча дел, к тому же он смертельно устал — надо уходить.

Грозовой ливень перешел в тихий дождик. Шоссе было залито водой, и Аввакум не стал особенно жать на газ — он очень любил такую погоду. «Дворники» размеренно описывали дуги на ветровом стекле; впереди в свете фар загорались и гасли бесчисленные нити дождевых струй. Удобно откинувшись на спинку сиденья и держа одной рукой руль, он изредка затягивался дымком сигареты, и мысль его по-прежнему занимал загадочный удар грома. Не иначе, грозовой разряд, угодив в крышу дома, каким-то образом достиг замка. А может, это попытка совершить убийство? На чердаке у профессора предостаточно всяких аккумуляторов и батарей, чтобы подвести к замку ток в четыреста-пятьсот вольт! Но зачем профессору понадобилось его убивать? Где пересекаются их пути? Уж не узнал ли Станилов всю правду о другой его деятельности, о второй стороне его жизни? Но в таком случае этот человек должен быть по ту сторону фронта, должен быть противником — мыслимо ли такое?

Шел тихий дождь — любимая погода Аввакума.

Когда Аввакум выехал на улицу Настурции, уже перевалило за полночь. И тут он заметил задние красные огни легковой автомашины, стоящей у его дома, метрах в двадцати от садовой калитки. Его фары осветили номерной знак, Аввакум резко нажал на тормоз. «Дворники» замерли на ветровом стекле. Стало тихо, слышно было, как по железной крыше стучат мелкие капельки дождя.