Кодекс «Альтмана»

— Объясните, что вас насторожило, доктор Лян, — велел майор. — Этот человек задавал вопросы?

— Нет, нет. Ничего подобного. — Лян тяжело опустился в кресло у своего стола. — Дело лишь в том, что на Тайване он буквально сгорал от нетерпения, а когда мы устроили для него срочное приглашение в свой центр, он внезапно заявил, что чувствует себя уставшим. И попросил отложить визит до завтра.

— Но вам не кажется, что он устал?

— На тайваньской конференции он не выглядел утомленным. В аэропорту Тайбэя он держался бодро и явно торопился.

— Расскажите подробно, что произошло на Тайване.

Лян объяснил, что он обратился к Смиту и пригласил его на ужин в компании коллег, но Смит отказался, добавив, что готов принять приглашение в другой раз.

— У вас создалось впечатление, будто бы в тот вечер у него была назначена другая встреча?

Доктор Лян стиснул зубы, размышляя:

— Он... Он держался уклончиво. Вы ведь знаете, как это бывает, когда человека застигнут врасплох и он наскоро придумывает вежливый предлог отказаться.

Майор Пэн кивнул — скорее собственным мыслям, чем Ляну:

— И тогда вы пообещали связаться с ним в более удобное время, чтобы обсудить свои биомедицинские задачи?

— Да. — В поведении майора было нечто, заставлявшее его собеседников не ограничиваться только прямыми ответами на поставленный вопрос, вероятно, манера держаться так, словно он ждет продолжения. — Это показалось мне вполне уместным. Его работы во ВМИИЗ весьма важны. Мы очень хотели бы узнать, чем там занимаются. Такая информация могла бы оказаться полезной для наших собственных исследований.

— Стало быть, он настоящий ученый?

— И очень серьезный.

— Вместе с тем он — офицер американской армии.

— Да. Полковник, если не ошибаюсь.

— Подполковник, — рассеянно поправил майор. Взор его непроницаемых глаз был обращен внутрь. Он размышлял. — После вашего звонка я ознакомился с его досье. В прошлом с ним происходили... скажем так, странные события.

— Странные? В каком смысле?

— В послужном списке Смита имеются пробелы. Как правило, они помечены словом «увольнительная». На армейском языке это означает «выходной», «отпуск». Один из таких пробелов возник после смерти невесты Смита, погибшей от воздействия вируса, с которым она работала.

— Да. Я знаю, о каком вирусе идет речь. Это ужасно.

Но со стороны Смита было вполне естественно взять отпуск после столь трагического события.

— Возможно. — Майор Пэн кивнул с таким видом, будто бы он внимательно слушает Ляна, но, судя по глазам, его мысли витали где-то далеко. — Вы не виделись со Смитом вчера вечером?

— Нет.

— Но вы посещали заседания и встречались с участниками конференции.

— Разумеется. Именно для этого я ездил туда.

— Смит тоже должен был присутствовать на вечерней сессии?

— Да. — Лян нахмурился. — В особенности он интересовался двумя докладами — один должен был прочесть американский коллега Смита, второй — его личный друг из Пастеровского института. Но ведь он сам сказал мне, что задержался на вечерней сессии допоздна. Он мог выбрать любой из множества докладов.

Майор Пэн обдумал слова Ляна:

— А наутро Смит внезапно обратился к вам с просьбой о приглашении в ваш Шанхайский институт.

— Ну... он выразился несколько иначе. Скорее, он вполне ясно намекнул, что заинтересован в срочном приглашении.

— Каким образом? При каких обстоятельствах вы встретились утром?

Доктор Лян задумался:

— За завтраком он подсел к нашему столику. Обычно он завтракал со своим другом из Пастеровского. За едой он мельком упомянул, что хотел бы осмотреть наши лаборатории и обсудить свою работу во ВМИИЗ. Я пообещал в ближайшее время направить ему приглашение, но Смит огорчился и ответил, что дальние переезды для него затруднительны и он редко бывает в Азии. Мне оставалось только заметить, что, коль скоро он уже находится здесь, почему бы не поехать сейчас же?

— И он согласился?

— Он мялся, что-то бормотал, но я видел, что эта мысль пришлась ему по вкусу.

Майор вновь кивнул самому себе. Внезапно он отделился от каталожного шкафа и, не прощаясь, ушел. Доктор Лян широко распахнутыми глазами смотрел на закрытую дверь своего кабинета, гадая, что произошло. После каждой зарубежной поездки он должен был отчитываться перед Бюро безопасности; он не сомневался, что в телефонной беседе с сотрудником Бюро рассказал все, что следовало. Зачем майор Пэн приезжал сюда? Что нового он узнал минуту назад, если так быстро ушел? О майоре говорили, что в своем деле он добивается успеха там, где все остальные терпят неудачу. Лян покачал головой, чувствуя, как к нему в душу заползает парализующий страх.

Пекин, Китай

Тщательно охраняемый комплекс Джун Нань Хаи расположен в центре Пекина по соседству с легендарным Запретным городом, в котором некогда правили и развлекались китайские императоры и императрицы. На протяжении столетий Джун Нань Хаи был императорским увеселительным парком — здесь на утопающих в зелени берегах двух озер для аристократов и их слуг устраивали лошадиные скачки, охоту и красочные праздники. В сущности, Джун Нань Хаи и означает «центральное и южное озера».

Когда в 1949 году к власти пришли коммунисты, они заняли этот огромный парк, перестроили и обновили здания с загнутыми, словно у пагод, краями крыш. В наши дни Джун Нань Хаи стал новым Запретным городом, здесь находится резиденция всемогущего правительства КНР, и его попеременно проклинают и боготворят. Именно здесь, в окружении императорской роскоши, заседает Политбюро в составе двадцати пяти человек. И хотя оно является высшим властным органом государства, по-настоящему страной управляет Постоянный комитет Политбюро, элита среди элиты. Недавно количество его членов было увеличено с семи до восьми. Их решения послушно утверждаются Политбюро и исполняются министерствами и подчиненными им ведомствами.

Многие живут со своими семьями на охраняемой территории в традиционных придворных поместьях из нескольких зданий, окруженных стенами. Некоторые из высокопоставленных служащих также поселились здесь в квартирах, намного более комфортабельных, чем те, которые можно встретить снаружи, в метрополисе.

Тем не менее это не Белый дом, не Даунинг-стрит, 10, и даже не Кремль. Засекреченный, недоступный для прессы Джун Нань Хаи обозначен лишь на некоторых туристических картах, хотя адрес ЦК компартии. Фуюзце, дом 2, ясно указан на бланках ее документов. Скрытый за такой же ярко-красной стеной, как и те, что некогда отгораживали от внешнего мира Запретный город, комплекс Джун Нань Хаи спроектирован настолько продуманно, что в китайской столице нет ни одной точки, откуда можно заглянуть поверх его высоких стен. Рядовые граждане сюда не допускаются. В отношении иностранцев запрет еще строже, разве что они являются главами государств.

Кое-что из этого нравилось Ню Цзяньсину, но отнюдь не все. Он принадлежал к элите Постоянного комитета и работал в Джун Нань Хаи, однако предпочел поселиться за его пределами, в городе. Его кабинет отличался спартанской простотой; здесь не было ни свитков с орнаментами, ни драконов, ни фотографий. Ню верил в основополагающий принцип социализма — от каждого по способностям, каждому по потребностям. Его телесные запросы были скромны, непритязательны и не шли ни в какое сравнение с интеллектуальными.

Ню Цзяньсин откинулся на спинку кресла за своим заваленным бумагами столом, сцепил пальцы и закрыл глаза. Он все еще находился в круге света старой настольной лампы. Ее отблески играли на его впалых щеках и смягчали черты лица, полускрытого очками в черепаховой оправе. Казалось, слепящие лучи ни капли не тревожат его, как будто он до такой степени погрузился в размышления, что не замечает света и в его спокойном внутреннем мире вообще нет места тревогам. Ню Цзяньсин стал влиятельным человеком, восходя к власти осторожными, скрытными шагами. Еще с тех пор, когда Ню вступил в партию и стал членом правительства, он знал, что безмятежность наилучшим образом помогает сосредоточиться и найти наилучшее решение. На совещаниях Политбюро и Постоянного комитета он зачастую сидел так же, как сейчас, — неподвижно, не произнося ни слова. Поначалу остальным казалось, что он спит, и его считали «легковесом» из провинциального Тяньиня. При нем говорили так, как будто он отсутствует — в сущности, словно его вообще нет на свете, — и только потом, к горькому сожалению тех, кто слишком распускал язык, стало ясно, что Ню слышит каждое слово и находит ответы на любые вопросы еще до того, как те были заданы.