Красные пианисты

Мать, Мария-Луиза, пустила в ход все связи, чтобы освободить сына, и добилась своего.

Когда она увидела тело Харро, то не выдержала, заплакала.

— Чего ты плачешь, мама?

— Что они с тобой сделали, мой мальчик?

— Это ничего, — ответил Харро. — Моя ненависть к ним теперь будет только крепче. Я положу свою ненависть на лед, чтобы она лучше сохранилась.

Прошли годы, и судьба снова свела вместе двух бывших издателей — Шульце-Бойзена и Герста.

Не сразу католик Эрвин Герст вступил на путь сознательной борьбы с нацизмом. Долгие споры с Шульце-Бойзеном о путях этой борьбы, об  и д е а л е  наконец привели его к сознанию, что всякая враждебная деятельность против гитлеровского режима  у г о д н а  богу, что античеловеческий режим нацистов должен быть уничтожен.

Не прост был путь к истине и для самого Шульце-Бойзена. Он начал с бунтарства.

так писал в одной из своих ранних статей Шульце-Бойзен.

Юноше шел двадцать первый год, когда умер Альфред фон Тирпиц. В Германии объявили национальный траур.

После смерти именитого дяди мать Харро и отец, флотский офицер, переехали в район Вединга, который славился революционными пролетарскими традициями. Его называли «Красным Ведингом».

Жизнь в доме, где бережно хранились традиции знаменитого кайзеровского адмирала, и жизнь рабочих кварталов были как две реки, навечно разъединенные сушей. Но так только казалось.

У Харро появились новые знакомые и друзья среди левой интеллигенции: молодой скульптор из Академии художеств Курт Шумахер, литератор и журналист Вильгельм Гуддорф, редактировавший иностранный отдел коммунистической газеты «Роте Фане», репортер «Роте Фане» Вальтер Хуземан.

В кругу этих людей он познакомился с Либертас Хаас-Хейе. Все они довольно часто собирались и спорили до хрипоты, обсуждая работы Маркса.

— Если бы я встретил вас на улице и кто-нибудь мне сказал, что вы интересуетесь политикой, я бы ни за что не поверил, — сказал Харро Либертас вскоре после того, как они познакомились.

— Почему? — Пытливый взгляд серо-зеленых глаз девушки был чуть притушен длинными ресницами.

— Вы слишком красивы, — не удержался Харро.

— Это большой порок?

— Напротив, — смутился Шульце-Бойзен. — Я очень рад, очень… — справившись с волнением, проговорил Харро.

— Чему? — спросила Либертас.

— Тому, что мы можем идти вместе, рука об руку…

Либертас получила хорошее образование в Германии и Швейцарии. Некоторое время она жила в Англии, в совершенстве владела английским.

В 1933 году, когда ей исполнилось двадцать лет, она стала ассистенткой по прессе в берлинском филиале американской кинокомпании «Метро-Голдвин-Мейер». Выступала по вопросам искусства в крупных немецких изданиях, писала для эссенской газеты «Националь Цайтунг».

— Послушайте, Либертас, а мы ведь с вами одно яблоко. — Харро и девушка как-то шли вечером после встречи у Шумахеров вдоль Ландверканала. Вода пахла снегом. Над шпилем берлинской ратуши висел острый серп луны.

— Яблоко из райского сада? — Либертас повернула лицо к Харро и мило улыбнулась.

— Есть индийская легенда. Она гласит, что человек — это половинка яблока. Если одна половинка найдет свою вторую половинку — это счастье.

— Вы находите, что это случилось?

Теперь уже и Харро стоял лицом к ней.

— Да, Либертас. Это случилось. — Он чуть нагнулся, чтобы согреть своими губами ее прохладные мягкие губы.

Они поженились в тридцать шестом году, и, казалось, не было людей счастливее их в браке, если бы…

Если бы не постоянная опасность, которой подвергался Харро, а с ним и Либертас, от которой у Харро никогда не было секретов.

Машина, которую вел Шульце-Бойзен, въехала в пригород Ростока. Здесь предстояла небольшая остановка. По служебным делам Харро должен был заехать к Эрнсту Хейнкелю, авиаконструктору и владельцу гигантской авиакомпании. Головной завод Хейнкеля «Мариине» находился в Ростоке, на берегу залива Варнов.

Неподалеку от «Нептунверфта» — судостроительного завода — располагалась бензозаправочная станция.

Не успел Харро остановить машину, как из застекленной конторки выскочил сам владелец — немолодой уже немец, которого Харро называл просто по имени — Бернгард.

— Снова в наши края? — приветствовал он знакомого офицера.

— Хотим с женой немного позагорать.

— Здравствуйте, фрау Бойзен, — поздоровался владелец бензоколонки с Либертас.

— Здравствуйте, господин Келлерман.

— А где твой парнишка? — спросил Харро.

У Келлермана в помощниках ходил молодой парень, его дальний родственник.

— Карла призвали в вермахт.

— Ничего не поделаешь. Война.

— Как вы думаете, война с Россией продлится долго?

— Наш фюрер еще ни с кем долго не воевал. Ты же знаешь, Бернгард, что удары вермахта подобны удару молнии.

— И все-таки Россия такая большая страна, — вздохнул Келлерман.

— Ты заправил?

— Яволь.

— Я должен торопиться, Бернгард. Мне предстоит еще повидаться со стариком Эрнстом.

— С господином Хейнкелем?

— С кем же еще?

Город и завод «Мариине» разделял район дачных построек. Они тянулись по левую сторону от дороги. Справа, вдоль залива Варнов, территория принадлежала судостроительному заводу.

Слева небольшие дачные домики утопали в зелени яблоневых садов. Урожай обещал быть обильным — наливающиеся плоды буквально усеивали зеленые ветки.

У проходной «Мариине» Шульце-Бойзен притормозил. Из полосатой будки вышел вахман и направился к машине.

Харро отметил, что рядом с полосатой будкой стояла бетонная тумба, похожая на афишную. Вверху, на уровне человеческих глаз, по окружности были сделаны узкие прорези. Тумба была полой. Внутрь можно было проникнуть через бетонную дверь. Она начиналась не от земли, а сантиметров на тридцать — сорок выше. Отличное индивидуальное бомбоубежище! В случае воздушного налета охрана завода, вахманы, не покидая своих постов, схоронятся в таких бетонных тумбах-убежищах. Прямое попадание в тумбу диаметром в один метр, прикрытую сверху бетонной «шляпой», сделанной на конус, практически почти исключалось. Если же бомба упадет рядом, даже в непосредственной близости, тумбу только опрокинет.

— Я — Шульце-Бойзен, — сказал Харро вахману и протянул ему свое служебное удостоверение.

Охрана завода уже была предупреждена. Вахман сделал знак своему напарнику, и тот открыл шлагбаум.

Шульце-Бойзен въехал на территорию завода и повел машину по центральной магистрали. Слева остался цех № 36, справа — инструментальный и деревообделочные цеха.

Конструкторское бюро — большое четырехэтажное здание — находилось справа по ходу движения автомобиля. Перед бюро разбили яблоневый сад.

Харро остановил машину и открыл дверцу со стороны Либертас.

Вместе они направились по бетонной дорожке вдоль фруктовых деревьев к зданию.

Секретарша Хейнкеля Мария Хуперт тоже была предупреждена.

— Как доехали?

— Спасибо, хорошо.

— Хозяин ждет вас.

— Мария, я оставляю на ваше попечение Либертас. У вас, у женщин, всегда ведь найдется о чем поговорить в течение получаса. Не правда ли?

— Не беспокойтесь, мы найдем о чем поговорить.

Эрнст Хейнкель сидел в кабинете за большим дубовым столом, заваленным чертежами. Увидя Шульце-Бойзена, он встал и пошел ему навстречу. Они обменялись рукопожатием.

Владелец гигантской авиастроительной компании Эрнст Хейнкель был евреем. Чтобы уладить «дело», по приказанию Гитлера создали специальную расовую комиссию, которая установила, что Хейнкель — «стопроцентный немец». В один из своих визитов на «Мариине» Гитлер сфотографировался с Хейнкелем, и эта фотография, увеличенная, висела теперь как охранная грамота в кабинете.