Реквием. Умирать — в крайнем случае

— Что ж, попытаюсь вам помочь. Правда, вы не рассчитывайте Бог знает на что, — добавляет дама, влезая в комнатные туфли, после чего исчезает на кухне.

  Мы выкуриваем по сигарете, затем до нас доносится голос хозяйки, сопровождаемый ароматом жареной яичницы:

— Ну идите, а то остынет.

  Мы садимся за небольшой стол.

— Ты можешь ложиться. Мы тут сами справимся, — обращается Борислав к хозяйке. А когда она уходит, продолжает: — Только справимся ли?

—  Если ты имеешь в виду яичницу с ветчиной...

— Ты знаешь, что я имею в виду.

  Мы сосредоточиваемся на еде, каждый занят своими мыслями. Наконец хозяин приносит с плиты ковшик горячего кофе и берет сигарету с каким-то отсутствующим видом, как будто сам не сознает, что делает.

— Ты должен выручить парня из беды, Эмиль.

— Согласен. Остается только выяснить, как именно.

— Ты прекрасно знаешь как.

— Ты переоцениваешь мои возможности. С каких пор ломаю над этим голову и ни к чему не прихожу.

— Так это же проще простого! — восклицает Борислав. — Сходи к нему, отзови его в сторонку и вправь ему мозги.

- Не валяй дурака, все это не так просто. Ты отлично понимаешь, что так в подобных случаях не поступают.

— Велика важность. Нет правил без исключения. Ради сына Любо Ангелова можно и отступиться от правила.

— Ты меня удивляешь... — Отпив кофе и вобрав в себя две порции дыма, продолжаю: -- Что бы мы ни доказывали, генерал не даст согласия.

— Зависит от того, как представить дело.

— Как ни представляй, он на это не пойдет. И ты это знаешь не хуже меня. Мы у самых истоков операции, которой, возможно, будет нанесен серьезный удар противнику. А ты хочешь заранее поставить крест на этой операции, для тебя важнее всего отправиться к возможному предателю и предупредить его, дескать, таким ребятам, как ты, негоже становиться на путь предательства.

— Но ведь это же сын Любо!

— Строго говоря, это всего лишь потенциальный предатель. Пешка в руках противника, и только. И наша задача состоит в том, чтобы дождаться, когда противник начнет переставлять фигуры, и посмотреть, как он намерен распорядиться этой пешкой.

— Будет тебе. Не лучше ли подготовить человека, поставить перед ним задачу?

— Во всяком случае, не сейчас. И не обязательно. Подобного рода задачи возлагаются, как тебе известно, исключительно на людей, пользующихся безграничным Доверием. А к этому нашему молодцу я в данный момент не испытываю никакого доверия. Он обещал порвать с этой шайкой и обманул меня. Обещал покончить с морфием и тоже обманул меня. Вчера участвовал в ограблении аптеки, а завтра собирается...

— Нельзя же судить о человеке лишь с профессиональных позиций, — возражает Борислав и от раздражения закуривает еще раз.

— Можно... И должно... Особенно если он попал в поле зрения разведки. А с Бояном именно это случилось. До сих пор они его изучали. Изучали пристально, со всех сторон, чтобы зря не рисковать. Теперь перешли непосредственно к вербовке. Начались испытания. И теперь зависит только от Бояна, выдержит он экзамен или провалится.

  Мы возвращаемся в гостиную, но и там разговор продолжается в том же духе, потому что мой друг, человек удивительно спокойный, если уж что-то задумает, то, хоть ты тресни, будет спокойно и твердо стоять на своем. Поначалу я сокрушаю один за другим его аргументы, потом из участника беседы постепенно превращаюсь в слушателя, а в дальнейшем, вероятно, и слушателем перестаю быть, потому что вдруг устанавливаю, что лежу на кушетке, укрытый одеялом, и сквозь тюлевую занавеску мне видно, как ранним утром светлеет небо.

  Следующие два дня образуют длинную паузу. Длинную, потому что все это время уходит на ожидание. Компания находится под непрестанным наблюдением, однако говорить особенно не о чем, если не считать того, что на другой день вечером снова собрался интимный кружок на квартире у Марго.

— Еще четверть часа назад они валялись как трупы, — докладывает утром рано лейтенант. — Чарли и Боян только что уехали на мотоцикле.

— Постоянно поддерживать связь со службой слежения, — даю дополнительное указание. — О малейшей перемене обстановки сообщать мне.

  Однако все это утро проходит без особых перемен. Боян забегает на минуту домой, потом отправляется вдвоем с Чарли в «Ялту», затем «Ялту» меняют на «Варшаву».

И лишь к обеду поступает заслуживающая внимания новость, правда совсем из другого направления: Томас со своей секретаршей едут по шоссе в сторону Панчерева.

— Небось подались в «Лебедь» обедать, — говорю Бориславу. — Нам, увы, не удастся последовать их примеру. Мне кажется, было бы не худо перекочевать в пункт слежения.

  В пункте слежения мы киснем более двух часов, чтобы получить три мизерные новости: Боян и Чарли из «Варшавы» перебрались в пивнушку, что у Дервенишского шоссе; Томас с секретаршей, как и предполагалось, обедают в «Лебеде»; Томас с секретаршей покидают «Лебедь», удаляются от Панчерева и, немного отъехав от шоссе, располагаются на отдых.

— Расстояние между Дервенишским шоссе и Панче-ревом не так уж велико, — бормочет Борислав как бы самому себе.

— Во всяком случае, прогулка на свежем воздухе нам не повредит, — добавляю я.

  Затем отдаю необходимые распоряжения, и мы вместе с лейтенантом садимся в специально оборудованную машину и, вконец отравленные никотином, с голодными болями в желудках, отправляемся за город, словно на казнь.

  Дорога, ведущая к Семинарии, уже позади, и шофер жмет на газ, чтобы скорее преодолеть крутой подъем, но тут по радио нам сообщают, что Томас со своей спутницей снова на пути к Софии. И еще: Боян и Чарли покинули пивную и едут к Дервенице.

— Значит, движутся в различных направлениях, — устанавливает лейтенант.

— И я на их месте делал бы то же самое, — отвечает Борислав. — Иначе как установишь, что за тобой не тащится хвост.

  Совершенно верно. Но пускай себе движутся в различных направлениях, а нам, чтобы не переводить зря бензин, лучше выждать, пока определится их истинное намерение. Поэтому мы съезжаем на обочину.

  В этот момент доносится голос лейтенанта:

— Машина Томаса свернула с шоссе и остановилась на проселочной дороге. — И еще: — Мотоцикл повернул обратно и едет к тому же месту.

— Если желаешь чего-то слишком сильно, всегда получается наоборот, — на ходу бросаю Бориславу.

  И мы ныряем в машину.

Преодолев несколько сот метров пешком, мы добираемся до укрытой в кустарнике «Волги», снабженной необходимой аппаратурой. Расстояние до места действия слишком большое, чтобы они могли нас увидеть. Зато мы прекрасно их видим с помощью соответствующего устройства.

— Хотите послушать? — спрашивает техник.

— Мы затем и пришли, — говорю в ответ. Действующие лица разделены на две группы: Томас и Чарли возятся под капотом машины, делая вид, что пытаются обнаружить неисправность. Метрах в десяти от них, в тени деревьев, беседуют полулежа Боян с секретаршей. Томас и Чарли время от времени обмениваются словами на родном языке, однако для меня куда важнее разговор, который дама с кавалером ведут на болгарском.

— Не лучше ли начать с сокровища? — произносит Боян.

— Сокровище никуда не денется, — успокаивает его секретарша. — Сперва мы должны договориться о более важном... о том, что для нас несравненно более ценно.

— На ценности каждый смотрит по-своему, — возражает молодой человек. — Для меня лично главная ценность — морфий.

— Дело ваше. Только морфий очень скоро кончается, и возникает нужда в новых упаковках, потом и те расходуются, и приходится добывать новые, словом, сколько ни принимай, со временем все равно наступает голодание. А вот мы предлагаем вам счастливый и окончательный выход.

— Бегство в западном направлении?

— А почему бы и нет?

— Каким образом?

— Вы бы сперва спросили: на каких условиях?