Шибуми

ЭШЕБАР

Ханна Стерн сидела за столиком кафе под сводами галереи, окружавшей центральную площадь Тардэ. Невидящим взглядом она смотрела в кофейную чашку; гранулированный кофе был черный и густой. Солнечный свет, отражаясь от белых каменных зданий, слепил глаза. Из кафе до слуха Ханны доносились голоса четырех старых басков, игравших в мусс; игра сопровождалась беспрерывными выкриками: баи… пассо… пассо… алла Джанкоа!.. пассо… алла Джанкоа!.. Последнее выражение слышалось чаще других, повторяясь на разные лады со всеми мыслимыми оттенками ударений и интонаций, в зависимости от того, блефовал игрок, переживал неудачу или делал очередной ход.

Последние семь часов Ханна Стерн то продиралась сквозь действительность, больше похожую на ночной кошмар, то мягко покачивалась на волнах грез, уносивших ее от всех проблем в какие-то неясные, туманные дали. Девушке казалось, что из тела ее выкачали всю кровь, а вместе с нею все чувства, ощущения и эмоции; внутри ее существа образовалась какая-то странная, сосущая пустота. Теперь, на грани нервного срыва, бесконечное, равнодушное спокойствие словно обволокло ее душной пеленой… Ей даже немного хотелось спать.

Реальное и фантастическое; значительное и никчемное; тогда и теперь; прохладная тень и жаркое зыбкое марево пустой городской площади; голоса людей, произносящие нараспев слова самого древнего из европейских языков… Все неразрывно сплелось, перепуталось, смешалось. Все происходило с кем-то другим, не с ней, с кем-то, кому она бесконечно сочувствовала, но ничем не могла помочь.

После кровавой бойни в Римском международном аэропорту она каким-то образом сумела проделать весь этот путь из Италии до кафе в маленьком баскском городке, известном своими базарами. Мысли ее путались, она была потрясена случившимся и все же сумела пересечь пространство в полторы тысячи километров менее чем за девять часов. Но теперь, когда до цели оставалось всего ничего, Ханна чувствовала, что последние силы покидают ее. Их запас был исчерпан до дна; ей казалось, что именно теперь, в последний момент, она вдруг может погибнуть из-за какой-нибудь нелепой случайности, хотя бы даже по прихоти этого бездельника – хозяина кафе.

Увидев, как ее товарищи падают под пулями, Ханна почувствовала невыразимый ужас; она застыла на месте, не в силах пошевелиться, не веря своим глазам, а люди бежали мимо, натыкались на нее, толкали. И вновь загрохотали выстрелы. Отчаянные вопли донеслись с той стороны, где многочисленное итальянское семейство поджидало своего родственника, прибывшего этим же рейсом. Наконец всеобщая паника подхватила и ее; как слепая, Ханна двинулась вперед, к выходу из зала, за которым сияло солнце, к свету. Она хватала воздух ртом, пила его частыми короткими глотками. Мимо пробежал полицейский. Ханна приказала себе двигаться дальше – останавливаться ни в коем случае нельзя. Неожиданно девушка ощутила, как болят все ее мышцы, как они напряжены в ожидании пули. Она миновала старика с белой бородкой клинышком, сидевшего на полу, похожего на заигравшегося ребенка. Раны не было видно, но лужа темной крови под стариком расплывалась все шире. Он поднял глаза и вопросительно взглянул на нее.

– Простите. Мне очень жаль. Мне в самом деле очень жаль, – тупо пробормотала Ханна.

Полная женщина в группе итальянцев истерично вскрикивала, задыхаясь от рыданий. Вокруг нее суетились больше, чем возле других членов семьи, неподвижно лежащих на каменных плитах. “Мать!” – подумала Хана.

Внезапно над всей этой суматохой, беготней и криками прозвучал спокойный и ясный голос диктора аэропорта, объявляющего посадку пассажиров на рейс самолета компании “Эйр Франс” на Тулузу, Тарб и По. Слова, записанные на пленку, звучали чисто и четко, легко проникая в сознание, разительно отличаясь от надрывных, перебивающих друг друга голосов, оглушительных и неразборчивых. Радио повторило сообщение по-французски, и тут Ханну словно что-то ударило – смысл фразы дошел до нее. Выход номер одиннадцать. Выход номер одиннадцать.

Стюардесса напомнила Ханне, что нужно поднять спинку сиденья.

– Да, да. Простите.

Минутой позже, возвращаясь с другого конца самолета, та же стюардесса вежливо попросила Ханну пристегнуть ремни.

– Что? Ах, да! Простите.

Самолет окунулся в пелену облаков, затем вырвался из нее в сияющую, просторную, необъятную голубизну. Мерный гул двигателей, подрагивание фюзеляжа. Дрожь прошла и по телу Ханны, она почувствовала себя беззащитной, одинокой маленькой девочкой. Рядом с ней в кресле мужчина средних лет читал какой-то журнал. Время от времени глаза его отрывались от страницы и быстро скользили по ее загорелым ногам под шортами цвета хаки. Почувствовав его взгляд, девушка застегнула одну из двух расстегнутых верхних пуговок на рубашке. Мужчина улыбнулся и кашлянул. Он, кажется, собирается заговорить с ней! Этот сукин сын хочет ее подцепить! Боже милосердный!

Внезапно ей сделалось дурно.

Хана добралась до тесной кабинки туалета, опустившись на колени, склонилась над унитазом, – и тут ее вырвало. Вернулась она бледная и ослабевшая, на коленях ее отпечатался рисунок керамических плиток пола, и стюардесса – внимательная и предупредительная девушка – стала обращаться с ней теперь с некоторой долей превосходства.

Подлетая к По, самолет слегка накренился на одно крыло, и Ханна, выглянув в иллюминатор, залюбовалась открывшимся перед ней видом Пиренеев; их острые, покрытые снегам вершины пронзали прозрачный ледяной воздух, напоминая бурное море, вздыбившееся белыми гребнями волн.

Где-то там, в горах, в области, населенной басками, живет Николай Хел. Только бы удалось добраться до него…

Выйдя из здания аэропорта и стоя под холодными лучами солнца Пиренеев, Ханна вдруг сообразила, что у нее совершенно нет денег. Все наличные боевиков находились у Аврима. Ей придется проситься на попутки, а она даже не знает маршрута. Ладно, можно положиться на водителей. Ханна была уверена, что ей не составит труда остановить машину. Когда девушка молода и хороша собой… да к тому же с неплохой грудью…

Первый же остановленный грузовик довез девушку до По, и шофер предложил подыскать местечко, где бы она могла остановиться на ночь. Вместо этого Ханна попросила его отвезти ее в пригород и показать ей дорогу на Тардэ. Машина, видимо, была тяжела в управлении, так как рука водителя дважды соскальзывала с рычага, задевая ногу девушки.

Следующий автомобиль ей удалось тормознуть почти сразу же. Нет, он едет не до Тардэ. Только до Олерона, – объяснил шофер. Но он найдет место, где она могла бы переночевать… Спасибо, не по пути.

Еще одна машина, еще один предупредительный, готовый на все услуги водитель, и Ханна добралась наконец до маленькой деревушки Тардэ; там, в кафе на площади, она могла разузнать, куда ей двигаться дальше. Она тут же натолкнулась на первую преграду – местный диалект, так называемый langue doc с сильной примесью баскского, в котором самое короткое слово состоит из восьми слогов.

– Что вы ищете? – поинтересовался владелец кафе, отрывая взгляд от ее блузки только для того, чтобы осмотреть шорты.

– Мне нужно попасть в Шато Эшебар. Там живет мистер Николай Хел.

Хозяин кафе нахмурился, бросил испытующий взгляд на сводчатый потолок и поскреб себе голову под беретом – неотъемлемой частью баскского туалета, которую мужчины снимают только когда ложатся в постель или в гроб, да еще во время игры в лапту, если им приходится брать на себя обязанности рефери. Нет, он не припоминает такого имени. Как вы сказали, Хел? (Он хорошо произнес “х”, такой звук есть и в баскском языке.) Может быть, жена знает. Он сейчас спросит. Не желает ли мадемуазель пока что-нибудь заказать? Ханна заказала кофе, и ей тут же принесли его – густой, горький, только что с огня – в жестяном кофейнике, луженом-перелуженом; на нем просто живого места не было от оловянных нашлепок, налепленных жестянщиком, и все же он тек. Хозяин смотрел на эту течь с сожалением, но также и с безропотной, обреченной покорностью судьбе. Он выразил надежду, что кофе, капнувший девушке на ногу, не обжег ее. Он недостаточно горяч для ожога? Прекрасно. Прекрасно. Хозяин исчез в глубине кафе.