Паутина

— Надо похоронить Габо, — обратился он к Кобаеву. — Кто бы он ни был, а человек, и его надо придать земле.

— Твоя правда, хороните.

Когда повозка с телом лесника покатилась к окраине села, где стоял дом Сандро, Кобаев попросил стариков зайти в медсанбат. Результаты судебно-медицинской экспертизы настораживали…

— Извини, Сандро, — обратился к старику-грузину Кобаев. — Пока там сколачивают для бедного Габо гроб, мы немного поговорим.

— Бедный, — с сарказмом проворчал Сандро. — Да ты знаешь, — вдруг вскинулся он, — какой нелюдимый был он человек! И злой!

Кобаев укоризненно покачал головой: мол, не к лицу горцу да еще старику так отзываться о покойнике. Однако этот молчаливый упрек еще более подстегнул Сандро.

— Почему из моего дома должны выносить этого покойника, к которому я имею такое же отношение, как и любой другой сельчанин? — спросил он, обращаясь не столько к Кобаеву, сколько к старикам.

— Он бывал в твоем доме, — ответил Касполат, нажимая на слово «твоем».

— Объясните, в чем дело? — попросил Кобаев. — Что это за человек — ваш Габо?

Рассказывал Касполат, остальные старики только вставляли иногда реплики, вносили какие-то уточнения…

В селении Габо появился лет десять назад. Как помнили сельчане, председатель сельсовета говорил тогда, что Габо раньше жил в Грузии, но когда от тифа умерли его жена и сын, он все бросил и ушел пешком по Военно-Грузинской дороге в Осетию. Это село ему понравилось тем, что вокруг были хорошие леса, а он как раз хотел на время уйти от людей, чтобы забыть свое горе. Паспорт Габо был в полном порядке. Он предъявил даже справку, подтверждающую, что жена и сын его умерли от тифа.

В селе пожалели несчастного человека, приняли его, походатайствовали перед лесным начальством, чтобы Габо взяли на работу лесником, тем более, что старый лесник давно просил отпустить его.

Через неделю Габо, оформившись на работу, ушел в лес, и с тех пор никому из сельчан не сказал ни одного доброго слова, не посмотрел на человека добрым взглядом. Он ни с кем не ругался, никого не оскорблял, но, бывало, так посмотрит, что у человека мурашки пробегали по телу. А еще больше ненависти было в словах, когда он разговаривал с сельчанами в редкие случаи появления в селе, особенно, если видел благодатные изменения в жизни сельчан…

Однажды Габо чуть было не застрелил председателя сельсовета, когда тот встретил лесника на улице в селе и начал выговаривать Габо за то, что тот гонит крестьян из лесу, где они с разрешения сельсовета заготавливали себе на зиму дрова.

Лесник уже вскинул ружье, которое всегда было при нем… Хорошо, что рядом оказался племянник председателя и успел оттолкнуть дуло ружья в сторону. Председатель не стал заявлять на него куда следует, пожалел. Дело замяли, но Габо вместо благодарности еще больше возненавидел председателя: перестал здороваться, демонстративно обходил стороной, если случайно встречался с ним на улице. Так же относился он и к новому председателю сельсовета, которого избрали после того, как прежний уехал с семьей в Орджоникидзе.

Со временем Габо вообще перестал появляться в селе. Он передавал сельчанам, встречая их в лесу, деньги, и они покупали для него в сельмаге керосин, соль, спички, другую хозяйственную мелочь, редко кое-что из одежды. Приходил Габо только для того, чтобы сдавать заготовителям потребкооперации шкуры убитых им во время охотничьего сезона зверей. Тогда он делал в. сельмаге хозяйственные покупки, брал две бутылки водки и шел в гости к Сандро. Там лесник одаривал домашних Грошевыми подарками, выпивал бутылку водки сам и заваливался спать. Уходил он всегда ночью, когда все в доме спали.

Сандро и рад был избавиться от дружеского расположения Габо, да что поделаешь, не выгонишь же из дома. Ни в трезвом, ни в пьяном виде Габо ни разу не проговорился, из какого он грузинского села. Просто говорил— жил в Грузии, и все.

Новый председатель сельсовета как-то потребовал у Габо его паспорт, но лесник сказал, что паспорт завалился где-то в сторожке и его трудно найти.

Первое время сельчане жалели Габо, считая, что он немного не в себе после перенесенного несчастья, но со временем поняли, что это просто злой и вредный человек, от которого нужно держаться подальше.

За все годы своего лесничества Габо не получил ни одного письма, о нем не спросил ни один посторонний человек, никто не передал ему привета. Получалось так, что у Габо не было ни родственников, ни друзей, ни знакомых… В конце концов сельчане сделали вывод: «Если Габо жил и в Грузии так же, как живет в их селе, то кто захочет писать такому человеку или передавать ему привет…»

Сельские комсомольцы как-то решили заняться выяснением личности лесника, чтобы узнать, «что это за птица», но старшие отговорили их. Не стоит, убеждали они, ведь Габо никому не мешает, а после ссоры со старым председателем сельсовета перестал препятствовать сельчанам заготавливать дрова.

Таким был Габо, поэтому в селе никто и не плакал, когда он умер. И надо же было, чтобы именно Сандро выпала тяжкая доля хоронить его.

Сандро вспомнил, что в последнее время лесник жаловался на боли в сердце, но всегда отказывался от всех лекарств, которые предлагали ему в доме Сандро, заявлял, что сердца его «хватит, чтобы дожить до светлого дня». До какого светлого дня, Сандро не знал.

Выслушав стариков и уточнив нужные для себя детали, связанные с личностью Габо, Кобаев отпустил их, а затем приказал Пащенко доложить подробно: где был обнаружен лесник, в каком положении и что думает по этому поводу сам командир поисковой группы.

Пащенко докладывал спокойно, обстоятельно, подчеркнуто официально.

На лесника поисковая группа вышла по следу колес повозки: он вел в глубь леса. Тело Габо было обнаружено у самой обочины дороги, которой, по всей вероятности, пользовались довольно редко, потому что колея изрядно заросла травой и была засыпана опавшими листьями. Неподалеку от тела пасся впряженный в повозку мерин, рядом бегала собака.

По тому, как лежало тело, можно было предположить, что инфаркт настиг Габо, когда он ехал на повозке и что упал он с облучка. При большой скорости повозки он не мог бы упасть почти перпендикулярно дороге. Лошадь, наверное, остановилась сразу, как только Габо свалился на землю. Ехал он, видно, в сторону своей сторожки, причем не ранее, как этой ночью, что подтвердил и эксперт. Поисковая группа прошла до конца дороги, по которой Габо ездил в глубь леса и которая упирается в край глубокой лощины. Что заставило лесника ночью впрягать мерина в повозку и ехать так далеко от сторожки по непроглядному лесу? Повозка была пустой, значит, версия о том, что лесник ездил куда-то за грузом, исключается. Может, он отвозил куда-то поклажу? Но что это могло быть да еще в такую пору? Причем место, где лесник нашел свой конец, на редкость безлюдное даже днем. Остается предполагать, что ночью у лесника внезапно возникла крайняя необходимость отправиться в путь, конечно, не по делам лесничества — нет в работе Габо таких архиважных и архисрочных дел, которые могли бы заставить его пуститься в дорогу в такую пору.

— Итак, — заключил Кобаев, выслушав до конца Пащенко, возможна версия, что смерть лесника имеет какое-то отношение к вражеским диверсантам. Они могли случайно наткнуться в лесу на его сторожку. Залаяла собака, Габо вышел и увидел чужих людей. Диверсанты наверняка одеты в нашу форму, и он не должен был особенно испугаться: кругом наши войска.

— Бойцов часто отправляют в лес на заготовку дров, — добавил Золотов, — так что…

— Они решили заглянуть к леснику, — подхватил Кобаев, — ничего подозрительного в этом Габо не должен был увидеть. Хотя он не мог не слышать гула самолета над лесом… Но мог не видеть парашютистов, — опроверг он тут же себя.

— Однако он мертв, — обронил Пащенко.

— Тогда чем мы объясним, что враги выпустили лесника из сторожки и позволили ему даже уехать на повозке так далеко в глубину леса? Что вы скажете на это, лейтенант? — обратился внезапно к Пикаеву Кермен Бибоевич.