Операция «Хамелеон»

Это оказалось заразительным. И когда Петр, сдавая на исторический факультет Московского университета, недобрал одного очка и ему предложили поступить на истфак в Ленинграде, он даже обрадовался этому. С собою он взял и том «Истории географических открытий».

Ленинград. Все свободное время — а его оказалось вдруг так много, ведь теперь не нужно было, как в школе, каждый день сидеть над тетрадями, готовя уроки! — Петр бродил по городу. Он буквально жил Ленинградом: его набережными, чугунными решетками мостов, торжественной тишиной музеев…

Так он впервые оказался и в Музее этнографии. И здесь перед ним ожили страницы «Истории географических открытий». Петр приходил в музей все чаще и чаще. Сначала он бывал здесь один. Потом, увлеченные его рассказами, пришли трое однокурсников, с которыми он делил комнату общежития. И так уже получилось, что он вдруг оказался старостой научного кружка этнографии, в который и вовлек почти весь свой курс.

Именно в те дни Петр вдруг понял, как мало знает и умеет.

Он пытался вести дневник, на первой странице написал:

«До окончания университета стать всесторонне развитым человеком: выучить английский язык, научиться фотографировать, печатать на машинке, водить машину, стрелять, хорошо плавать. Изучить стенографию. Прослушать курсы лекций по музыке, живописи, архитектуре…»

Дальше дневник не продвинулся, но все, что было записано на первой странице, осуществилось. Все, кроме стенографии. Зато английским Петр овладел неплохо.

Его тянуло к спорту. Сначала было увлечение штангой, потом боксом. Бокс сменился автогонками.

Но чем бы он ни увлекался, чем бы он ни занимался, Африка оставалась его единственным настоящим увлечением. Он мечтал о поездке в далекие жаркие страны, о поездке, в которой ему должны были бы пригодиться и английский язык, и бокс, и все, чему он учился в университете.

По-настоящему это началось, когда он познакомился в Музее этнографии с человеком, всю жизнь посвятившим Черному континенту, много ездившим в свое время по свету, а сейчас прикованным многочисленными болезнями к тихому кабинету при музее.

Ни с кем еще Петр не чувствовал себя так легко и свободно, как с этим своим новым знакомым. Они подружились. И чем чаще Петр встречался с ним, тем больше его к нему тянуло. Старик буквально бредил Африкой. Особенно много он говорил о Северной Гвиании — пожалуй, единственном уголке Западной Африки, где он не побывал и куда собирался поехать: «Вот только здоровье чуть поокрепнет — и тогда…»

Он-то и рассказал впервые Петру о падении султана Каруны и бравом лорде Дункане. Потом он подарил Петру редкую книгу — том писем самого Дункана, — и Петр забыл даже об автогонках.

Да, лорд Дункан был в Англии чуть ли не национальным героем. Еще бы! Когда в конце девятнадцатого века европейские державы, словно голодные хищники, набросились на Африку и со скандалами стали делить ее, лорд Дункан был именно тем человеком, который урвал для Англии львиную долю добычи.

Его прекрасно обученные и хорошо вооруженные отряды захватили в Западной Африке огромную территорию султаната Каруны, находившегося с Англией в договорных отношениях. Официальным предлогом для разрыва договора о дружбе и мире послужило убийство английского офицера и отказ султана Каруны выдать убийцу. Но участь султаната была решена еще раньше — когда на его северных границах появились отряды французских экспедиционных войск. И лорд Дункан, генерал-губернатор британских колониальных владений, граничащих с султаном с юга, не мог допустить, чтобы французы проглотили такую добычу. Английский офицер погиб весьма кстати.

Петр читал письма лорда Дункана и удивлялся, как откровенно они были сделаны «на публику» — лорд всеми силами старался создать себе романтический ореол и преуспел в этом.

И все же письма лорда Дункана волновали Петра. Это был рассказ о сложной жизни далеких народов, о хитрых интригах и жестоких сражениях, о неоткрытых землях и удивительных обычаях.

Старик умер, когда Петр был на пятом курсе. Родственников у него почти не было, и Петр, стоя на талом, утоптанном снегу у рыжего холмика свежей могилы, думал, что его старый друг так и не собрался в Северную Гвианию…

Через несколько месяцев Петр переехал в Москву и поступил в аспирантуру Института истории. Темой диссертации он выбрал колонизацию Северной Гвиании. Но и тогда он не предполагал, что когда-нибудь окажется здесь, в Гвиании!

— Вот ведь как оно получается! — подумал Петр и поймал себя на том, что сказал это вслух.

С той самой минуты, когда он поднимался по трапу самолета в аэропорту Шереметьево, смутное беспокойство не оставляло его. Впереди был чужой мир, в котором ему предстояло и жить, и работать. Что ждало его там? А теперь это беспокойство окрепло, усилилось. Вчерашний злосчастный инцидент отравлял все. И Петр не сомневался, что во время предстоящей встречи с послом ему придется выслушать по меньшей мере строгую нотацию.

В дверь постучали.

— Войдите!

Петр приподнялся на локте.

Дверь отворилась, и снова появилась возбужденная физиономия Тома.

— Один человек хочет вас видеть, — торопливо сообщил он.

— Меня? Но…

Петр удивленно пожал плечами: кто бы это еще мог быть? Неужели опять Глаголев?

Но, к удивлению Петра, в холле, кроме Роберта, сидящего в кресле, оказался лишь гвианиец, одетый в национальную одежду — просторный, длинный, ниже колен, балахон и широкие шаровары — короткие, стянутые на лодыжках. Все это было из грубой, вероятно домотканой, материи золотистого цвета, расшитой строгими зелеными узорами. Одежда дополнялась кожаными башмаками, вышитыми бисером, и шапочкой, похожей на ночной колпак, из той же золотистой материи.

Незнакомец был бородат, но борода не скрывала глубокого шрама на щеке.

— Это к вам, Питер, — Робер внимательно посмотрел на Петра. — Мистер Гоке Габойе, лидер союза «Авангард». Один из местных красных, тех, что вчера…

Он не договорил.

— Доброе утро, товарищ, — спокойно произнес Гоке и упруго, по-кошачьи, пошел навстречу Петру, на ходу откидывая на плечи широченные рукава своего балахона и освобождая руки, худые и длинные.

— Простите, что я так бесцеремонно ворвался к вам. Глаза гостя были острыми, он словно прицеливался. «Какое интересное лицо, — думал Петр, пожимая худую руку гостя. — Нервное, умное. А глаза… глаза, как у пантеры…»

— Вы спасли нашего товарища, — сказал Гоке. — Революционеры Гвиании в неоплатном долгу у вас.

Горящие, бешеные глаза смотрели прямо в лицо Петру.

— Если бы не вы, агенты империализма…

Австралиец откровенно усмехнулся и закинул ногу на ногу, словно подчеркивая, что он не имеет к происходящему абсолютно никакого отношения.

— …зверски расправились бы с нашим боевым товарищем. Революционеры Гвиании всегда будут вам благодарны за это. И сегодня, в этот день…

Голос гостя становился все более торжественным, и Петру стало не по себе. Слишком уж выспренни были слова и слишком театральны жесты. «А ведь он на самом деле не такой. Ведь он притворяется!» — неожиданно мелькнула мысль. И решение пришло сейчас же.

— Я опаздываю на встречу с послом, — решительно сказал Петр и спохватился: не грубо ли?

Но Гоке не растерялся.

— Простите, — неожиданно весело и добродушно улыбнулся он. — Это уже привычка — от частых выступлений на митингах. Короче говоря, я пришел, чтобы от имени семьи Коладе пригласить вас на прием, который устраивает Майкл Коладе, главный редактор газеты «Экспресс», брат Стива.

Он пошарил в кармане и вытащил оттуда два конверта из плотной белоснежной бумаги.

— Здесь все написано — и время, и адрес.

Он протянул один конверт Петру, другой Роберту.

ГЛАВА 7

Роберт привез Петра к советскому посольству без пяти минут девять.

— Встретимся на факультете. Ваш консул знает, где это, — сказал он, и «пежо» рванулся по узкой улочке, оставив Петра перед решетчатыми воротами, за которыми в глубине сада виднелся двухэтажный особняк.