Суд Линча

лающим по очереди. Ты, свеженький, будешь иметь успех. Ну что расселся?

Шатров наклонился над Лучниковым, замахнулся кулаком, но удара не последовало.

– Вставай, – сказал Лучникову тот, кто запирал дверь. – Сядь за стол. И вспомни все, что связывало тебя с покойной Ледневой. Все расскажи. Всех общих знакомых, все общие дела вспомни. Вставай и шевели мозгами. Только знай: забудешь что или соврешь – и ты уже петух в зоне.

Мельников отошел от двери.

– Крепко вспоминай, – сказал он.

Глава двенадцатая

С киностудии Леднев вернулся немного раздраженным. Неслышно закрыв за собой дверь, он переобулся, повертел в руках связку ключей и положил их на полочку. Только что он просмотрел готовые кинопробы Нади Пантелеевой, остался ими доволен. Для человека, делающего в кино первые шаги, не имеющего сценической школы, просто гениально. Она уверенно держится перед камерой, с каким-то внутренним вызовом. Там, где у других отнимается язык, движения становятся неровными, механическими, как у роботов, она шпарит без остановки, импровизирует, если забывает текст, будто её каждый день снимают на пленку. Правда, эти её ужимки… Делает губы бантиком, отводит в сторону мизинец, беря в руку чашку. И где только она все это нацепляла?

Пантелеевой ассистировал давно вышедший в тираж актер Константин Николаевич Самаруков, подрабатывающий на студии всякой мелочевкой, какая под руку подвернется. В сцене с Пантелеевой, моментально заучившей свои реплики из сценария, он сидел на диване и то и дело пялился на переносную школьную доску, где мелом нацарапали его слова. Старый дуралей испортил уйму пленки, пока не отбарабанил все, что от него требовалось. «Если плохо видишь, очки надевай что ли», – говорил Самарукову Леднев. «Для такой роли очки не подходят», – отвечал Самаруков и продолжал смотреть на исписанную мелом доску выпуклыми конскими глазами. «Это проба, – говорил Леднев, стараясь оставаться спокойным. – Чтобы получить эту роль помолодей лет на тридцать».

Леднев уже жалел, что пригласил Самарукова, не устававшего повторять, что он актер старой школы и к халтуре не привык. «Всю жизнь только и занимается, что халтурой, – думал Леднев, – и ещё выдумывает сказки про какую-то старую школу, будто такая существовала в природе». К вечеру он по королевски заплатил Самарукову за съемочный день, но спазматические боли в голове не прошли до тех пор, пока «актер старой школы» не исчез из виду. Напоследок Самаруков сказал доверительным тоном, приблизившись к Ледневу на расстояние полушага: «Бойкая девушка, очень бойкая. Эта далеко пойдет. Ты как, – он подмигнул Ледневу, – уже проверил её на прочность?» «Проверил», – соврал Леднев и отступил назад. Изо рта Самарукова пахло, как из помойки.

«Молодец, что проверил, – одобрительно кивнул Самаруков и сделал шаг к Ледневу. – На такую дивчину здесь много проверялыщиков найдется. Так что, успевай поворачивайся. И как она, стойкая?» «Да так, – Леднев снова отступил назад, чувствуя новый приступ мигрени. Он поклялся себе больше