Бессонный патруль (Сборник)

- Короче, ты обвинитель и защитник в одном лице, - подытожил я, вовсе не обольщая себя надеждой мигом перевоспитать его. Говори, не говори - в итоге каждый набивает собственные синяки и шишки.

- Ты обвинитель и защитник, - повторил я. - Документируешь как отягчающие, так и смягчающие обстоятельства. Одинаково, во всей полноте! И от того, как смогут сосуществовать в тебе эти двое, зависит, получится ли из тебя следователь. Настоящий. Кстати, я не уверен, получился ли он из меня. Нет, серьезно... Все это, понимаешь ли, гораздо сложнее... А выражение "нечисть всякую" - вспомнил я, - слышу от тебя не впервые. Юристу, по-моему, употреблять его не гоже. Почему? Опять же-никакой определенности. Один темперамент... Больше подходит для статьи в газете как... как собирательная характеристика зла. А здесь? Преступники. Самое точное слово.

Ханзада вздыхает: до чего ему надоели эти назидания!

Ходит по кабинету, косится на мой стол и вдруг решается, хватается за телефон.

- Хотя бы предварительно, - упрашивает он эксперта. - Не можете? А если вне очереди? Только в субботу?

Утром? Жаль. А нам этот почерк Гуревич... Не можете...

- Уф! - поворачивается Ханзада ко мне. - Надо проверить и - нельзя!

Выхватил из тугой прически прядь над ухом, покрутил ее пальцами. Новая привычка Хаизады. Я уже знаю: сейчас он скажет нечто такое...

- Добыл косвенную улику, - не выдерживает Ханзада. - На следующий день почтальонша купила туфли.

После того случая. Но зарплату не выдавали. О чем это говорит?

Я пожимаю плечами:

- Ни о чем...

- Ладно, - не сдается Ханзада, - опять же анонимка...

Кроме извещения с почерком, оставленным рукой преступника, мы отправили на экспертизу и анонимку.

- Если окажется, что ее писала Гуревич... И если перевод получила она же... - рассуждает Ханзада. - Тогда анонимку приобщим к делу для характеристики ее личности.

Я улыбаюсь: так выразиться мог только следователь.

Это тебе не словечки из воинского устава. И Ханзада улыбается: почему не знаю. Может, опять видел Задонскую?

А пепел в газетке оставил для лучших времен.

Восстановить текст по пеплу может только волшебник.

А ты как думаешь, Ханзада?

- Я за! - проголосовал тот. - Но как вышло? Открываю печку. Лежит! Будто для меня нарочно. Даже вот здесь мурашки... - Он рассмеялся, показав на затылок. - Ничего не оставалось, как забрать.

В субботу и покажу Задонской на отличившегося Ханзаду.

- Его стараниями...

А она, скорая на слово и улыбку, конечно, скажет Ханзаде что-нибудь вроде:

- Вас случайно зовут не Нат? А фамилия не Пинкертон? Позвольте пожать вашу мужественную руку.

- А дальше?

Есть же на моей памяти один случай: как-то поручил практиканту допросить молоденькую свидетельницу, а через год поздравил их с законным браком.

Коллеге, что сидит через стенку, я иногда напоминаю об этом. Мы смеемся. Бывает же!

- Ханзада, - говорю, - где дело номер...

Ханзада не отвечает. Видимо, все еще находится под впечатлением добытой им косвенной улики. Он смотрит куда-то сквозь меня, перебирая пальцами волосы.

- А, чепуха! - Ханзада возвращается на землю. - Купили туфли. Ну и что?

РАЗГОВОР В ПЕРЕУЛКЕ

Переулок, по которому я шел, делится на две части: каменную, многоэтажную, с цветной штука-уркои и балконами, и низкорослую, деревянную, обреченную на слом.

А между ними тут и там поднимаются кирпичные остовы будущих зданий. Над земляными грудами взлетают и разжимаются железные кулаки экскаваторов. Где-то натужно работает бульдозер.

"Еще год-два, - подумалось мне, - и все в переулке справят новоселье".

Вот и зеленые ворота с номером 50. А вот щель для корреспонденции в заборе.

"...Письмо с извещением - в газетку, газетку - в журнальчик..."

Но кто вынимал из ящика?

"Вы только ее бабушкой не назовите. Ох, и психанет!" - предупреждала Задонская. Подходя к дому, я вспомнил вчерашний звонок из педагогического. Приятный баритон принадлежал декану факультета иностранных языков. Декан говорил о том, что некоторые обстоятельства вынуждают его обратиться к нам: кто-то обидел их студентку. Да, Наталью Задонскую. Она - староста группы, отличница и вообще... Декан перечислил достоинства студентки и спросил:

- Интересно, что-нибудь предпринимается? Ах, возбудили уголовное дело. И как? Не установлен. Вы говорите.

к концу недели? А быстрее нельзя? Ну, надеемся, справедливость восторжествует... Да, едва не упустил, - спохватился он. - Будьте добры, поинтересуйтесь хозяйкой. Напряженный момент. Сессия. И гнать из квартиры! Это же трепка нервов! Поговорите с ней построже. Обещаете? Заранее вам благодарен.

"Оперативность, быстрота, - думал я перед домом номер 50. - Но как объяснить, что у экспертов тоже немало дел. И свои сроки. А про хозяйку декан не забыл".

За калиткой навстречу мне рванулась, гремя цепью, большая черная собака. Вздыбилась, забегала с лаем.

Цепь закреплена у самого почтового ящика. Последнее я отметил особо. Верно говорил Ханзада, постороннему дорога к почте заказана.

- Был недавно кто-то из ваших, - первое, что сказала хозяйка, высокая седая женщина в белом переднике, когда, войдя в кухню, я предъявил удостоверение личности.

Усмехнулась, продолжая мыть посуду. - А вы зачем? - она взглянула в упор насмешливо и твердо.

- Я пришел, - начал я, несколько обескураженный таким приемом, - чтобы уточнить ряд вопросов. В общем, допросить вас...

- А то, может, сразу, без обиняков?.. - огорошила меня хозяйка. Ничего, я постоять за себя сумею. Не Камила. - Бренчала тарелками, полоскала их в тазике, опрокидывала на подставку. - Живо научу черное от белого отличать...

На что намекала она, я не понял. Не тратя времени попусту, достал бланк протокола допроса, предупредил хозяйку об ответственности за дачу ложных показаний, дал расписаться.

Бабушкой я бы ее не назвал, хотя лицо и казалось состоящим из одних глубоких морщин. Но глаза под широкими бровями сохранили незамутненный карий цвет. Да и морщины в соседстве с крепким горбатым носом скорее обозначали крутой нрав, чем увядание.

- Покажите, если не затруднит, комнату девушек, - попросил я, когда с формальностями было покончено.

Комната просторная. Можно вселить при желании и чегырех. Я ощутил аромат духов. Так целый день пахло в моем кабинете после ухода Задонской.

Хозяйка и здесь нашла себе работу. Обмахнула тряпочкой клеенчатую скатерть, раздвинула шторы, открыла окно. Примерилась: к чему бы еще приложить руку? И все поглядывала на меня искоса, с недоверием.

- Оказывается, и у хозяек бывают любимчики, - улыбнулся я, кивнув на нарядное убранство одной из кроватей.

Другая постель накрыта простым одеялом.

- Выселю я этого любимчика! - отрубила хозяйка. Перестала поправлять безделушки на туалетном столике.

Воинственно сложила на груди руки.

И опять что-то высматривала во мне заинтересованно и строго. Странно. Вел я себя как будто нормально.

- Как вы думаете, Гуревич способна на кражу?

- Час от часу не легче, - удивилась хозяйка и нахмурилась. - Кто это у вас додумался? Камила в голоде, в холоде будет - чужого не возьмет. Девушка простая, все свое отдаст, будьте уверены!

- Что ж, предположим, не возьмет. Тогда кассир и почтальон?

Окно выходит во двор, к калитке. Собака и тут следила за мной. Пригнув морду к земле, ощерила зубы.

- Да вот, хотя бы случай вспомнить, - слышу из-за плеча голос хозяйки. - Как-то Камила нашла пятерку. Вон в сенях. "Ираида Ивановна, не ваши?" Нет, говорю, мои в комоде, на месте. Оказывается, Задонская обронила. А вы - кражу... Ну, насмотрелись? - Она, кажется, намерена пригласить меня на чашку чая.

- Скажите, кто имеет доступ к почтовому йщику?

Хозяйка подступила к окну. С ответом не торопилась.

- Я имею. А что?

- И только вы?