Импортный свидетель (сборник)

Среди ведущих хирургов мира Нестеров искать Ивана Мирского не стал, а полюбопытствовал, что же такое выдающееся сделал непризнанный гений.

Женщина посмотрела на Нестерова с удивлением:

— Да прежде всего мне с вами об этом трудно говорить, потому что вы неграмотны в медицине. Если я вам скажу, что он нашел препарат, с помощью которого можно сращивать ткани разных особей живых существ, вы же все равно не поймете, что это такое. Или жировыводитель. Представляете, с помощью микстуры он заставлял человеческий организм работать таким образом, что из него выходил через поры лишний жир.

— А потом?

— А потом горячий душ и…

— И что?

— И ничего, опять можно пережирать и делать глупости с организмом.

14

Следователь по особо важным делам Нестеров, несмотря на то что ни прокурор, ни другое правоохранительное начальство не поддерживало его в начинании искать Мирского, поскольку тот, хотя и проходит по делу, но живет во Франции, все же довольно скоро оказался в командировке в Париже. Но Нестеров не замечал экзотики чужой страны, потому что карман ему жгло письмо генерального консульства, в котором сообщалось много весьма ценного для его миссии.

15

— Вставайте, граф, — сказал Нестеров нищему босяку, лежавшему прямо на земле у теплого люка возле яркой витрины. "

Мирский с трудом разлепил веки, покрытые грязью, и безнадежно спросил:

— Вы кто, откуда меня знаете?

— Я советский, как говорится, сыщик. Вставайте.

Мирский криво усмехнулся.

Нестеров подал ему руку, тот обалдело поднялся. Они прошлись по улице, потом сели в такси, и там, нимало не стесняясь, доведенный голодом и неудачами до неврастении, почти потерявший соображение человек (иначе как объяснить, что он не удивился появлению советского сыщика в Париже), вдруг заговорил.

— Десять лет назад, — давясь бутербродом, сказал он, — я был молодым и полным сил ученым. Я — медик. Влюбленный в жизнь, я смотрел на нее вытаращенными глазами. Хотел сделать людям добро и не верил, что все великие открытия человечество уже сделало. И вдруг сам нечаянно сделал открытие. Оно родилось из анекдота, что у советских граждан две проблемы: как достать дефицитные продукты и как похудеть. Слушая разговоры о продовольственной программе, я смотрел на улицу и наблюдал людей. Две трети их были полными и больными. Я это знаю. Жир губит сердце. Все они съели те продукты, которых не хватило другим. Стал я думать, как помочь этим людям. Но не диетой — ведь это так мучительно, не у всех же есть сила воли. После долгих поисков я нашел способ. Я составил сыворотку, которая разжижает и отсасывает жир через поры. Можете себе представить, какое это имело бы значение в масштабе страны? Думаете, поощрили изобретателя? Увы. А ведь я на собственном опыте проверил сыворотку. Женщину, которую любил, привел к необходимому весу и внешним данным.

Но мной занялась милиция, как человеком, незаконно занимавшимся медициной. Я понял, что у нас полицейское государство, и впервые тогда решил уехать.

А тут мне объяснили, что и у нас в государстве можно премило жить, стоит только заняться подпольным промыслом. Вы знаете, я ездил в одну лабораторию. Конечно, она преступна, но оборудование там было удивительное. Меня возили туда с завязанными глазами. Нет, правда, ни в одной клинике такого оборудования я не видел. Я спросил там, откуда у них столько «живых» человеческих органов. Мне ответили: из анатомички. Но это было, конечно, вранье. Когда я понял, откуда у них человеческие органы, я чуть не сошел с ума. И все же хотел доказать, что мое открытие надо внедрять здесь, в СССР.

— А помните, где вам завязывали глаза? — спросил Нестеров.

Но Мирский не ответил, он не услышал вопроса, он был увлечен своим рассказом.

— Я написал о своем открытии в высокую инстанцию. Меня вызвал молодой человек, холеный, никчемный врач, и сказал, что ему поручено со мной разобраться. Шутил, острил, говорил об оригинальном способе помочь стране выполнить продовольственную программу. Беседа с ним охладила меня. Но. его предложением помочь мне устроиться в поликлинику воспользовался. А что мне оставалось делать?

— А в СССР не хотите заново заняться своим делом всерьез? — перебил его Нестеров.

— Кому я там нужен? Ведь я совершил преступление, так, кажется? Кто мне поверит, что почка у этого паренька была больной?

— Это мы установим в дальнейшем, мстить вам не будем.

До какого же состояния должен был дойти Мирский, чтобы внезапно спросить:

— Сколько у меня есть времени на размышление?

— Минута. И еще один вопрос: а можно ли пересадить человеку почку от другого человека?

— Конечно, — с готовностью сказал хирург.-^ Вот, — он достал из-за пазухй мятую тетрадь, — полное собрание моих операций.

Нестеров раскрыл ее и вдруг прочитал под датой четырехлетней давности историю ампутации и реампутации ноги Роксаны Ирвинд.

16

Миловидная девушка вошла в помещение следственной части и нерешительно присела на скамье.

— Вам известен этот человек? — спросил ее Нестеров.

Роксана посмотрела на Мирского внимательно, и вдруг стены комнаты поплыли перед ее глазами. Она покачнулась. Сержант, стоявший у дверей, подбежал, чтобы поддержать ее. Дикий вопль вырвался из груди девушки. Она широко открыла глаза и закричала еще раз. Несомненно, вид Мирского вызвал у нее ужас.

— Попросите войти Михаила Ивановича, — распорядился Нестеров.

В помещение вошел психиатр. Вскоре ему удалось привести Роксану в себя.

— Я думаю, — сказал он, — что следственный эксперимент следует прекратить. Дело в том, что больная нездорова и потому уверена: Мирский здесь для того, чтобы снова отнять у нее ногу.

Роксану увели.

— Беркову пригласите, — попросил Нестеров.

И женщина-хирург тотчас же после того, как ею была осмотрена нога Роксаны, сказала:

— Это невероятно, но это факт: нога пересажена от другого человека и прижилась, не была отторгнута. Операцию делал гений.

— Где брали органы для пересадки? — спросил Мирского Нестеров, — Кто помогал вам и за что?

— Прооперировал рак одной безнадежной больной, ее сын, работающий в анатомичке, стал приносить для меня человеческие органы из морга. Потом я сказал, что трупы уже через час никуда не годятся, надо свежие органы. Больше я ничего не знаю, но можно спросить.

— У кого?

— У кого — я знаю, вернее, знал его адрес, но уже в то время это был не человек, а спившееся и наколовшееся животное, если жив еще…

17

Он был жив и даже знаком Нестерову. Это он сидел за рулем белых «Жигулей», похитивших Роксану.

— Я вам еще раз повторяю, Глотов, признание облегчит вашу участь, — сказал Нестеров.

— Мне не в чем признаваться. Я служил науке, которая была в застое, — цинично заявил Глотов.

— Вы убивали людей…

— Это нельзя назвать убийством, ведь только тех, кто этого сам хотел.

— Не понял.

— Мы брали тех, в глазах которых читали отчаяние: самоубийц, одиноких, находили их возле дома престарелых, на набережных ночью, около инвалидных домов.

— Вы понимаете, что вы говорите, Глотов? — рассвирепел Нестеров — Кстати, а почему вы не убили Роксану?

— По двум причинам. Ваня Мирский решился на эксперимент. Она, по-моему, и по сей день танцует. А второе, когда мы привезли ее в лабораторию, ее узнал один из наших, в детстве с ней учился, что ли. Но теперь его нет на свете, так что вам придется мне поверить…

18

— Скажите, вы когда-нибудь жалели о чем-нибудь? — спросил полковника милиции Нестерова Джоджон Авзуров, когда обоих поразило странное расположение звезд в этом чужом небе.

— Да, жалел. Жалел, что я не Господь Бог и потому не знаю: гуманно ли пришить девушке ногу, забрав ее у другой? Гуманно ли создавать банк органов, взятых у погибших, и создавать очередь ждущих чьей-то смерти, потому что только после смерти кого-то они получат чужие глаза, сердце, печень, почки, кости, мозг. Поэтому вы сами мне скажите, не как юрист, я сам юрист: что делать с Мирским — расстреливать или ставить во главе клиники?