Флорентийские маски

И все же не жизнь Ласло беспокоила Пола в тот вечер. Гораздо больше его занимало другое: судя по всему, Антонио слепо верил в пророческую силу сказки Коллоди и пытался найти в ней, как в Библии, ответы на все свои вопросы. Именно на основании этого литературного произведения, ставшего для него сводом законов мироздания, он и пытался строить свой собственный мир. Череп давал ему особые силы, а строки из сказки о Пиноккио становились инструментами для создания обреченного на успех сценария. Педагогическая система Лоренцини не без труда складывалась в цельную картину, как какая-нибудь детская мозаика. По всему выходило, что совпадение реальных событий с тем, о чем было написано в сказке, было не случайно.

Нельзя было объяснить случайностью и многие другие совпадения: например, в год первого издания «Пиноккио» супруга анархиста Алессандро Муссолини произвела на свет мальчика, названного Бенито, – будущего итальянского дуче. Именно он сумел наполеоновски властным жестом и стальным голосом повести за собой народ не то возрождавшейся, не то саморазрушавшейся страны. Именно его гордый профиль напомнил Европе о, казалось, давно ушедших в историю временах могущественных империй. В те годы никому и в голову не приходило задуматься о цикличной повторяемости мифа и о слабостях правителя, которые он, как всегда в истории, тщательно скрывал от своих подданных. Носы у лжецов растут лишь в сказках. В реальной жизни людям приходится прилагать немало усилий, чтобы понять, обманывают ли их правители или нет.

Убаюканный теплой водой в ванне, Пол даже задремал. В какой-то момент он вдруг вспомнил о Сенеке, перерезавшем себе вены, не в силах продолжать противостояние с Нероном – поэтом, склонным к болезненному нарциссизму. «Ну уж нет, – подумал Пол, – от меня этого не дождутся, я не буду сводить счеты с жизнью хотя бы потому, что теперь на собственном опыте знаю, что смертью дело не кончится. Смерть – это продолжение жизни, непознанное и в общем-то не слишком приятное». Согласно новой, созданной Полом концепции мира, в нем были как живые существа, не знавшие смерти, так и мертвые, не ведавшие, что такое жизнь. И те и другие, догадываясь о существовании друг друга или пребывая в слепом неведении, милейшим образом копошились в одной большой луже мироздания. Пол еще не решил, к какому классу отнести себя и является ли он в полном смысле слова живым существом, или же его земное существование имеет своим главным предназначением подготовку к бесконечной смерти. Раньше он привычно относил себя к классу людей, привыкших жить, не слишком выделяясь среди себе подобных, не имеющих особых амбиций и предпочитающих плыть по течению. Он полагал, что жизнь закончится после достаточно продолжительной старости и его похоронят где-нибудь на тихом английском кладбище. Впрочем, как ученый, он считал, что после этого ему суждено возродиться уже в виде биомассы, которая станет источником питания для тысяч и тысяч иных живых существ – тех самых, изучению которых он посвятил всю свою жизнь. Такое самовоспроизводство живой материи вполне заменяло ему, человеку науки, свойственное верующим представление о загробной жизни.

Впрочем, сколько ни думай о будущем, признался себе Пол, а уйти от мыслей о настоящем не получается. Тяжкие мгновения настоящего терзали его гораздо сильнее, чем не знающая времени вечность.

У Ласло сложилось вполне целостное представление об англичанине Поле Харпере: человек образованный, осторожный, не склонный соваться в чужие дела. Если уж он решился приехать во Флоренцию, то наверняка считал эту поездку чем-то очень важным. А впрочем, кто еще несколько месяцев назад мог бы подумать, что сам Ласло бросит свой уютный кабинет в центре Мехико и поедет в Европу, толком даже не понимая, зачем ему это нужно? Когда-то, в том прошлом, о котором он не хотел вспоминать, он дал клятву никогда больше не возвращаться на континент, где ему довелось пережить столько страданий и видеть столько горя и ужасов. От Европы его отделял не только океан, но и стена, выстроенная им в памяти и разделявшая воспоминания на «до» и «после». То, что происходило «до» и было связано с жизнью в Европе, он старался вспоминать как можно реже. И вот этот десятилетиями установленный порядок рухнул в один миг. Антонио оказался способен швырнуть его в кипящий котел воспоминаний, причем сделал это походя, не задумываясь над тем, что доставляет кому-то страдания.

Профессор Харпер, знаменитый энтомолог, пережил потерю очень близкого ему человека. Не желая задавать этот вопрос вслух ему самому, а скорее всего, и не стремясь узнать истинный ответ, Ласло время от времени спрашивал сам себя: способен ли был Антонио подтолкнуть к самоубийству племянника мистера Харпера, или толчком к потере молодым человеком хрупкого душевного равновесия стала его женитьба на эффектной рыжеволосой женщине? Откуда же тянется эта череда рыжих женщин с прозрачной кожей, через которую, как реки на географической карте, просвечивают сетки вен, спрашивал себя адвокат, несколько удивленный открывшейся в нем способностью к образным сравнениям. Естественно, он не мог не вспомнить и вдову мексиканского актера. В ее зеленых глазах всегда горел какой-то нездоровый огонь, словно в ее теле догорала брошенная в невидимый костер ее душа. Кстати, эта женщина постарела довольно рано, и лишь рыжие волосы сохраняли намек на горячечную красоту ее молодости. Сам Ласло впервые встретился со вдовой своего клиента на похоронах. От его внимания не ускользнули слезы, стоявшие в глазах актрисы и показавшиеся ему не чем иным, как профессиональным приемом, с успехом примененным женщиной, снявшейся во множестве киномелодрам. В этом, пожалуй, и заключалось одно из важнейших различий между нею и ее покойным мужем. Он был рожден для того, чтобы смешить, она – для того, чтобы заставлять плакать. Они говорили на разных языках, но прекрасно понимали друг друга в ночи полнолуния, когда купались обнаженными в том самом бассейне, где впоследствии чуть было не оборвалась жизнь их единственного сына.

Почему же они расстались, если были едины в своей непохожести? Ведь актер и его жена были как две стороны одной монеты. На мысли о некоторых причинах развода его навел Хоакин, человек весьма – если не сказать, слишком – наблюдательный. Ласло был убежден, что именно мажордом, и только он один, мог объяснить, по каким законам развивался сюжет этой трагической пьесы, в которой постороннему не было известно ровным счетом ничего, даже точное количество главных действующих лиц.

Антонио был человеком, наслаждавшимся собственной ложью и утопавшим в ней чуть ли не со дня рождения, но, несмотря на все это, адвокат готов был встать на его сторону. Конечно, рассуждал венгр, обладание черепом совсем свело с ума этого парня, но не только он был действующей силой данной пьесы и не он один действовал в своих интересах, калеча жизни других людей. Кто-то помогал ему в этом кошмаре, советовал ему стать предателем, разбить чужую семью, нарушить клятву, данную в самые светлые мгновения жизни. Кто и зачем? Что было платой за эти чудовищные поступки? Какие жалкие крохи удовольствия? Не было ли обещано Антонио какое-то чудесное превращение, которое якобы должно было искупить все грехи, совершенные им в его нынешнем обличье? Ласло сомневался, не чувствовал себя вправе судить Антонио с позиции морального превосходства. Кроме того, он прекрасно сознавал, что искушение властью может быть непреодолимым для беспокойного, мечущегося в поисках смысла жизни ума. Антонио, быть может, просто не смог противостоять той темной силе, которая избрала его своим орудием.

Приехав в столицу Тосканы, Пол взял себе за правило каждый день звонить в Англию около шести вечера. С одной стороны, он не терял контакта с близкими, с другой – был в курсе событий, так или иначе имевших отношение к его поискам. После того что он пережил по вине Ады Маргарет, время обрело для него совершенно иную ценность. Там, в Англии, он оставил семью, друзей и коллег по университету. По совету своей сестры Хелен, матери Марка, он заказал одному частному детективному агентству сбор всей информации об Аде Маргарет Слиммернау. Получив заказ и аванс, сыщики рьяно взялись за дело, пообещав вскрыть любую тайну ее жизни, если, конечно, такие тайны в ее биографии имеются. По правде говоря, Пол не слишком верил в успех этого предприятия и обратился к частным детективам не столько по своему внутреннему убеждению, сколько для спокойствия сестры.