Гладиатор

- Деньги вперед, - только и сказал Иван, давая понять, что он согласен.

Толстяк высыпал ему в подставленную ладонь горсть пятирублевых монет. Иван, не считая, сунул их в карман. Потом легко подбросил чемодан на левое плечо, а правой хотел было подхватить спортивную сумку... Но толстяк не дал ему даже притронуться к сумке, отрицательно покрутил головой и сказал:

- Это я сам.

"Деньги у него, что ли, там? - подумал Иван, но, оценив еще раз взглядом комплекцию своего клиента, изменил свое мнение:

- Нет, скорее жратва!" Нести один чемодан ему было еще удобнее... Держа его двумя руками и полностью загораживая при этом свое лицо, имеешь тем не менее возможность наблюдать за обстановкой... А при необходимости можно, даже не избавляясь от чемодана, правой рукой быстро выхватить пистолет...

Они вышли из здания Ярославского вокзала и спустились в подземный переход. Иван, внимательно наблюдавший за всеми, кто попадал в поле его зрения, остался доволен результатами своего наблюдения... На них все обращали внимание. Толстяк обладал настолько колоритной внешностью, что пройти мимо него, не оглянувшись и не хмыкнув про себя: "Вот это да!", было просто невозможно. На фоне такого пассажира носильщик с чемоданом совершенно терялся. Да и что примечательного можно найти в носильщике, которой тащит обыкновенный чемодан с Ярославского вокзала на Казанский?

Подземный переход они миновали спокойно. По пути Иван заметил только троих обладателей чрезмерно внимательных глаз, шарящих взглядами по лицам всех прохожих подряд. Но входить в контакт с противником здесь, в подземном переходе, Иван не собирался. Он назначил встречу на Казанском, а значит, должен попасть внутрь вокзала и именно там начать разборку с "охотниками"... "Это дело чести!" - мог бы сказать Иван, если бы подобное понятие еще существовало в его сознании. На самом деле он просто чувствовал, что все должно быть именно так, а не иначе...

Едва они влились в поток пассажиров, двигающихся через Казанский вокзал, как Иван отметил резкое усиление напряженности в окружающей обстановке. Внимательные, ищущие взгляды буквально пронизывали все пространство вокзала. Невозможно было даже приблизительно определить количество субъектов наблюдения...

Оперативники Никитина, проведя весь день и вечер в бесконечном и бессмысленном ожидании и в напряжении, к этому времени уже слегка озверели и чуть ли не за руки хватали проходящих мимо них людей, чтобы заглянуть им в лицо.

"Охотники" Ильи проявляли профессиональную выдержку, терпеливо дожидаясь появления объекта. Сколько раз им приходилось это делать, прежде чем всадить пулю в какой-нибудь дорогостоящий лоб! Сам Илья все чаще делал свои обходы, рискуя привлечь внимание оперативников. Он порядком нервничал из-за того, что Иван заставляет себя так долго ждать, но с удовлетворением отмечал вполне сносную боевую готовность своих людей... Правда, от троицы, собравшейся поначалу за столиком в кафе, осталось на настоящий момент только двое. Девятый напился, как свинья, и громко храпел, развалясь в кресле, неподалеку от столика, за которым Второй и Третий продолжали свою пьяную беседу. А что? С них взятки гладки. "Интриганы хреновы!" - ругнулся про себя Илья. И еще он немного беспокоился за Одиннадцатого, который продолжал упрямо торчать у стены на проходе, демонстрируя поразительную силу воли и одновременно тупое упрямство. Илье показалось, что он уже накалился, как утюг, до последней степени и готов был прострелить любую мало-мальски подходящую для этого башку. "Даже если Иван сегодня не появится, - думал Илья, - этот без выстрела с вокзала не уйдет..."

...Его-то первого и определил Иван как "охотника". Держа двумя руками чемодан и наблюдая в щель между рукой и чемоданом злобно бегающие глаза стоящего у стены в наилучшей огневой позиции верзилы, Иван уже не сомневался, что это именно "охотник". Тот был в расстегнутой почти до пояса джинсовой рубашке, правую руку он держал за пазухой и нервно то сжимал в кулак, то вновь разжимал пальцы левой руки.

"Ты откроешь сегодняшний счет", - подумал Иван, имея в виду не счет смертей, а лишь счет пистолетов. Жизнь его была Ивану не нужна...

...Он всегда презирал противников, которые старались победить врага не умением убивать быстрее и эффективнее, а демонстрацией свой злобы, гнева, ярости или бешенства. За всем этим Иван видел одно стремление слабого, неуверенного в себе человека напугать противника громким голосом и злобным видом... В деле такие ярые и злобные оказывались неуклюжими и нерасторопными. Если их запугивание с самого начала не имело успеха, они сразу и безоговорочно проигрывали. Стоило им только повстречать врага, у которого не было страха перед ними, - и им наступал конец...

Ивану вспомнился один чеченец, изъявивший желание драться с русским рабом-гладиатором. Чеченец поставил на кон самое дорогое, что у него было, свое оружие: короткоствольную скорострельную винтовку и старинный кинжал своего отца, в ножнах, украшенных чеканкой... В живых мог остаться только победитель в поединке, значит, проигравшему оружие было уже ни к чему... Бой был долгим и утомительным - один из самых трудных боев, проведенных Иваном в чеченском рабстве. Чеченец каждую секунду готов был нанести смертельный удар и каждую секунду готов был его получить... "Профессионализм, - подумал Иван, как раз и состоит в этой двойной ежесекундной готовности..." Он навсегда запомнил взгляд чеченца: неподвижный, непроницаемый, говорящий, казалось, только одно: "Встречай свою смерть!.." Иван дважды увернулся от его стремительно выброшенной руки, нацеленной прямо в Иваново горло. Если бы чеченцу удалось тогда вцепиться Ивану в горло, тот был бы уже покойником. Он вырвал бы у гладиатора горло, как вырвал кусок мяса из плеча, едва коснувшись его своими крючковатыми пальцами, твердыми, как клюв орлана-белохвоста... Иван понял, что в третий раз ему увернуться не удастся. И прежде чем чеченец в третий раз нацелился на его горло, Иван воткнул указательный палец своей правой руки ему в глаз - глубоко, на всю длину пальца, очевидно задев какой-то важный мозговой центр... Чеченец застыл, как парализованный. Застыл и Иван, держа палец в его голове. Чеченец, напряженно выгнувшись, как столбнячный больной, начал падать всем корпусом назад... Голова его постепенно сползала с Иванова пальца. Поразило Ивана то, что все это время выражение другого, невредимого глаза оставалось неизменным...