Близнецы-соперники

жецами. Океан лжи. Самая очевидная правда всегда трудноуловима. — Бревурт вдруг пристально посмотрел на разведчика. Выражение бледного, напряженного лица было трагическим, синяки под глазами показывали, как он утомлен. — Вы ведь не верили! Вы не поверили, что он погиб.

— Нет, не поверил.

— Я не мог рисковать, поймите. Я поверил вам на слово, что немцы ни в коем случае не уничтожат его, что они установят за ним слежку, чтобы узнать, кто он такой. Чтобы его использовать. Но в донесении было сказано прямо противоположное. Поэтому, если он мертв, убили его фанатики из Ксенопского ордена или агенты! Рима. Они бы не сделали этого, пока... пока не выведали у него тайну.

— И если бы им это удалось, ларец оказался бы у них в руках. Не в ваших руках, не в руках Англии. Начнем с того, что он никогда и не предназначался для вас.

Посол отвел от Тига взгляд, откинулся в кресле и закрыл глаза.

— Но ведь и нельзя было допустить, чтобы он попал в руки маньяков. Сейчас во всяком случае. Мы-то знаем, кто в Риме форменный маньяк. Отныне Ватикан будет пристально следить за Донатти. А патриархия приостановит свою деятельность, нам дали гарантии.

— Этого, разумеется, и добивался Любок. Бревурт открыл глаза.

— Неужели?

— По моему мнению — да. Любок ведь еврей. Бревурт посмотрел на Тига.

— Больше я не буду вмешиваться в ваши дела, генерал. Продолжайте свою битву. Я покидаю поле сражения.
* * *

Антон Любок пересек Венцеславскую площадь в Праге и взошел по ступенькам разбомбленного храма. Вечернее солнце проникало внутрь сквозь зияющие в стенах дыры, оставленные бомбами немецких «Люфтваффе». Левая стена храма была почти полностью уничтожена. Повсюду для поддержки потолочных перекрытий и стен были сооружены леса.

Он остановился в правом проходе между рядами скамеек и посмотрел на часы. Пора!

Из-за занавешенного алтаря вышел престарелый священник, перекрестился и прошел мимо исповедален. Он остановился у четвертой кабинки. Это был сигнал для Любока.

Он медленно пошел по проходу, глядя на молящихся в храме, их было человек десять — двенадцать. Никто не обращал на него внимания. Он раздвинул занавески и вошел в исповедальню. Преклонил колена перед небольшим богемским распятием. Пламя свечи бросало тени на задрапированные стенки исповедальни.

— Прости меня. Святой Отче, ибо я согрешил, — тихо заговорил Любок. — Я много грешил. Я осквернил тело и кровь Христовы.

— Никто не может осквернить Сына Божия, — повышался правильный ответ из-за шторок. — Человек может лишь осквернить самого себя.

— Но мы ведь созданы по образу и подобию Бога. Как и Он.

— Это бледный, несовершенный образ. — Голос снова дал верный отзыв.

Любок медленно выдохнул: обмен паролями был закончен.

— Ты — Рим?

— Я связной, — надменно ответил голос.

— Я и не думал, что ты город, дурак несчастный.

— Это храм Божий. Следи за своей речью.

— А ты оскверняешь его! — зашептал Любок. — Все, кто работает на Донатти, сеют скверну!

— Молчи! Мы шествуем путем