Братья

Очень часто Гримальди воображал себе, как радиоволны переваливают через берлинскую стену и несутся над унылыми равнинами Восточной Европы, над пшеничными полями Украины и зелеными холмами Белоруссии, над лесными массивами вокруг Москвы и вершинами Уральских гор, над сибирской тайгой и замерзшей тундрой. Он все еще надеялся, что где-то там, за Железным Занавесом, цел и невредим его друг, Олег Калинин, сумевший вырваться из когтей злых сил, преследовавших его. Он надеялся, что он услышит голос, шепчущий в его радиоприемнике, и откликнется.

"Панама", ответь Базе! - молился он про себя. - Останься жив, мой Олег, не сдавайся, не позволяй им победить себя. Мы найдем тебя, мы вытащим тебя и привезем домой!"

То, как Клаудия отреагировала на его решение отправиться в Париж, удивило Алекса. Он не ожидал, что в ней проснутся столь сильные собственнические инстинкты.

- Я люблю тебя, Клаудия, но мне придется ненадолго уехать, - сказал он, пытаясь объяснить ей принятое решение. - Меня уже тошнит от того, что я неделями сижу на одном месте и не знаю, чем заняться в ожидании выходных, когда ты возвращаешься из своей очередной поездки.

Но она не желала ничего слушать. Как только он сообщил ей о том, что ему предлагают место и неплохую зарплату, она ответила ему его же собственными словами.

- Если ты любишь меня, то почему хочешь уехать? - сказала она ему вечером в пятницу в обеденном зале маленькой коннектикутской гостиницы, где они проводили уик-энд.

- Господи Иисусе, Клаудия! - возмутился он и тут же понизил голос. Ты-то уезжаешь от меня каждое воскресенье!

- Это совсем другое дело! - вспыхнула она, и единственная парочка в обеденном зале, он - загорелый, привлекательный атлет, она - очень миловидная негритянка - покосилась в их сторону.

- Я и так все время с тобой, я звоню тебе по телефону, пишу тебе письма, в конце концов, я приезжаю к тебе каждую неделю!

- Я тоже буду с тобой, - попытался успокоить ее Алекс, и негритянка улыбнулась ему. - Я тоже буду тебе звонить, буду писать тебе письма, а через год мы опять будем вместе.

- Не рассчитывай на это, - отрезала Клаудия и обожгла его взглядом. Не думай, что я раз и навсегда твоя собственность.

Она тряхнула головой.

- И вообще прекрати пялиться на эту черномазую! В конечном итоге им удалось заключить перемирие и добиться прекращения огня. По условиям соглашения ровно через девять месяцев - в июне будущего года, Клаудия должна была приехать к нему в Париж и провести с ним остаток лета. Тогда они серьезно поговорят о своем будущем. Алекс, однако, уже сейчас был уверен, что этот разговор так и не состоится.

Клаудия отдалялась от него. Уже сейчас она была слишком увлечена своей собственной, отдельной от него жизнью. Несколько раз они выезжали на прогулку с ее приятелями-манекенщиками и их подружками. Это были, безусловно, потрясающие девочки, однако довольно скоро Алекс почувствовал, что сыт по горло их непрекращающейся болтовней о "божественных" платьях, "божественном" макияже и "божественных" дизайнерах по имени Лоренцо, Витторио или Анджело, не говоря уже о "божественных" парикмахерах, гримерах и фотографах с такими же или весьма похожими именами.

- Тебе не нравятся мои друзья, - сказала ему Клаудия тем вечером в Коннектикуте, подбоченясь. Это был тот самый жест, который Алекс хорошо помнил со дня их первой встречи и который так нравился и волновал его. Но Клаудия даже не улыбалась.

- Нет, - признал он. - Не нравятся.

- Но вам придется по крайней мере привыкнуть к ним, профессор, потому что они нравятся мне и потому что я намерена проводить с ними немало времени.

- Поступай как знаешь, - резко возразил он. - Не мне придется терпеть этих нудных снобов, так же как не придется проводить время в их компании. Как, впрочем, и в твоей, потому что я уезжаю.

- Это так, - ответила она неожиданно задумчиво. - Ты уезжаешь. Но ты даже понятия не имеешь, насколько далеко...

Их ссора закончилась в постели. Секс стал лекарством, который позволил обоим на время позабыть о своей горечи и обидах, однако даже занятия любовью не принесли радости двоим людям, донельзя уставшим от попыток побольнее уязвить друг друга.

Так они ссорились и спорили каждый уик-энд, который они проводили вместе, до тех пор, пока летняя жара не растаяла и не унеслась прочь на прохладных крыльях наступившего сентября.

На следующий день после их последней стычки Нина и Клаудия отвезли Алекса в аэропорт имени Кеннеди. Перед тем как пройти контрольный пункт безопасности в новом корпусе аэровокзала ТВА, Алекс обернулся и крепко обнял Нину Пожилая женщина попыталась улыбнуться ему сквозь выступившие на глазах слезы.

"Она выглядит ужасно", - внезапно подумал Алекс, крепко прижимая к груди ее высохшее, хрупкое тело. Волосы Нины стали совершенно белыми, щеки ввалились, а радужная оболочка глаз слегка помутнела. В последнее время она не очень хорошо себя чувствовала - застарелая язва беспокоила ее днем и ночью. После выхода на пенсию она почти не выходила из квартиры, разве что для посещений своего лечащего врача доктора Шапирштейна. Сегодня, однако, она сама настояла на том, чтобы проводить его в аэропорт, хотя ей и пришлось снова делить его с Клаудией, которую она по-прежнему недолюбливала.

- Честное слово, я очень рада за тебя, голубчик мой, - сказала она на прощание. - Тебе очень понравится в Париже. Ты правильно решил, - сказала она, целуя его в обе щеки. - Ты правильно решил, - с нажимом повторила она.

Старушка была безусловно довольна тем, что он будет достаточно далеко от своей Клаудии, ибо соперничество между двумя женщинами в последнее время разгорелось с новой силой. Возможно, это произошло из-за того, что Нина догадалась, какую сильную боль причинила Клаудия ее Алексу.

Затем Алекс повернулся к Клаудии.

Клаудия была бледной и хмурой, а с лица ее еще не успели изгладиться следы недавнего гнева. Не далее как сегодняшним утром она коротко подстриглась, и Алекс был уверен, что она сделала это в пику ему, ибо ей было известно, как сильно нравились ему ее длинные вьющиеся волосы. Может быть, она хотела ему что-то этим сказать, попытавшись стереть образ той Клаудии, какая существовала в представлении Алекса до настоящего времени. Он крепко обнял ее, однако ее тело осталось неотзывчивым и напряженным, почти враждебным.