Путь к тишине. Часть 3 (СИ)

*

МакЛауд захлопнул за собой дверь своей комнаты и привалился к ней спиной.

Митос точно еще не в форме, раз не почувствовал его присутствия сквозь Зов Кедвин. А он был достаточно близко, чтобы все видеть и все слышать.

Сказать, что сейчас он был противен самому себе, значило бы не сказать ничего.

Морган был прав еще и в другом — в том, что, несмотря ни на что, Митос не хотел ему смерти. А значит, он должен жить вот с этим: с тем, что узнал в последние дни, с тем, что слышал только что.

Он оттолкнулся спиной от двери, пересек комнату, вытащил из шкафа свою сумку и стал складывать вещи.

За этим занятием застала его вернувшаяся Кедвин.

— Дункан? Ты куда-то собираешься?

— Да, — сказал он, заталкивая в карман сумки футляр с туалетными принадлежностями. — Нужно закончить дела в Париже.

— Закончить дела? А что потом?

— Потом вернусь сюда.

Он застегнул сумку и поставил ее на пол. Выпрямился, повернулся к Кедвин.

— Я остаюсь в монастыре, Кедвин. Я уже говорил об этом с Ансельмом.

— Постой, — она подошла, села на кровать и, взяв его за руку, заставила сесть рядом. — Что значит «остаюсь в монастыре»? Тебе надоело жить среди нормальных людей?

— Нет, — отозвался он, глядя себе под ноги. — Но мне нечего делать среди нормальных людей.

— Дункан, что за муха тебя укусила?

— Не надо, Кедвин. Я слышал ваш разговор. Слышал, что он сказал обо мне.

Она и не подумала отступить:

— Слышал? Ну и что? Тебе ли не знать цену словам, вырвавшимся в порыве отчаяния. Боль редко говорит правду!

Он поднял голову:

— Но иногда все-таки говорит. Я не дурак, Кедвин, и я не первый день живу на свете. Дело не в Моргане. Вспомни, как мы живем. В любой момент может снова прийти нужда судить и выбирать, и ты знаешь, какой может быть цена ошибки. Как я могу принимать какие-то решения, если оказался настолько слеп? Так ошибиться в лучшем друге и так довериться… не знаю даже, кому! Да мне просто нельзя оставаться там, в мире — пока не разберусь, как такое вообще могло случиться!

— И для этого надо хоронить себя в монастыре?

— Я лучшего не стою. Не надо спорить, Кедвин, все уже решено. Подбросишь меня до железнодорожной станции?

Она кивнула:

— Подброшу, конечно. Насчет же всего остального — не знаю, может, ты и прав. Тебе виднее.

*

Митос стоял возле узкого окна в одном из верхних коридоров центральной башни монастыря и смотрел вслед скрывшейся за поворотом дороги машине. За этим занятием его нашел Ансельм.

— Адам.

— Да, — сказал Митос, нехотя оторвав взгляд от петляющей по лесу дороги.

— Извини, если лезу не в свое дело… Но ты знаешь, что МакЛауд решил остаться здесь, в монастыре?

Митос невесело усмехнулся:

— Да? Что ж, следовало ожидать…

— Мне кажется, что причиной этому — твое к нему отношение.

— А ты мог бы назвать другой способ подвигнуть его к такому решению?

— Ты хотел именно этого?

Митос вновь отвернулся к окну. Долго молчал, прежде чем ответить.

— Ты ведь уже все знаешь, Ансельм. Он тебе просто так рассказал или на исповеди?

— На исповеди, — после короткой паузы отозвался настоятель.

— Значит, обсуждать подробности ты не можешь. Ну ладно… Ансельм, все, что я мог для него сделать, я уже сделал. Сейчас ему нужна другая помощь. Я оказать ее не могу. А вот ты — другое дело.

— То есть?

— Ему нужен отдых, безопасность и возможность хорошо обо всем подумать. И еще совет. Это именно то, за чем Бессмертные издавна приходили в ваш монастырь.

Ансельм немного помолчал, потом осторожно спросил:

— А что нужно тебе, Адам?

Митос быстро глянул на него и улыбнулся:

— Ничего из вышеназванного, Ансельм. Мне просто нужно сменить обстановку.

========== Глава 60. Расставленные точки ==========

Митос и Кедвин покинули аббатство спустя три дня, когда Митос окончательно решил, что приступы таинственной болезни ему больше не грозят. Откуда взялась эта убежденность, он объяснить не мог, а в ответ на вопросы только пожимал плечами.

О том, что на самом деле творилось у него на душе, догадывалась только Кедвин. Однако даже с ней чувствам своим он воли не давал. Она тоже на откровенные разговоры не напрашивалась.

В Париже Кедвин попросила отвезти ее к ее дому, она хотела взять свою машину и кое-какие вещи.

В свой дом Митос входил в одиночестве, с чувством, что его не было дома очень и очень долго, хотя на самом деле прошло всего несколько дней.

Он прошел в гостиную, потом поднялся на второй этаж. Здесь уже было очевидно, что дом покидали в спешке: двери в комнаты открыты, в спальне сдвинута мелкая мебель и не застелена постель. Митос уже знал от Кедвин, как тут все было.

Он подошел и осторожно присел на край кровати.

Роберт…

Митос достал из кармана пальто конверт с письмом Роберта и положил его в ящик прикроватной тумбочки. Потом убрал пальто в шкаф и взялся приводить свое жилище в порядок.

В какой-то момент остановился перед зеркалом и долго смотрел на свое отражение. Все снова было как прежде, кроме оставшейся седины. Он провел рукой по волосам, откидывая упавшие пряди. Но на висках и надо лбом лежал не серебристый пепел, который таким простым движением можно было бы стряхнуть. Еще один узелок на память…

Кедвин, приехав спустя часа два, застала его сидящим на уже застеленной кровати с письмом Роберта на коленях.

— Митос? — Она заглянула в комнату, потом переступила порог.

Он глубоко и с усилием вздохнул. Потом свернул листы письма и снова убрал в конверт.

— Извини, я тебя не встретил.

— Ничего, — тихо проговорила она, подходя и осторожно присаживаясь рядом. — Митос, я… наверно, виновата во всем больше, чем МакЛауд.

Он покачал головой, поглаживая кончиками пальцев край конверта.

— Нет… Никто из вас ни в чем не виноват, Кедвин. Роберт всегда поступал так, как считал нужным сам… Таких трудов стоило держать его в узде! — Он горько усмехнулся. — В итоге все равно не удержал.

Кедвин вздохнула:

— Если бы я не привела его к тебе…

— А если бы я был осторожнее в своих играх, вообще бы ничего не случилось, — перебил ее Митос. — Не нужно, Кедвин. Что сделано, то сделано. Если уж кто и приложил руку к этой истории, так это Кассандра.

— Кассандра? Не далековато ли ты пошел искать виноватых?

Митос встал, убрал письмо в ящик тумбочки и, выпрямившись, задумчиво глянул на Кедвин.

— Дело не в вине. Просто… Не знаю, как объяснить. Слишком много всего случилось за последнее время с ее участием и в ее присутствии. Я в такие совпадения не верю. Я был излишне благодушен… Пора исправить ошибку.

— Исправить ошибку? — повторила Кедвин, тоже вставая. — То есть… убить ее?

Он коротко ответил:

— Да.

Кедвин неодобрительно покачала головой, но промолчала.

*

На сей раз Митос вполне серьезно решил исчезнуть — поставить крест на личине Адама Пирсона. Кедвин считала, что личина эта ему очень идет, но не весь же остаток жизни притворяться сереньким интеллигентом.

Ей тоже было чем заняться — все-таки серьезные перемены намечались в жизни. И перемены эти были из тех, которые следует придерживать в тайне.

Еще Кедвин тревожило состояние Митоса. Он вроде бы полностью оправился от недавней слабости, но говорить, что все в порядке, она бы посчитала, что рано. Он часто выглядел задумчивым и сосредоточенным, но при этом упорно молчал. Высказав однажды намерение расправиться с Кассандрой, он больше к этой идее не возвращался, ни словом, ни намеком. Пару раз ездил к Доусону, но один, против обыкновения последнего времени Кедвин с собой не приглашая.

Она твердо решила не лезть в его дела и не выяснять, что он такое затеял. Он сказал, что скоро они уедут из Парижа, и все беды последнего времени останутся в прошлом — значит, так и будет.

Ей и самой было что сделать и кого навестить.