Разглашению не подлежит. Осьминожка. Полковник Сун

После короткой паузы Лицас продолжал.

— Об одном никогда не забуду. Фон Рихтер стоял у дверей школы и, когда видел симпатичного малыша, трепал его по щечке, словно добрый дядюшка, любезно заговаривал с матерью. О, немцы умеют ценить семейный очаг.

Последние слова были произнесены хриплым, сдавленным голосом. Лицас повернулся спиной. Бонд поднялся и молча положил руку на его могучие плечи.

— Обещай, что отдашь его мне, Джеймс. Я должен убить его сам, понимаешь?

— Да, Нико, обещаю.

Бонд отошел и стал наблюдать за приближавшейся шлюпкой. Теперь он уже способен был разглядеть голубую рубашку Ариадны и ее сверкавшие на солнце белoкурые волосы. Он помахал ей, она в ответ помахала ему. Слава Богу, она снова рядом. Он понял вдруг, что страстно желает видеть ее — не обладать ею, а именно видеть лицо, касаться рук; по отношению к другим женщинам он никогда ничего подобного не испытывал.

Неожиданно внимание Бонда привлекло какое-то движение на склоне возвышавшегося над шлюпкой холма. Кто-то осторожно карабкался по крутому склону, продираясь сквозь груды камней и заросли кустарника. Движения человека были неловки, казалось, он превозмогает страшное увечье. Из чистого любопытства Бонд поднял бинокль, однако к тому времени, когда он поднес его к глазам, на склоне уже никого не было.

Выложенная неровными каменными плитами терраса, где полковник Сун сидел в данный момент, как и все остальные его владения на острове, была обустроена гораздо более скромно, чем резиденция его русского коллеги. Кроме того, выходя фасадом на внутреннюю часть острова, домик был и более уединен. Любопытному чужаку пришлось бы запастись изрядным терпением, а также обладать определенными профессиональными навыками, чтобы вначале вскарабкаться по обрывистому склону холма, а затем незаметно спуститься по противоположному склону, заросшему колючим кустарником и усеянному громадными осколками гранита и мрамора — некоторые были бесформенны, другие имели странную геометрическую регулярность, словно строительные блоки какого-то колоссального недостроенного святилища.

Человек, проделавший весь этот путь и теперь представший на террасе перед полковником, был действительно в физическом отношении очень крепок. Иначе как бы он смог проделать этот нелегкий путь, получив вначале обширные ожоги второй степени, проведя затем час в воде и пройдя наконец пять миль под палящими лучами солнца вверх по закрывавшему дом кряжу. Его левая рука была перебинтована и подвешена на перевязи, из-за чего он дважды, не удержавшись, срывался вниз во время своего спуска. Поскольку, наряду с крайним утомлением, он еще не вполне преодолел шок, его история звучала путанно и с повторами.

Суну приходилось мириться с этим. Сложив руки на коленях, он сидел на стуле из оливкового дерева, абсолютно выпрямив спину, что через пять минут вызвало бы в теле любого европейца болезненное напряжение мышц, и почти доброжелательно рассматривал этого неприметного мелкого жулика из Пирея, который вытерпел все эти муки всего за две сотни американских долларов. Между ними на поролоновых подушках вольготно расположилась Дони Мадан, на которой было одето лишь черно-зеленое бикини, что не больно соответствовало ее функции переводчика. То и дело она через соломинку шумно втягивала в себя мутноватый напиток из высокого бокала.

— Скажи мистеру Арису, что теперь мне все понятно, — бросил ей Сун, — поблагодари его за службу, предложи ему выпить, что захочет. Затем я задам ему еще кое-какие вопросы. Первый — как он меня нашел?

Пока переводился вопрос, Сун не сводил своих оловянных глаз с худого, изъеденного оспой лица Ариса. Когда грек открыл рот для ответа, полковник увидел на зубах многочисленные золотые пломбы. Этот человек хорошо показал себя, не лучше, конечно, политически грамотного китайца, но все же удивительно хорошо для европейца и небританца.

Дони подалась вперед и плеснула в протянутый дрожащей рукой стакан бренди. Потом она снова откинулась на подушки, поправила рукой съехавшую бретельку купальника, обнажив при этом прядку тонких волос под мышкой. Стараясь выговаривать правильно, она сухо перевела:

— Он говорит, что обязан предупредить вас о том, что получил лишь половину обещанных денег.

— Это причина, по которой он явился сюда, а не способ, которым он узнал путь к этому месту. Пусть ответит снова.

Полковник, не меняя позы, ждал с неизменным и обескуражигяющим терпением.

— Он говорит, что всем им показали карту на случай, если кто-то погибнет.

— Замечательная предусмотрительность и неверие в свои силы. Полностью оправдавшиеся, как выяснилось. Ну ладно, пока достаточно.

Арис проглотил бренди и сказал что-то от себя. Было видно, что чувствует он себя неуютно. Возможно, причина дискомфорта заключалась в той мягкой вежливости, с которой Сун выслушал историю о позорном и решительном провале. Именно страх — в куда большей степени, нежели совесть или мысль о деньгах — явился тем стимулом, который заставил его покинуть госпиталь в момент, когда организм уже отказывался повиноваться от усталости. По Пирею ходили слухи… Но он не смел даже думать об этом. Он все говорил и говорил, сопровождая речь причинявшими жестокую боль жестами.

Выслушав в угрюмом молчании пересказ Дони, Сун задумался:

— Как привыкли эти люди поклоняться словам. У них нет ни малейшего понятия о взаимосвязи слов и поступков. Если бы я решил воздать ему по делам, то его не спасли бы никакие слова ни на каком языке. Как он не может понять этой простой вещи? Он оторван от действительности.

Дони не могла дождаться конца аудиенции. Ею овладела сонливая истома: так на нее подействовало солнце, морской воздух, горячий аромат чебреца и фенхеля, свободная поза, ожидание обеда и послеобеденною отдыха. Она смутно и не без удовлетворения ощущала, что ей по делам никто воздавать не станет. Делая вид, будто втирает в кожу мазь для загара, она медленно поглаживала бедро.

Немного оживившись, полковник продолжал:

— Скажи мистеру Арису, что я вполне понимаю те трудности, с которыми ему пришлось столкнуться. Пусть он успокоится: бегство Бонда не будет иметь для него последствий. Мы используем сложившуюся ситуацию в интересах дела мира. И еще скажи мистеру Арису, что деньги ему заплатят сполна, плюс премия в пятьдесят американских долларов. Проводи его к доктору Ломанну. И пусть Евгений приготовит ему что-нибудь поесть. А потом, если захочет, то может воспользоваться твоими услугами или услугами твоей подруги. Но помни, он слаб, так что не переусердствуй.

Как только Дони узнала своего будущего клиента, улыбка слетела с ее лица. Она села и стала что-то с серьезным видом втолковывать Арису. Сун поднялся со стула, вытягиваясь в вертикальной плоскости, словно повинующаяся нити марионетка.

По-прежнему держась в тени, он отошел к противоположному углу каменной балюстрады. Там он стоял, ничем не выдавая своих чувств, его глаза были открыты яркой, ослепительной, но абсолютно неподвижной картине. Стрекот цикад достигал его ушей, но не проникал в ею сознание. Но даже если бы его мозг был сейчас свободен, он все равно не обратил бы внимания на этот бесцветный, чужой ландшафт. Имеет значение лишь действие, а не декорации. История — удел сильных личностей, людей, способных на поступки. Если возникает вопрос, где произошло то или иное событие, можно с уверенностью утверждать, что событие это не исключительное. Однако, через короткий период времени, менее чем через сорок восемь часов, он, Сун Лян-дан, совершит нечто исключительное.

Когда слова у него за спиной иссякли, и собеседники ушли в дом, лицо полковника изменилось, но тело по-прежнему осталось неподвижным. По ту сторону зрачков змеились тусклые неторопливые язычки пламени, его губы цвета запекшейся крови растянулись и раздвинулись. Вдруг послышалось размеренное шипение, напоминавшее работу насоса. Сун смеялся.

Взяв себя в руки, он поспешил в дом и стал торопливо подниматься по лестнице. Когда он подходил к расположенной в конце коридора комнате и щелкал замками, то был уже в превосходном настроении.