Алиби — надежда, алиби — любовь

— Это произошло ровно в половине одиннадцатого, — механическим голосом проворила Надежда. — Я помню совершенно точно. Я мужа ждала, каждую минуту на часы смотрела. — И, обернувшись к Вите, добавила грустно: — Да, каждую минуту…

— Так. Ясно. Вы ударили скалкой, он упал. И дальше что?

— А дальше ничего. Я испугалась, думала, убила человека. А потом Ветка пришла. Это соседка с первого этажа. Она сказала, что я его не убила, что он лежит так, потому что пьяный, а не убитый. Ну, мы его ноги затащили в прихожую, и все. Он большой, нам бы на лестничную клетку его и не вытащить было… А потом Ветка домой ушла — у нее дети там одни. А я дверь в комнату закрыла и спать легла. А утром он проснулся и ушел…

— Где проснулся? — снова хохотнул остроумный сопровождающий, стрельнув глазом в сторону Вити.

— В прихожей, где… — обреченно протянула Надя, не смея уже и оборачиваться к Вите. Он и сам вскоре отлепился от дверного косяка, встал перед ней каменной стеной и протянул к смешливому мужику руку:

— Документы ваши покажите!

— Ой, да это мы пожалуйста! — с готовностью распахнул тот перед ним удостоверение. — Ты не сердись на нас, мужик, чего ты… Работа у нас такая… Ты лучше проведи нас в комнату, нам надо бумаги наши оформить, показания записать. Мы жену твою долго не задержим, не переживай. И еще нам бы сюда соседок этих двух привести, как их там… Ну, которые видели…

Они пробыли в квартире еще полтора часа. Роза Геннадьевна с удовольствием давала показания, успев по пути в подробностях изложить всю шестьдесят седьмую латиноамериканскую серию, которая как раз и заканчивалась, когда она вернулась домой, став свидетельницей происшествия. Ветка пришла с хныкающей Машенькой на руках, изложила все предельно лаконично и удалилась — ребенка пора было спать укладывать. Ночной гость по имени, как выяснилось, Александр сидел в кресле, горестно уставившись на свои ботинки, страдал молча. Витя снова стоял, подперев плечом косяк, смотрел гордо и презрительно на все это действо, тоже молчал. Наконец все ушли. Подозреваемый Александр кинул на Надежду исподлобья отчаянный виноватый и одновременно благодарный взгляд, хотел было что-то сказать, да передумал. Гордого Витиного вида испугался, наверное. Ну, да и бог с ним…

А потом Витя собирал вещи. Надежда сидела в кресле, пождав ноги, провожала глазами его в оскорбленную спину, молчала. Поначалу пыталась, конечно, говорить, то есть еще раз как-то объяснить-доказать полную свою в этом деле невиновность, но он ее не слышал. То есть будто ее сейчас и в комнате не было. Складывал деловито в большой чемодан наглаженные сорочки, галстуки, брюки с аккуратными стрелочками. Потом ушел, громко хлопнув дверью. Надежда вздрогнула, прислушалась к тишине, поморгала глазами. Странно, надо же заплакать, а слез нет. Внутри было горячо и сухо, как в пустыне. А еще — горестно и тревожно. И досадно. Конечно же, надо было что-то предпринять, надо же было как-то его задержать… А она просидела в кресле, как неприкаянная. Не сохранила своего гнезда. Плохая жена, плохая птица. Клуша и мямля, и больше никто.

Автоматически протянув руку к зазвонившему телефону, услышала спасительный Веткин голос. Ветка говорила почти шепотом — наверняка Артемка с Машенькой только-только заснули, — приглашала к себе на кухню посплетничать. Она, оказывается, увидела из окна, как Витя выходил с чемоданом из подъезда, и желала знать подробности их семейного конфликта. Обсуждать эти подробности Надежде совсем не хотелось, но дома оставаться после всего произошедшего хотелось еще меньше.

— Сейчас приду… — эхом откликнулась Надежда на ее шепот. — Открой мне дверь, чтоб я не звонила…

В квартире у Ветки стоял полный кавардак, впрочем, как и всегда. Удивительно, но Надежда ни разу не застала у нее порядка. Нет, за чистотой как таковой Ветка следила с особой тщательностью, мыла-пылесосила-проветривала, но вот разложить вещи по своим местам — это уж извините. Детские игрушки валялись по полу сплошным слоем, начиная от входной двери, и вошедшему надо было проявить чудеса ловкости, чтоб не наступить невзначай на какую-нибудь пищащую резиновую собачку или маленькую машинку. К тому же везде — по столам и по стульям — были разложены большие и маленькие лоскутки ткани, и присесть, ничего никуда из этого добра не переложив и не попутав, можно было только на кухне. Дело было в том, что Ветка шила. Творила одежду на заказ, постоянно давала в газеты объявления типа «шью быстро, качественно, недорого, на любую фигуру». Получалось у нее это из рук вон плохо, зато брала она за свое «быстро-качественно» и впрямь недорого — в два раза меньше, чем всякая уважающая свой труд портниха. И тропа к ее домашней мастерской никогда не зарастала. В основном это были клиентки несостоятельные и с фигурами такими же несостоятельными, то есть расплывшимися от дешевого калорийно-модифицированного питания. Доход от этого занятия был у Ветки небольшим, но единственным. Да и времени на это занятие всегда было в обрез — только в те часы, когда дети спят. Так что после восьми вечера она лихорадочно впадала в рабочее состояние — иногда на всю ночь. Ходила потом целый день вымороченная, клевала носом и едва дожидалась послеобеденного детского сна, чтобы свалиться замертво. И никогда не жаловалась по той простой причине, что жаловаться ей было практически некому. Родственников достойных у Ветки не водилось и приходилось рассчитывать только на свои силы, чтобы устроить себе какую-никакую жизнь. Хотя говорят, только тот в крайне стесненных обстоятельствах и выживает, кто на себя одного надеется, и Ветка могла служить для этой жизненной мудрости наглядным примером. А особенно поражало Надежду в подруге то непостижимое качество, что ей удавалось еще и деньжат прикапливать на «черный день». Прямо героизм какой-то — казалось, уж чернее тех дней, в которых сейчас проживала Ветка, оставшись одна с малыми детьми, и придумать больше нельзя. Ветка только плечами пожимала, слушая ее восторги по поводу своих сверхспособностей к накопительству. У нее вообще была собственной придумки теория на этот счет. Все накопители — она считала — делятся на накопителей-оптимистов и накопителей-пессимистов. Первые живут предвкушением: вот погодите, накоплю, сколько нужно, тогда поживу! Полная им противоположность вторая категория. Эти копят, пребывая в вечном страхе, — только на черный день. Вот она и копила, чтоб отделаться от этого самого страшного страха. Чтоб отдать ему кругленькую сумму, откупиться от него и жить себе спокойно.

— Заходи, только тихо… — встретила она Надежду у двери. — Иди на кухню. Чайник сама ставь, мне некогда, зашиваюсь. И в прямом, и в переносном смысле. Завтра утром клиентка на примерку придет, а мне еще все собрать-наживулить надо…

— Я не хочу чаю, Вет… — хриплым шепотом проговорила Надежда, пробираясь осторожно среди разбросанных по прихожей игрушек.

— Зато я хочу! Давай-давай, подсуетись, и бутерброд мне какой-нибудь изладь потолще. Я поужинать не успела.

— А кормить я тебя им с рук буду? Ты же шьешь…

— Можешь и с рук. Рассказывай давай, что у тебя произошло. Почему Витя с чемоданом выскочил?

— А догадайся с трех раз…

— Свалил, что ли?

— Ага. Какая ты умная, прям спасу нет.

— Вот козел! А чем мотивировал?

— Да ничем особенным. Вроде как не поверил мне, что тот, вчерашний, случайно в нашу дверь забрел. Вроде как оскорбила я его мужское достоинство тем, что в его отсутствие в доме чужой мужик ночевал.

— Вот козел!

— Ну почему козел-то? Ты что, других эпитетов не знаешь, что ли? Заладила — козел да козел…

— Нет, не знаю я других эпитетов для таких вот сволочей! У самого рыло в пуху, а жену надо виноватой сделать! Повод найти для своего же блуда!

— Ну почему — повод? Может, он и правда оскорбился?

— На-а-а-а-дь… Ну не будь ты такой наивной, господи… Ты же такой ему подарок сделала — пальчики оближешь! Он же явно свалить хотел, к разговору неприятному готовился, к объяснениям, к слезам твоим… А тут на тебе — ничего и не надо такого! Мы и сами, как говорится, хорошо оскорбились! И не виноватые мы ни в чем! Мой Генка вот также мучился, причины все придумывал… Ему, знаешь, потруднее было, чем Вите твоему! Сама подумай — в чем таком можно обвинить жену на сносях практически? Вроде как ни в чем таком, правда? Вот он и придумал себе оправдание, что Машка якобы не от него. Козел…