Опасная любовь

- Тише!

Она подняла руку. Капитан прислушался. Ветер за окнами, шелест ближних кустов, легонько стукнул лист плохо закреплённого шифера, кофейник урчит…

- Ну? - требовательно спросила она.

- Ничего не слышу.

- Каждую ночь шаги…

- Где?

- Вокруг дома.

- Тоня, глюки. Чьи шаги?

- Я расскажу…

- Тогда давай ещё кофе.

Капитан удивился времени - уже за полночь. Придётся сидеть, коли шаги. Вот в морге, где ему приходилось и кофе пить, и даже ночевать, - никаких шагов.

- Тоня, может, кошка?

- В доме нет кошки.

- А наверху, не завелась ли?

- Верх отгорожен.

Антонина казалась смелой и нахальной девушкой, и вдруг удивила капитана мистикой. Он спросил:

- А ты что хотела мне рассказать?

- На месте этого дома стояла деревенская изба. Она сгорела вместе с прежним хозяином.

- И что?

- От хозяина ничего не осталось.

- Сгорел…

- Кости-то не горят. Ни скелета не нашли, ни черепа. Пропал.

- Ну и что? - уже раздражённо спросил капитан.

- Вот он и ходит.

Глянули бы опера, чем он занимается. Глюка ловит. Два часа ночи. Встать и уйти, пожелав спокойного сна. Но он видел, что Антонина не уснёт, а будет сидеть и прислушиваться к шагам сгоревшего хозяина избы. Какие шаги, если оба кухонных окна затянуты глухими шторами?

Капитан не задремал, но что-то ему показалось. Он глянул на Антонину: вроде бы не моргает и не дышит - лишь белеет невыразительным лицом. Едва заметным кивком она показала на ближайшее окно…

И тогда капитан уловил хруст песка под тяжёлыми шагами.

Он встал, стараясь не шуметь, и поманил Антонину за собой - открыть ему дверь. Пришлось виртуозными пассами глушить звон ключей. Отомкнув замки, капитан плечом вышиб дверь и в три прыжка оказался под окном…

Сильный удар ногой в плечо отбросил. Но тот, кто ударил, не побежал; тот, кто ударил, был сильным и знал каратэ. Но, видимо, он не знал, что в настоящем каратэ важна не сила, а концентрация психической энергии. Капитан сконцентрировал её, а уж, какой приём применил, он не понял.

Капитан повалил напавшего на кучу гравия и заломил ему руку. Затем достал мобильник…

Днями сижу истуканисто за столом. Сдерживая утопленную мускулатуру и зажимая нервную систему. А ночью они свободны, поэтому просыпаюсь часа в четыре и лежу до пяти-шести. Вновь засыпаю с трудом, и в восемь не с кровати встаю, а словно выползаю из стиральной машины.

О чём думаю в это бессонное время? Перебираю ушедший день, как черепки ушедшего времени. Например, допрос Мамадышкиной. Институт семьи разваливался на глазах… Старые семьи распались, новые не складывались, парни желали оставаться бой-френдами… Бросали стариков и новорождённых… Как это хорошая девушка Марина бросила мать и сбежала с мужиком?

Не уснул до восьми. Встал, побрился, выпил кофе и пешком дошёл до прокуратуры. Мне всегда казалось, что в моём кабинете ещё остались споры, крики, возмущения с прошлого дня; и они всю ночь живут в воздухе, ослабевая к моему приходу.

Ровно в девять я отомкнул сейф. И вроде бы по его команде открылась дверь и впустила Леденцова. По утрам он обычно занимался разбором ночных материалов, поэтому я предположил:

- Неужели труп?

- Да, живой.

- Где?

- Перед тобой, ночь не спал.

- Тогда здесь два трупа.

- А третий труп меня ждёт в РОВД - Палладьев.

- Он дежурил?

- Да нет. Ждёт меня с какой-то информацией.

Он не спал, я не спал… И пока ещё день не раскочегарился, можно хватить по кофейку. Я его делаю мгновенно: кипяток, порошок и сахар. Впрочем, майор выпивал ещё мгновеннее. Я чашку, он две.

- Боря, что новенького на фронте борьбы с преступностью?

Он поморщился: не то от наивного вопроса, не то от борьбы с преступностью, не то кофе обжёгся.

- Сергей, на прошлой неделе убили студента-африканца. Милицию поставили на уши, телевидение захлёбывалось от возмущения.

- Боря, как же иначе? - удивился я словам майора.

- А в эту же ночь в городе убили троих наших! По ящику лишь скупая информация.

- Убийцу студента нашли?

- Ещё бы, у меня всех оперов забрали.

- Боря, он гость, иностранец, - вяло заметил я.

От злости лицо майора порыжело, как и голова. Пришлось его успокоить третьей чашкой кофе. Леденцов не равнодушен, как бензин вспыхивает. Чем мне и нравится. По-моему, равнодушный человек смахивает на корову, изредка мычащую. Дальше разговор не пошёл, потому что с криминала он скатывался на политику, а тут уже и я - бензин.

- Сергей, ты дневник-то ведёшь?

- Понимаешь, придёт умная мысль, запишу, а потом вдруг увижу её в книге. То ли я украл, то ли у меня.

- И бросил?

- Теперь только криминальные сюжеты да загадочные истории.

Майор допил кофе и от третьей чашки заметно побурел. На этом фоне слабо-рыжие усики посветлели. Он улыбнулся сдержанно, потому что для широкой улыбки усики были слишком узки. Я ждал слов - беспричинно майор не улыбался.

- Сергей, тогда история для твоего дневника…

- Криминальная или загадочная?

- Смешная. Палладьев ходил с Мамадышкиной в лес за грибами.

- В оперативных целях?

- В них. Представь, она не взяла ни одного гриба.

- Не нашла?

- Не брала. Ни подберёзовиков, ни белых, ни синюх…

- Зачем же ходила?

- А у озера на них напали двое. Капитана огрели дубьём. Пришлось бежать. Мамадышкина этих ребят не знает. Вот и вся история.

Надо бы расспросить и подумать. Но я давно знал коварное свойство информации: она может, как выброшенная в коридор мебель, загородить путь. То, что я знал, меня распирало и не давало возможности мыслить.

- Боря, все эти грибы теперь не имеют значения.

- Почему же?

- Мамадышкина на допросе призналась, что Марина сбежала с мужчиной.

- Что же она до сих пор молчала?

- Хранила чужую тайну.

На лице майора смешались два чувства: недоумение и недоверие. Видимо, на моём лице эти чувства уже отбродили, оставив единственное, вопросительное: что делать дальше?

Звонил телефон, который всегда знал, что делать дальше. Я взял трубку. Раздражённо-торопливый женский голос спросил:

- Рябинин, моё заключение тебя не интересует?

- Дора Мироновна, немедленно шлю курьера, - спохватился я.

- Если бы не знал причин смерти, давно бы прекратил…

- Верно, Дора Мироновна. А появилось что-то новенькое?

- Нет. Ни повреждений, ни алкоголя. Захлебнулся мужик.

Я понимал её обиду. Вскрывала труп, торопилась… К ней очереди следователей, а я даже не звоню. Эту пожилую женщину я уважаю за то, что она занимается адским трудом - наверное, только в аду кромсают человеческие тела. Или там нет тела, а кромсают души грешников?

- Дора Мироновна, как трезвый здоровый мужчина способен захлебнуться в водоёме, где купаются дети?

- И в лужах тонут.

- Пьяные, а он трезв. Может, сердце?

- Нет, сердце в норме.

- А если что-нибудь съел?

- В каком смысле?

- Ну, объелся…

Усики капитана были слишком жидки, чтобы начать топорщиться, поэтому они просто шевельнулись, словно майор на них дунул. Он злился, поскольку с экспертом я вёл чепуховый разговор.

- Сергей Георгиевич, вы любите пошучивать.

- Дора Мироновна, на пляже он с девицей ел червяков.

- Каких червяков?

- Обычных, млекопитающих. Точнее, мокрых, скользких…

- Сергей Георгиевич, перед смертью он ел не червяков, а грибы.

- Какие грибы?

- Не знаю. В вашем постановлении вопроса о содержимом желудка не было.

Дора Мироновна трубку положила звонко, как меня припечатала. Взглядом меня припечатал и майор. Помолчав, он припечатал, вспомнив мою фразу, и словесно:

- Ты же сказал, что грибы не имеют значения?

Я сказал… Где-то написано, что сознание, зевающего человека на какую-то незаметную секунду отключается. Когда я задумываюсь, то, видимо, отключаюсь на весьма заметную минуту.