Дьявольский коктейль

Через пять дней я летел в Иоганнесбург с кучей фактов и без малейшей надежды как-то их использовать.

Мы возвращались домой. Кейт была подавлена. «Бедная Нерисса, – повторяла она. – Бедные мы, мы скоро ее потеряем».

– Ты только вернулся.

– Да, но разве можно было ей отказать?

– Нет.

– К тому же я мало что понимаю в этом.

– Откуда ты знаешь? Глядишь, и придет что-нибудь в голову.

– Вряд ли.

– Но ты постараешься?

– Ну конечно.

Кейт качала головой.

– Ты вовсе не такой бестолковый, как тебе кажется.

– Дай Бог, – не спорил я.

Кейт пожала плечами, и мы довольно долго ехали молча. Потом она сказала:

– Знаешь, когда ты выходил в конюшню, она сказала мне, чем болеет.

– Да?

– Это так называемая болезнь Ходжкина. Действует прежде всего на железы. Нерисса толком не знает. Лекарства от этого нет.

– Бедная Нерисса.

– Еще она сказала, что завещала нам кое-что на память.

– Правда? – Я посмотрел на Кейт. – Это очень мило с ее стороны. Она не сказала, что именно?

– Боже мой, смотри на дорогу! Нет, она не сказала, ни что, ни сколько. Просто, что завещала нам кое-что на память. В жизни не встречала подобной женщины... Умирает – и говорит об этом совершенно спокойно, даже шутит... Изменила завещание... И все время знает... знает...

По ее лицу катились слезы. Она редко плачет и не любит, когда на нее при этом смотрят.

Я смотрел на шоссе.

* * *

Я позвонил моему агенту и застал его дома.

– Ты всегда отказывался куда-либо ехать... никогда не соглашался. Стоит об этом лишь заикнуться, как ты хватаешься за стол и визжишь...

– Что да, то да, – согласился я, – но сейчас нужно найти какой-нибудь предлог для поездки в Южную Африку. Не ожидается ли там премьера какого-нибудь моего фильма?

– Погоди. – Он явно не был готов к такому повороту событий. – Сейчас посмотрю. Ну, а если намечается, – добавил он с сомнением, – я могу сообщить устроителям, что ты вылетаешь?

– Я об этом и прошу. Понял?

– Понял. Но не верю!

* * *

Он позвонил мне через час.

– Есть две, и в самое ближайшее время. В Кейптауне начинают показ «Поездки на Восток» в следующий понедельник. Это, правда, не новье, но они затевают ретроспективный показ, так что можешь лететь на открытие. А в Иоганнесбурге пойдут «Скалы». Но это только через три недели. Ты доволен?

– Не так, чтобы очень... Хорошо, пусть будет Иоганнесбург.

– Договорились, и вот еще что: не означает ли это, что ты согласен давать интервью и выступить на ТВ?

– Ни в коем случае.

– Я так и думал.

* * *

Нерисса дала мне сезонный календарь южноафриканских скачек, письмо тренеру, газетные вырезки, специальные журналы и вырванные из журналов программы бегов – все, что касается родословных, тренинга и спортивных результатов одиннадцати лошадей. Это была огромная пачка совершенно неудобоваримых текстов.

Картина, прояснившаяся после того, как я проштудировал все это, была достойна того, чтобы над ней поразмыслили. Девять лошадей стартовали отлично – с декабря по май они выигрывали, в общей сложности, четырнадцать раз. Но с середины сезона ни одна из них не пришла к финишу в первой четверке.

После беглого знакомства с их родословными, по материалам южно-африканского ежемесячника «Лошадь и собака», я сделал вывод, что наследственность у лошадей отличная, а Порция вложила в них огромные деньги. Ни одна из лошадей пока не выиграла столько, чтобы оправдать истраченную на нее сумму, к тому же каждое новое поражение сбивало цену будущих производителей.

Короче говоря, южно-африканские лошадки Нериссы вполне могли стать для наследника ядром на ноге.

* * *

Кейт проводила меня в аэропорт Хитроу; и мне, и ей не хватило тех девяти дней, что я провел дома. Пока мы стояли в очереди на досмотр, ко мне обратились за автографом с полдюжины дам – для дочерей, племянников, внуков, и не одна пара глаз глядела в нашу сторону; вскоре к нам подошел служащий авиалинии и предложил пройти в отдельную комнату. Особое внимание было проявлено ко мне, как к постоянному клиенту. Мы с благодарностью воспользовались предложением.

– Похоже, у меня два мужа, – вздохнула Кейт. – Причем совершенно разных; я одновременно жена как личного, так и общественного варианта твоей особы. Когда я смотрю на тебя в кино или вижу твое лицо на афишах, то сама не верю, что спала с этим джентльменом только вчера. И каждый раз этому удивляюсь, потому что твой публичный вариант вообще не мой, а тех людей, которые платят, чтобы на него посмотреть. А потом ты приходишь домой и становишься другим человеком и моим мужем, которого зрители вообще не знают.

Я любовался ею.

– Кстати, личный вариант не заплатил за телефон.

– Я же напоминала тебе раз пятнадцать!

– Придется заплатить тебе.

– Придется. Хотя телефон – это твоя обязанность. Я не могу проверять все твои телеграммы и разговоры с Америкой. Я уверена, что там приписывают. Эти счета нужно тщательно контролировать.

– На этот раз придется поверить.

Мы сидели рядом. Счет за телефон такая же тема для разговора, как любая другая: мы понимали друг друга, и это было главное. Мы всегда расставались и встречались весьма сдержанно. Многие считали, что мы не любим друг друга, а мы были связаны, как близнецы.

* * *

Через шестнадцать часов я приземлился в Ян Смитс Интернейшнл. Меня встречал довольно нервный тип. Я подержался за влажную ладонь представителя фирмы «Уорлдис синемас».

– Уэнкинс, – сказал он. – Клиффорд Уэнкинс. Чрезвычайно рад с вами познакомиться.

Бегающие глаза, паршивый английский, где-то под сорок... Говорил он слишком, вел себя чересчур фамильярно, двигался разболтанно – как раз то, чего я терпеть не могу.

По возможности вежливо я высвободил свою руку.

– Очень вам благодарен. Не стоило так беспокоиться, – сказал я, мысленно посылая его куда подальше.

– Я не мог не встретить Эдварда Линкольна! – провозгласил он и хохотнул нервно.