Убить футболиста

В дверях отделения милиции участковый Антон Иванович Грузило столкнулся с оперативником Угро Николаем Савельевым, который с ходу выдал ему неожиданную новость:

— Грузило, слышал, кого сегодня утром грохнули на твоем участке? Вора в законе Леонова по кличке Мудрец. Знаешь такого?

Про Мудреца, одного из влиятельнейших воров в законе старой формации, Грузило конечно же слышал, однако он никак не ожидал, что его подстрелят на его участке. По спискам жильцов района, который курировал Грузило, Иван Андреевич Леонов никогда не проходил. Расстреляли же его возле подъезда дома, где часть квартир была куплена рядом крупных коммерческих фирм для своих сотрудников. При этом несколько квартир были заселены, а другие пустовали, то ли в ожидании, когда в них въедут жильцы, то ли по каким-то иным причинам, которые Грузило мало волновали. Дом считался вполне благополучным и никогда не фигурировал в черном списке участкового. Шпана в нем не собиралась, жильцы — люди в основном солидные — никогда не скандалили и вели себя вполне прилично. И вот на тебе — один из самых спокойных домов отличился «мокрухой».

Постояв несколько секунд на пороге отделения и осмыслив только что услышанную новость, Грузило пришел к выводу, что для него в такой ситуации будет лучше, если он не станет мелькать в отделении, а отправится к месту недавнего преступления. И хотя проводить опрос жильцов страсть как не хотелось, однако делать было нечего — формальность следовало соблюсти.

До переулка, в котором произошло убийство, оставалось пройти несколько сот метров, когда Грузило внезапно заметил дворничиху, которая обслуживала тот самый дом, где сегодня утром побывал киллер. С двумя полными хозяйственными сумками в руках та шла по противоположной стороне тротуара, сосредоточенно глядя себе под ноги, и, вполне вероятно, прошла бы мимо участкового, так и не заметив его. Но Грузило сам окликнул женщину:

— Здравствуй, Клавдия.

Женщина обернулась на зов и остановилась. Узнав участкового, она опустила тяжелые сумки на землю и перевела дух:

— Здорово, Иваныч.

— Я смотрю, ты по-прежнему крутишься-вертишься, а твой муженек баклуши бьет.

Грузило прекрасно знал все уязвимые места своей собеседницы и специально начал разговор с одного из них.

— Не говори, Иваныч, здоровый мужик, а уже полгода сидит на моей шее. Я ему недавно предложила хотя бы в дворники устроиться, так он, скотина, даже обиделся. Мол, как это он, инженер, будет метлой махать. Ему, видите ли, стыдно. А дармоедничать не стыдно? Ты бы зашел к нам, Иваныч, поговорил с ним.

— Зайти, Клавдия, можно, только будет ли толк? Нынче времена совсем другие, нас — участковых — теперь уже не боятся, как раньше. Демократия, как говорится!

Женщина в ответ закивала, тем самым выражая полное согласие со словами участкового. Тот же решил повернуть разговор к интересующей его теме:

— Тебя сегодня милиционер заезжий допрашивал?

— Допрашивал, Иваныч. Только что я видела? Машина какая-то возле соседнего подъезда вертелась, так я в этих иномарках совсем не разбираюсь. Кто там был, сколько их было, я не видела. Помню только, что, когда машина уехала, из моего подъезда мужик какой-то выскочил и быстренько так за угол ушел.

— Что за мужик? — насторожился Грузило.

— И этот, заезжий милиционер, меня тоже об этом спрашивал. Но я ему честно сказала: мужика этого вижу в первый раз. Однако судя по виду, бомж. В моем подъезде такие не проживают. Вот и весь мой разговор с тем заезжим.

— Ну а жильцы дома что говорят? Может, из них кто-то видел бомжа того или машину?

— Да никто ничего не видел. Полдома к тому времени уже на работу ушло, а остальные только проснулись. Даже Генералова о случившемся только от меня узнала, хотя ее глаза и уши не чета нашим будут. Да ты и сам об этом знаешь.

Про глаза и уши Антонины Сергеевны Генераловой из двадцать четвертой квартиры Грузило действительно был хорошо осведомлен. Эта пожилая женщина была известна тем, что круглые сутки торчала на скамейке во дворе и собирала все сплетни об обитателях своего и соседних домов. Если уж она ничего подозрительного не заметила, значит, остальные жильцы о происшедшем и подавно ничего не знают.

Постояв еще несколько минут с участковым и обсудив с ним еще пару житейских проблем, Клавдия наконец засобиралась и вновь взялась за скрученные от долгой эксплуатации ручки хозяйственных сумок. Проводив взглядом ее сутулую спину, Грузило наконец очнулся от своих дум и зашагал в противоположную сторону. «Так и напишу в рапорте: опрос проведен, никто ничего не знает. Очень надо из-за какого-то урки шастать по квартирам, людей от забот отвлекать», — размышлял про себя участковый. Вполне удовлетворенный таким выводом, он решил вернуться в отделение милиции.

Однако он успел сделать всего несколько шагов по тротуару, как его кто-то окликнул. Грузило обернулся и увидел припаркованный на обочине новехонький джип «Чероки», за рулем которого сидел Всеволод Шумский, которого Грузило называл просто Сева.

Участковый знал Севу уже лет двадцать пять, еще с тех пор, как тот ходил вместе с его дочерью в младшую группу детского сада, а затем учился с ней в одном классе средней школы. В восьмом или девятом классе между детьми даже случилась какая-то любовная история, но Грузило знал об этом очень приблизительно, со слов собственной жены, которая была посвящена в амурные дела дочери гораздо лучше, чем он. Однако любовь подростков друг к другу закончилась так же стремительно, как и началась, но, несмотря на это, отношения взрослых членов обеих семей после этого плавно перетекли из шапочных в дружеские. Отец Севы был заядлым рыболовом и вскоре пристрастил к этому делу своего нового приятеля. Правда, длилось это недолго. Когда Сева ушел в армию, с его отцом случилось несчастье — возвращаясь как-то под утро с рыбалки на собственном автомобиле, он заснул за рулем и врезался в бетонное ограждение. Смерть была мгновенной. С тех пор Грузило постепенно забыл дорогу в этот дом, но с Севой, который вскоре вернулся из армии, продолжал поддерживать вполне добрососедские отношения.

Между тем десантные войска, в которых служил парень, всерьез приобщили его к спорту, поэтому когда он вернулся на гражданку, первое, что сделал, — записался в секцию карате. За пару-тройку лет он достиг на этом поприще вполне сносных результатов, однако выбиться в настоящие чемпионы ему не удалось — в стране началась компания борьбы с этим видом спорта и большинство секций закрылось. Какое-то время Сева слонялся без дела, затем поступил в институт физкультуры, но, проучившись один семестр, учебу бросил. И трудно сказать, к какому берегу прибился бы Сева после этого, если бы не начавшаяся в стране перестройка.

Когда открылись первые кооперативы, парень не долго думая подался в рэкетиры. Сколотив группировку, в которую в основном вошли его бывшие товарищи по татами, он обложил данью нескольких кооператоров на Таганке, а также в тогдашней мекке столичной братвы — на Рижском рынке. За пару лет его группировка крепко встала на ноги и сумела занять вполне приличное место в криминальном мире столицы. Правда, далось это браткам не легко. На самого вожака дважды покушались, причем во второй раз дело едва не закончилось для него «деревянным макинтошем». Осколок гранаты угодил Севе в голову, и, если бы не охрана, которая сумела вовремя довезти своего подопечного до больницы, лежать бы ему теперь под роскошной могильной плитой где-нибудь на Ваганьке.

После этого Сева почти год зализывал раны за границей, а затем вернулся на родину и занялся вполне легальным бизнесом — стал учредителем одного из столичных банков. Однако сведущие люди прекрасно знали, что, сменив спортивную куртку на респектабельный костюм от Версаче, Сева продолжал держать под контролем район, в котором жил с самого рождения. Знал об этом и Грузило, которого Сева еще в пору своего становления в качестве криминального авторитета иногда использовал как информатора.